РЕЗАЛИ ГУСЕЙ — ОНИ УМИРАЛИ, КАК ЛЕБЕДИ И вот еще одна история, в которой трагическое густо перемешано с курьезным… Но сначала необходимо сделать коротенькое отступление. В Алтайске, как я уже говорил, выходила районная газета, и у нее имелся определенный круг своих авторов. В этот круг со временем вошел и я и познакомился кое с кем. Особенно любопытным показался мне молодой поэт по имени Сема Дробышев, который писал забавные миниатюры. В каждой миниатюре заключалась какая-нибудь изюминка, была запоминающаяся деталь. Вот, например: «мое занятие теперь — ремонт воздушных замков». Или еще: «резали гусей — они умирали, как лебеди». Я несколько раз встречался с Семой, мы были бегло знакомы. Но как он живет и что вообще делает, я не знал. И совершенно неожиданно накануне Пасхи я вдруг получил от него письмо с приглашением приехать к нему домой по случаю его, Семиного, дня рождения. Отказываться было неловко, да и не хотелось. И в назначенный день вместе с неизменным своим шофером Петром Азаровым я прибыл в районный центр. * * * Меня с самого начала слегка удивил адрес, указанный на конверте, — Первомайская, 40. Он полностью совпадал с адресом больницы, где я уже успел побывать. Но, может, тут какая-то ошибка, думал я, какая-то путаница? Проверим на месте… Ошибки, однако, не было; Сема ждал нас у ворот больницы. Он стоял, катая в зубах окурок, а над ним — освещенная закатом, виднелась вывеска: «Психиатрическое отделение». — Наконец-то, — воскликнул он радостно, — я уж целый час вас жду! И повел нас куда-то в сторону — вдоль забора. — Куда это ты? — спросил я. — К себе, — ответил он, — увидишь… Тут есть одна лазеечка, я всегда ею пользуюсь. Вскоре мы достигли этой лазеечки и проникли через нее на больничную территорию. Затем миновали «мертвецкую» и спустились в какой-то подвал. Здесь находилась котельная. И Сема работал в ней кочегаром. Помещение это было мрачное, полутемное. У входа в подвал громоздилась груда угля, а в другом его, дальнем конце зияло багровое круглое отверстие пылающей топки. — Вот тут я, братцы, и работаю, и живу, — широко поведя рукой, сказал Сема. — Как в преисподней, правда? Освещенный колеблющимися отблесками огня, он сейчас и в самом деле походил на черта… На веселого черта. Усадив нас на каких-то досках, он захлопотал; постелил на полу чистую тряпочку, выставил закуски. Затем извлек из бочки с водой бутылку охлажденной водки. Мы присовокупили к ней свою, прихваченную в качестве подарка. И так начался праздничный этот пир! Первый стакан был поднят за поэзию. — Я почему в первую очередь за нее? — сказал Сема. — Потому, что в этом нашем бредовом мире поэзия — единственная реальность, единственная стоящая вещь… Мы все, как тени, появляемся и исчезаем… А она остается! Мы выпили. И я возгласил: — Ну, а теперь все-таки за тебя! Нынче ведь твой день… Сколько тебе, старик, грянуло? — Двадцать восемь. — Значит, мы с тобой ровесники! И мы еще приняли по одной. И Сема сказал: — А теперь за вас, ребята! За моих гостей! Бутылка кончилась. Раскупорили новую. И следующий тост предложил уже Петя: — А теперь, — сказал он, — за нас за всех! — Верно, — поддержал я его. — За нас, за удачу. За то, чтобы мы хотя бы сумели умереть лебедями! Мы дружно сдвинули стаканы. И опорожнили их. И тут же наполнили снова. И я было начал: — Ну, а теперь… Но Сема перебил меня: — Ребята, а куда мы гоним? Давайте-ка передохнем, потолкуем. И он закурил. И посмотрел на меня: — Вот ты про лебедей вспомнил… Значит, читаешь меня! И я тоже тебя приметил… Потому и позвал. И вот, что я тебе скажу: я-то сам уже конченный, пропащий, а ты еще, пожалуй, сумеешь «помереть лебедем». У тебя судьба легкая. — Это у меня-то легкая? — усмехнулся я. — Ну, а что, — прищурился он, — что у тебя было? Война? Лагеря? — Да. И война, и лагеря. Было все. — Вот именно — все! Значит, ты жил полной мерой. А я, например, ничего вообще не видал! Ничего, кроме детдомов и больниц!.. И уже устал. И знаю, что долго не вытяну со своей болезнью… — А какая у тебя болезнь? — осторожно спросил я. — Надеюсь, ничего страшного? — По-научному это называется «сумеречное состояние». А по-простому — вечная тоска, тяжесть на душе. Ну, и иногда еще галлюцинации… Сема был уже заметно пьян и вероятно поэтому говорил о себе с такой откровенностью. — Галлюцинации-то бывают нечасто — приступами, но все же я предпочитаю от больницы не удаляться. И вот так и живу. Сам видишь! Место здесь спокойное, теплое. И врачи под боком. Чего еще надо? — И давно это началось? — С детства. У меня родители были ссыльные, понимаешь? Отец — инженер из Москвы, мать — выпускница художественного училища… Родился я уже в тайге. А потом их угнали куда-то еще дальше на север, а я попал в детдом. Ну и вот с тех пор… — А пить, — поинтересовался Петр, — пить-то тебе можно? — Много не рекомендуется… — Ну, так и хватит, — сказал я тогда, — и нам, пожалуй, пора уж отчаливать. На дворе — ночь, а дорога не близкая… — Нет, ребята, погодите, — сказал он просительно, — куда вам спешить? Я еще хочу вас со своими друзьями познакомить. — Это с кем же? — Есть тут у меня ребятишки, — подмигнул Сема, — я по вечерам к ним хожу, развлекаю… Им же ведь грустно — они на запоре. «Что это еще за ребятишки? — подумал я с сомнением. — Везет мне последнее время на психов… Но что ж поделаешь? Раз человек просит…» * * * Пройдя пустой темный двор, мы проникли в больничное здание, поднялись по скрипучей лестнице на второй этаж и попали затем в коридор — тоже безлюдный, слабо освещенный одинокой синей лампочкой. Здесь было несколько дверей. Возле одной — самой дальней — Сема остановился, прислушался. И поковыряв в замке какой-то железкой, ловко открыл его. И глазам нашим предстало странное зрелище. В палате помещались дети — восемь мальчиков. Но что это были за дети! Мы попали в мир маленьких уродцев. Некоторые — параличные — лежали недвижно на своих постелях, другие же возились, балуясь, на полу… Сема сейчас же шепнул мне: — Вот потому их и запирают, — чтоб не разбредались. Волоча за собою иссохшие, тоненькие неживые ноги, к Семе подполз мальчуган лет восьми. Голова у него была непомерно большая, раздутая, и лоб тяжело нависал над крошечным личиком. — Сегодня опять будешь сказки рассказывать? — спросил он. — Нет, — сказал, присаживаясь на корточки, Сема. — Сегодня будет концерт. Мои друзья устроят что-нибудь веселенькое… — Они артисты! — раздался звонкий голосок.