Я ответила раньше, чем кое-что осознала. Тут же я вскинулась и, скрывая одновременно улыбку и необъяснимую досаду, уточнила: – Как вы угадали, что я ? не она? – Вы разные, ? просто ответил он и ничего не пояснил. ? К тому же, ? я увидела усмешку, по-детски широкую и открытую, ? она у вас за спиной. Здравствуйте, мисс Бернфилд. – Я тоже всегда это говорила, Сэмюель. И почему нас вечно путают… Не знаю, как Джейн успела подкрасться по садовой дорожке, но знаю, почему, гордо выпрямившись со мной рядом, сестра так просияла. Я поняла, что именно она хотела проверить, и поняла: Сэм справился с испытанием. Оно показалось нелепым, но я не сказала этого ни тогда, ни позже. Мы поговорили еще немного ? в основном, Джейн и Сэм. Потом мама напоила его прохладным чаем, мы договорились о дружеском обеде и расстались. …И вот, тот самый обед в разгаре. Я мечтаю о его окончании. – Одно я знаю точно. ? Флора Андерсен улыбается почему-то именно мне. ? Эти края очаровательны. Непременно буду ходить рисовать. Сэм сказал, юная леди хорошо знает лес… Она продолжает смотреть на меня. Все уже поняли, какое недоразумение грядет. Сэм тихо кашляет в кулак; кашель подхватывает и мама, а вот отец делает вид, что полностью поглощен наливанием в стакан чая. – Моя сестра. ? Приходится разомкнуть губы. ? Мистер Андерсен говорил о моей сестре. Все, что он говорил, могло быть о моей сестре и только о моей сестре. Тон звучит ровно, все лишь кивают. Конечно, кроме Джейн, тут же устремившей на меня пытливый взгляд. «Что случилось?» Она не спрашивает вслух: нет необходимости, мы и так понимаем друг друга. Я слабо качаю головой и, к счастью, могу промолчать: отец подхватил беседу, так, будто любовь Джейн к лесу ? его личная заслуга. – Уверен, даже будь здесь краснокожие, моя девочка дала бы им фору в следопытстве. Она любит наши дебри и покажет их вам, миссис Андерсен. В одну из своих следующих… – Покажу непременно. Но никак не в четверг. Напряженно сузились глаза, поджались губы, и в вежливом ? слишком вежливом ответе Джейн тоже что-то настораживает. Теперь я немо задаю тот же вопрос: «Что случилось?» Ожидаемо: она качает головой в ответ и улыбается, мягко прибавив: – Поедемте прямо завтра, если хотите, миссис Андерсен. – Может быть, и я порисую? ? Сэм живо поворачивается к матери, а она изящно прикрывает рот узкой ладонью и молчит. ? Что ты смеешься? – Ты же не умеешь рисовать, мое сокровище. Ты даже в детстве предпочитал этому занятию игры с мячом. Он смущен, но скрывает это, быстро отпивая из бокала. – Взрослея, люди меняются. Да и потом, ничто не успокаивает душу так, как природа. – И красота, ? невинно уточняет Флора Андерсен. – А это не одно и то же? – О, слишком философский вопрос для застольной беседы. Давай-ка обсудим его попозже. Живой взгляд хозяйки дома изучает Джейн. Несомненно, там дружелюбное восхищение, тем более, Джейн с подвязанными волосами и жемчужными клипсами сегодня особенно хороша. Но я вижу кое-что еще, полуприкрытое. Уверенность коллекционера, который уже увидел в тележке старьевщика заинтересовавшую вещь. Осталось узнать цену. – Кстати, раз уж упомянули краснокожих! ? Джером Андерсен нарушает повисшую тишину. ? Не расскажете новичкам жуткую историю про индейцев? Я слышал краем уха, но все искал, кого бы спросить… – О! ? Отец буквально расцветает и торопливо смахивает остатки соуса с усов. ? Вы знали, к кому обратиться! Хотя на самом деле история короткая, да и не такая жуткая, если, конечно, за всем не стоит местный сброд… в чем, сомневаюсь, очень сомневаюсь! Обмениваюсь улыбками с Джейн. Мы привыкли: отец, до смерти любящий ораторствовать, в совершенстве овладел этим искусством, в частности, искусством красивых пауз. Впрочем, мама не дает затянуть, требуя: «Постарайся справиться до кофе, дорогой!», и он покоряется. Андерсены ждут ? все трое, одинаковое любопытство горит в глазах. Отец начинает. В одном он прав: история короткая. Намного короче большинства похожих историй. Яна-яхи жили в лесу ? не у города, а ближе к нам. Поселение, занимавшее холм и небольшую низину, спускалось к реке. Можно было наблюдать, как краснокожие ловят рыбу или стирают, как купаются дети; каждое утро ? видеть дым костров, а в иные вечера ? слышать ритуальное пение. Старожилы говорят: это было необременительное, славное соседство. Индейцев возглавлял хороший вождь, для которого мы, белые, были не чужаками, а «странными братьями», потому племя соблюдало крепкий мир. Это удивительно, и именно это делает нашу историю, едва ли не первую, которой пичкают приезжих, такой таинственной. Ведь до нас доходило и до сих пор доходит много ужасных баек со всех Штатов: о том, как индейцы, нападая «внезапной бурей», вырезали целые города, или как «доблестные сыны Америки» дотла сжигали стоянки «дикарей, опрометчиво выкопавших топоры». Байки отличаются лишь числом убитых с обеих сторон. Они привычны, настолько, что без них чужаку трудно представить нашу славную страну. Столкновения случались и на реке; в предгорьях Сьерра-Невада тоже жили краснокожие. Им было сложно, многочисленные золотоискатели выживали их дальше и дальше вглубь каньонов. Выживали зачастую бесцеремонно, отнимая угодья, не оставляя выбора. Индейцы долго сопротивлялись, прежде чем уйти, и то, как яростно они сопротивлялись, мутило Фетер кровью. Взрослые помнят это, а дети оживляют подобные сценки в уличных играх. Наше племя, в противоположность соседям, жило тихо, замкнуто, даже слишком; так, словно вокруг не существовало никого в помине. Они не злились, если кто-то забредал в их владения, могли, не тронув, проводить заплутавшего до города, но сами не приближались. Лишь изредка женщины и дети яна обменивали на что-нибудь свои красивые тканые одеяния, снадобья, ожерелья из речных раковин или искусно вырезанные игрушки. Две таких ? енот и лисенок ? есть у нас с Джейн; мама отдала за них свой гребень, когда еще носила нас под сердцем, в тот самый год, после которого… Никто не знает, как это назвать. Не знает мэр, не знают рейнджеры, шериф и священники. Поэтому размыто: год, когда все произошло. – Я хорошо помню! ? гудит тем временем отец. Он от души отпил виски, готовится к кульминации рассказа. ? Я был среди тех, кто пошел с рейнджерами и шерифом, еще Стариком Редфоллом. Знаете, мы обычно не лезли, все-таки они дикари. Не трогают нас, мы ? их… но это насторожило. Ну, что с их холма два дня не поднимался дым. А ведь они каждое утро готовили на кострах, мы привыкли. А тут и их женщины не выходили стирать, ребятишки не игрались в воде. Тогда кто-то подумал: может, какая болезнь и они все там лежат вповалку? Опять же, не скажу, что до этого кому-то было бы дело, но ветры и вода у нас одни, и черт знает, не перекинется ли зараза? Тем более в тот же год в Сакраменто была жуткая холера… Мы поболтали, взяли врача, рейнджеров прихватили и пошли. А там… Когда в детстве отец рассказывал это на ночь, мы с Джейн жались друг к другу. Сейчас вроде уже не должно быть страшно, но… – Пустота ? все, что мы нашли. Будто никто там и не живет давно: всюду мох и листва, кострища завалены, нет тотемов. Мы тогда подумали, а ну как резня? Кто из городских озлился? Или вовсе прислали карателей? Да вот только молодчики бы незамеченными не прошли, тем более конники, тем более с ружьями. Кто-то бы услышал хоть выстрел, крик, иные рыбаки вовсе ночуют на берегу. Но никто, ничего, мы потом расспрашивали соседей и горожан. – А поначалу? ? Теперь и Джером Андерсен подлил себе в стакан, нетерпеливо постукивает пальцами по столу. – Выясняли сами, не подъезжал ли кто. Дикари в следах разбирались получше, но даже мы поняли: не было отрядов. Ни подков, ни погрома, ни крови. То есть кровь была, конечно, но малость, в паре мест, скорее всего, не человечья. Они ведь и жертвы приносили, и питались, охотились. Нет, определенно, никто их не резал, да и пошел бы хоть слух о таком подвиге, в городе это любят. Просто исчезли наши индейцы. Как в воду канули. Я знаю рассказ наизусть и поэтому, отвлекшись, успеваю заметить: с Джейн снова что-то не так. Она побледнела, сжала ножку бокала. Дикое выражение мелькает в глазах, кажется даже, сейчас она упадет в обморок. Спустя пару мгновений лицо проясняется. Джейн что-то шепотом говорит Сэму, наклонив голову. Тот отвечает рассеянной улыбкой. Джейн выпрямляется и отпивает воды; она все еще бледна, но спокойна. И в этот раз она делает вид, что вовсе не заметила мой встревоженный вопрошающий взгляд. – Неужели совсем ничего не нашли? ? уточняет Флора Андерсен, дождавшись паузы. ? А вещи? Вещи были? – Какие вещи у дикарей, любовь моя? ? слабо усмехается ее муж, но мой отец с видом знатока качает головой. – Не заблуждайтесь, городская душа. Краснокожие живут налегке, но кое-что имеют. Циновки, и метелки, и у некоторых что-то вроде скамеечек для сна. Опять же, они плели люльки для младенцев, ткали, а какую посуду делали, тоже плетеную! Многое из этого было на месте, если какие-то предметы и пропали, мы знать не могли. Однако… ? он опять хочет театрально помедлить, но мама осаживает его сухим кашлем, ? кое-что мы нашли. Точнее, кое-кого. – Позвольте-позвольте. ? Джером Андерсен привстает с места и тут же опускается назад. ? Так значит, правда, что ваш шериф… – А вы еще не убедились? – Мне не случалось его видеть. Но, откровенно говоря, не терпится! – Приезжайте к нам в субботу, мы устраиваем бал, и он непременно будет! ? встревает мама и посылает улыбку Сэму. ? Все вместе! Джейн и Эмма будут очень… – Да дай же мне досказать, Селестина! ? возмущается отец и завладевает вниманием Джерома Андерсена, уточняя: ? Да-да. Шериф часто принимает наши приглашения и, в общем, не дичится. Если бы не его глазищи, да лицо, да волосы, ничего бы в нем не было от… …От последнего индейца, который прятался в груде листьев на краю покинутого селения; от худого мальчишки, попытавшегося убежать, но пойманного рейнджерами. Как и большинство соплеменников, он не знал нашего языка и поначалу не говорил даже на родном. Он не был ранен, но трясся от ужаса. Только шериф, Старик Редфолл, в конце концов кое-чего от него добился, впрочем, немногого: мальчик перестал вырываться и согласился поесть. Его даже не смогли увести из леса; там он провел еще несколько дней, явно ожидая, что за ним вернутся. Не вернулся никто, и Редфолл забрал ребенка в город. – Он вырос, но так ничего особо и не рассказал. Вообще не любит про все это говорить. Но славный, славный мальчик… – Настолько, что получил такую должность? ? Андерсен уже не скрывает, насколько впечатлен. ? Ведь если я верно помню, шерифа… – Да, шерифа тут выбирают. За Винсента я голосовал лично, чем и горжусь. – То есть у вас большинство выбрало краснокожего? – О, это еще одна история, и я мог бы… – Не пора ли подать кофе? ? Флора Андерсен одаривает всех улыбкой. ? Правда, очень интересно, но было бы интереснее услышать от него самого. Я бы так хотела на него посмотреть! – В таком случае я настаиваю на приглашении! Мама крайне довольна, но, кажется, не тем, что папа замолчал, а тем, сколько раз за последние минуты переглянулись Сэм и Джейн. Несомненно, они с Флорой Андерсен отлично поняли друг друга: такие разные, но улыбаются с одинаковым удовлетворением. Отчего-то становится душно, и я, быстро извинившись, вылетаю из столовой на проходную террасу, а оттуда ? на улицу. Тихо. В воздухе ? запах цветов. Лицо обдувает ветер, но не может успокоить сердце; оно колотится, точно его сейчас сожмут в кулак. А ведь сжимают вовсе не мое. Джейн… милая Джейн, неужели все всегда так быстро, так неожиданно и так… жестоко? Почему Сэм, почему сразу, почему ты, если мы такие одинаковые, что мало кто может нас различить? Почему? «Вы разные». Сейчас я понимаю: то, что читалось в глазах, когда он произносил это, уже говорило о выборе. Все правильно, так ведь и бывает там, откуда я все знаю о любви. В книгах. – Эмма! Обняв меня сзади, Джейн опускает голову на плечо. Она делает так всегда в последний год, особенно когда возвращается из леса. Я привыкла к тяжелому теплу в том месте, где сестра прижимается подбородком. Сейчас за спонтанным желанием вырваться тоже приходит пусть иллюзорное, но успокоение. Она со мной. И неважно, кто остался в столовой. – Ты стала такой грустной. – А ты ? такой счастливой. Она вздрагивает и странно, горько хмыкает; обнимает крепче. Не отвечает. – Он замечательный… – Да. Замечательный. – Ты уже влюблена? – Прошло три дня. – Так влюблена? Шуршат наши платья. Жемчужина в ее ухе холодит мне шею. – Все сложнее, чем кажется, Эмма. – О чем ты? Пусть он из большого города… – Нет, я не о том.