— Вот это скверно, что один. Очень скверно! Одному нельзя. Надо, чтоб были вокруг люди, друзья… Ведь у него же есть друзья. Я знаю! — Какие друзья? — удивился я. — Я точно помню, — сказал врач, — тогда же, в апреле, ко мне приходил кто-то из профкома, и с ним были еще двое — близкие друзья Алексея. Так они, во всяком случае, назвались! И эти люди, вот как вы сейчас, интересовались состоянием Алексея, его болезнью. — Значит, вы говорили со всеми… Но разве это можно? — Голубчик, — сказал он мягко. — Здесь деревня! А в деревне тайн нет. Никаких. Ни от кого. И коли так, то я предпочитаю, чтобы люди знали точно: как действительно можно помочь заболевшему… Тем более, если речь идет о его близких друзьях! * * * Нет, я не ошибся. Дело Алексея действительно оказалось серьезным. На Кирпичном заводе (я это выяснил сразу же) судьбой Алексея никто не интересовался и к врачу не ходил; там получили заключение медкомиссии и успокоились. Так что «друзья» его были другого сорта! И эта деталь говорила о многом. За Алексеем следили — его проверяли… Кому и зачем нужна была эта проверка, я не знал. Но чувствовал: надо спешить. И прежде всего следовало разобраться в обстоятельствах, связанных с таежным происшествием. Происшествие это являлось как бы отправной, исходной точкой. И все было бы просто и легко, если бы убитый нашелся. Но в том-то и дело, что труп обнаружен не был и не попал ни в один милицейский протокол. Его никто не видел! А раз так, то и вообще неизвестно, был ли он на самом-то деле? Конечно же в тайге спрятать труп нетрудно. Можно его, например, зарыть… Но зачем бы стали тайно зарывать его лесные эти люди, даже если они действительно были бандитами? Товарищ их погиб не «на работе», а просто по нелепой случайности. И в данном случае им нечего было бы скрывать… Наоборот, его постарались бы похоронить легально, по всем правилам. Я растерялся, запутался, почувствовал себя, как собака, сбившаяся со следа. Сбившаяся, но все же еще не утратившая нюх. И упорно кружащаяся, вьющаяся в кольце начатого поиска… И вдруг меня осенило. Идиот, я все время думаю об убийстве, ищу труп! Но почему именно труп? С какой стати? Ведь Алексей тогда зажмурился и сразу же скрылся, и, стало быть, он не знает подробностей… А что если сшибленный им человек остался жив? И, раненный, попал в больницу? Потому-то его и нет в протоколах. Такой вариант вполне реален. И вот это-то и надобно теперь разузнать. * * * Так начались мои хождения по окрестным больницам. В Алтайске я не разузнал ничего, но это меня не обескуражило. Район сам по себе огромный, и в нем в разных концах имелось, как я выяснил, четыре крупных больницы. И потребовалось время — прошла зима, — пока я побывал во всех… Слава Богу, в моем распоряжении была машина! И вот в последней по счету, расположенной на границе с соседним районом, я вроде бы напал на след… В регистрационном журнале отдаленной этой больницы мне попалась любопытная запись: «В ночь на 15 апреля 1954 года доставлен больной в шоковом состоянии, с тяжелой травмой обеих ног. Документов при нем не было. Но он сам, придя в сознание, сообщил, что имя его Грачев Василий Сергеевич». И ниже значилась подпись: «Дежурный врач О. Никодимова». Тут многое настораживало — сама эта дата и характер травмы… Я увиделся с Никодимовой. Она оказалась грузной, уже не молодой, с тугим узлом серебряных волос и большими, не по-женски крепкими руками. В этом я убедился, когда мы обменялись рукопожатием. Затем она сказала: — Грачева я помню. Еще бы! Мне ведь почти сразу пришлось его оперировать. Очень трудный был случай. Сами понимаете — ампутация… — Вы ампутировали ему обе ноги? Нет, одну… Другую — правую — уложили в лубки. А с левой ногой уже ничего нельзя было сделать. Представляете: переломы в пяти, местах! Голень словно в мясорубке побывала. И кроме того, повреждено бедро… — Как он объяснил потом все случившееся? — Сказал, что шел по тайге пьяный, споткнулся, упал и угодил под какую-то встречную машину… Что ж, — она вздохнула коротко, — с вашим братом это бывает!.. Зальете водкой глаза и шляетесь, где не надо, гибнете попусту. — Да, конечно, — согласился я, — дело известное. А скажите-ка, вы не заметили в его поведении ничего такого… — я пошевелил пальцами, — ну, странного, что ли? — Вроде бы нет. Хотя… — Она опустила брови, задумалась на мгновение. — Кое-что было, верно, я вот сейчас припоминаю… Знаете, мне кажется, он все время чего-то боялся. — Как же эта боязнь проявлялась? В чем? — Н-ну, в мелочах… По-разному… Мы положили его внизу, у окошка, — он попросил перенести его на второй этаж. И когда дверь в палату открывалась, он все время вздрагивал. Вообще не любил посетителей! И в приемные часы, когда к больным приходят родственники, лежал не двигаясь, укрывшись с головой. — Так, — сказал я, — понятно. Мне и в самом деле стало понятно многое; я твердо знал сейчас, что иду по верному следу! И я спросил с трудно сдерживаемым волнением: — А теперь как мне его повидать? — Я сожалею, — сказала она медленно. — Но повидать не удастся… — Почему? Где же он? — На кладбище. Там, где мы все будем. — Сколько ж он у вас пролежал? — Месяца полтора всего. А потом… — она вздохнула. — Уж как я старалась, как старалась! Мы тут все за ним, как за малым дитем, ходили… — Отчего же он умер? — От паралича сердца. Он вообще был очень слаб, от шока так и не оправился, жил на вливаниях… Ну, и вот. Мы еще поговорили с ней недолго, и я простился и пошагал к дверям. И уже на пороге остановился вдруг, и потом: — Да, простите, — сказал я, — последний вопрос. А кто Грачева привез сюда, вы не помните? — Какой-то шофер, — ответила она, поджимая губы, — я его не знаю. И он о себе ничего не говорил. Сказал только, что ехал с кирпичного завода и случайно заметил на дороге лежащего… Ну, и пожалел, подобрал. — С кирпичного? — переспросил я. — Это точно? Он так и сказал? Вы не путаете? — О, господи, — усмехнулась она, — что, корреспонденты все такие назойливые? Я никогда ничего не путаю, молодой человек. Никогда. Ничего. ИДУ ПО СЛЕДУ (продолжение) И вот я снова в кабинете у Хижняка. — Вам знакомо такое имя: Грачев Василий Сергеевич? — Васька Грач! Ну, как же, как же. Помните, мы говорили об очурской банде? Так вот, он был там. И ушел с ней… — Ни с кем он не ушел, — сказал я. — Он ушел один… И знаете, куда? Сыграл на два метра под землю. — Откуда у вас эти сведения? — Я недавно был в той больнице, где он лежал раненый и где потом умер. — Это что за больница? Где находится? Я объяснил. Он выслушал меня внимательно. И затем спросил: — А как вы, собственно, там оказались? В связи с чем? — Да случайно. Ехал по делам и завернул ненадолго… Мне ведь все интересно, я же газетчик. И перегнувшись через стол, я добавил медленно: — И могу также объяснить вам, отчего умер Васька Грач… Он умер от страха. — Ну, это уж ваши домыслы… — Ничего подобного. Хирург той больницы, Ольга Никодимова, так и сказала: «Он, — то есть Грач, — все время чего-то боялся…» И мне думается: он боялся своих! — Ага, ага, — забормотал Хижняк, — да, да, да… — Он сидел теперь сгорбившись, постукивая ногтями о край стола, думал о своем. — Да, пожалуй… Я и раньше еще замечал, догадывался, что у них там что-то происходит, кипит что-то. И он досадливым жестом ударил по столу кулаком.