Бет улыбается, благодарная подруге за напоминание. У нее три чудесные здоровые девочки, уютный дом, замечательные подруги и, возможно, дописанная первая книга. Это очень много. Она смотрит на часы: — О господи, мне пора бежать! Надо забрать девочек. Бет обматывает вокруг шеи ярко-фиолетовый шарф, хватает сумку и обнимает Петру на прощание. — Спасибо за потрясающий обед! — Всегда пожалуйста, — отзывается Петра, обнимая ее в ответ. — Очень была рада тебя увидеть. — И я тебя. Бет спешит к выходу, не желая опаздывать. — Ты со всем разберешься, — говорит Петра, но Бет уже скрылась за дверью и не слышит ее. Вечер вторника, послезавтра — День благодарения. Бет с девочками только что закончили ужинать запеканкой из макарон с сыром, но Бет совершенно не чувствует себя удовлетворенной. После того как она попробовала макаронно-сырную запеканку с омаром в ресторане у Петры, магазинный полуфабрикат, похоже, теперь для нее не вариант. Она заглядывает в холодильник в поисках чего-нибудь еще, возможно чего-нибудь сладкого, но ее ничто не прельщает. Все три девочки уже перебрались в гостиную. Софи завладела пультом дистанционного управления и перебирает фильмы в меню онлайн-кинотеатра, а Джессика с Грейс наперебой выкрикивают разные названия. В школу им завтра не надо, а на вечер нет никаких планов — ни тренировки в баскетбольной секции, ни репетиции в школьном театральном кружке, ни домашнего задания. Бет рада возможности в кои-то веки провести спокойный и расслабленный вечер дома, без необходимости куда-то кого-то везти или откуда-то кого-то забирать, и, если девочки в конце концов договорятся, посмотреть вместе какое-нибудь кино. Она разводит в камине огонь и закидывает в микроволновку упаковку попкорна. Девочки все еще просматривают трейлеры, так ни на чем и не остановившись. Бет берет плед и пытается устроиться на диване рядом с Гровером, но ее вдруг охватывает необъяснимое беспокойство. Она встает и выглядывает в кухонное окошко. Там темно, холодно и совершенно непривлекательно, и тем не менее Бет почему-то чувствует потребность выйти на улицу. Она натягивает куртку, шапку, шарф и перчатки и берет фонарь. — Я пойду пройдусь. Ненадолго. Не начинайте ничего без меня смотреть! — Хорошо, — говорит Грейси. Загипнотизированные телевизором, Софи с Джессикой как будто даже не слышат, что их мать что-то сказала. Ладно, Грейси расскажет им, куда она подевалась, если они вдруг ее хватятся. Вечер темный и безлунный, но звезды выглядят изумительно красиво, да и холодно не так чтобы очень уж сильно. Бет включает фонарь и идет, поначалу сама не зная куда, но уже через пару минут у нее появляется цель. Пляж Толстух. Это немного дальше, чем она планировала, но она прибавит шагу. Она идет по грунтовой дороге, сосредоточившись на неровной земле, которую выхватывает из темноты луч фонаря перед ней, белесых клубах собственного дыхания в холодном воздухе и его ритме, скоординированном с ритмом ее шагов. По сторонам ничего не разглядеть, но Бет и так знает, что там: плоский, поросший травой дикий пейзаж практически без единого деревца, напоминающий африканскую саванну. Приятно в кои-то веки хоть немного пройтись, подвигаться. Бо́льшая часть ее времени, да вся ее жизнь, если уж честно, проходит в сидячем положении — за кухонным столом, в машине, в ее кресле в библиотеке. Пассивно. На одном месте. Щеки и нос щиплет от холода, глаза слезятся от ветра, но в целом одета она достаточно тепло. Сердце бьется учащенно, мышцы ног горят от нагрузки. Ей одновременно жарко и холодно, эти две противоборствующие энергии каким-то образом одновременно сосуществуют у нее внутри, порождая какое-то странное ощущение, которое кажется ей непривычным, но приводит в приподнятое состояние духа. Бет доходит до пляжа и решает, что и так уже далеко зашла, поэтому дальше не пойдет, но прежде чем развернуться и двинуться обратно, останавливается на минуту, просто чтобы впитать в себя это ощущение. Она выключает свой фонарь и слушает шелест волн; ей кажется, это дышит сама земля. Она запрокидывает голову и смотрит на звездное небо с его бескрайней, неизмеримой, непостижимой необъятностью и в то же самое время простой и доступной красотой, чье существование объяснено логичными законами физики и в то же самое время абсолютно, совершенно необъяснимо. Кроме нее, на пляже нет ни одной живой души. Она совсем одна, и тем не менее чувствует странную пронзительную связь со всем на свете. Две противоборствующие энергии, заключенные внутри ее, порождают какой-то отклик. Пора возвращаться домой, к пледу, попкорну и кино с дочками. Она выходит обратно на дорогу, и тут вдруг в луче ее фонаря вспыхивают два белых светящихся пятнышка, чуть выше уровня земли, Бет останавливается как вкопанная. Это олененок, подросток, стоящий прямо у нее на пути в нескольких шагах от нее. С минуту они оба стоят неподвижно, внимательно глядя друг на друга. Бет любуется его черным носом, прядающими ушами и длинной стройной шеей и задается вопросом: какой он видит ее? А потом он без предупреждения срывается с места и исчезает в темной и дикой нантакетской саванне. За время ее отсутствия девочки уже совсем извелись от беспокойства и нетерпения. Они готовы смотреть фильм. Они заждались. Но Бет сперва делает для каждой из них «поплавок» из имбирного лимонада с мороженым, а себе коктейль из водки, кофейного ликера и «Бейлиса», и лишь потом они вчетвером устраиваются на диванах под пледами и смотрят «Марли и я», фильм, который все они видели по меньшей мере три раза. Кончается он совсем поздно, и Бет идет спать почти сразу же после того, как уложила девочек. Обычно, прежде чем заснуть, она по крайней мере полчаса ворочается с боку на бок, прокручивая в голове все события прошедшего дня и беспокоясь о дне завтрашнем, но сегодня, похоже благодаря прогулке на свежем воздухе, в сон она проваливается мгновенно. Однако же час спустя ее глаза резко распахиваются. Сна ни в одном глазу, сердце бухает в груди, требуя от нее чего-то. Она вылезает из кровати, находит ручку и лист бумаги, расчерчивает его на четыре части и начинает писать. Ее рука еле успевает за мыслями. Слова, про которые она даже не подозревала, что они все это время копились внутри, рвутся наружу. Закончив, Бет пробегает глазами содержимое своих четырех квадратов. Потом еще раз и еще. Ну вот, она наконец сделала свое домашнее задание. Ответила на все вопросы. Она еще раз перечитывает написанное и понимает, что́ ей делать. ЧТО МНЕ НУЖНО, ЧТОБЫ ЧУВСТВОВАТЬ СЕБЯ ЖЕЛАННОЙ Чтобы ты проводил время со мной (вместо того чтобы спать допоздна, в одиночестве курить сигары на улице, засиживаться на работе после закрытия, спать с другими женщинами) Чтобы ты был рад меня видеть Чтобы ты время от времени делал мне комплименты, более конкретные, а не просто «Хорошо выглядишь». Чтобы ты никогда больше мне не изменял ЧТО МНЕ НУЖНО, ЧТОБЫ ЧУВСТВОВАТЬ СЕБЯ СЧАСТЛИВОЙ Мои девочки Мои подруги Возможность писать Чтобы ты замечал и ценил любовь и заботу, которую я вкладываю в нашу семью и дом Порядок в доме Время от времени уезжать куда-нибудь с этого острова, в большой город или в горы Верить, что я заслуживаю того, чтобы существовать ЧТО МНЕ НУЖНО, ЧТОБЫ ЧУВСТВОВАТЬ СЕБЯ В БЕЗОПАСНОСТИ Знать, что с девочками все в порядке Никогда больше не залезать в долги и всегда вовремя оплачивать счета Чтобы ты никогда больше не виделся с Анжелой Верить, что ты никогда больше мне не изменишь ЧТО МНЕ НУЖНО, ЧТОБЫ ЧУВСТВОВАТЬ СЕБЯ ЛЮБИМОЙ Объятия и поцелуи Слышать от тебя слова: «Я тебя люблю» Глава 32 Оливия стоит у стола, где в тазах с холодной водой остывают две дюжины стеклянных банок со свежесваренным клюквенным желе. Последние две недели она пребывала в состоянии лихорадочной активности, видимо готовясь к зиме. Она убрала садовую мебель и гриль в сарай. Она сгребла во всем дворе палую листву и перекрыла воду в уличном душе. Она заказала дюжину книг и ящик своего любимого мерло. И все это время готовила как одержимая. Она уже успела приготовить все свои старые любимые блюда — пасту фаджоли, крем-суп с моллюсками, ризотто с тыквой, суп из черных бобов — и опробовать новые рецепты: пад-тай, макаронно-сырную запеканку с омаром — какую-то безумную прорву еды для женщины, которая живет одна и у которой никогда не бывает гостей. Она готовит каждый день, производя галлоны вкуснейших блюд, которые, едва попробовав, раскладывает по пластиковым контейнерам и аккуратно составляет в морозилку. Когда морозилка заполнилась до отказа, она переключилась на клюкву: хлеб с клюквой и грецким орехом, апельсиново-клюквенные маффины, а теперь вот взялась за клюквенное желе. Оливия говорит себе, что с ее стороны это всего лишь разумная запасливость. Если зима окажется суровой, если начнутся метели и ее занесет снегом (а лопатой, кроме той, маленькой, для песка, она до сих пор так и не обзавелась), ей не надо будет выбираться из дома, чтобы купить еды. Впрочем, это то, что она себе говорит. На самом деле у этого приступа хозяйственности совершенно иные причины. Она начала готовить сразу же после того, как прочитала то письмо от Дэвида. Первым блюдом, которое она приготовила, была паста фаджоли, рецепт которой она помнит наизусть, суп, который ее мать готовила по воскресеньям. Когда она шинковала лук, глаза у нее щипало, и она была рада этим жгучим слезам. Она плакала, шинкуя чеснок, сельдерей и помидоры. Она всхлипывала, помешивая бульон и фасоль, а когда суп был готов, перестала. То же самое повторилось, когда она готовила суп из черной фасоли, томатный биск и тефтели, но когда дело дошло до нарезки луковиц для ризотто с тыквой, она сунула их под холодную воду, утерла глаза рукавом, и после этого с рыданиями было покончено. Всё, все свои слезы она уже выплакала, но готовить по-прежнему продолжает. Похоже, это единственное, что помогает ей не сойти с ума. Надо чем-то занять сосущую пустоту внутри. Ее руки машинально проделывают все операции, необходимые для приготовления клюквенного желе, и она может думать о Дэвиде и его письме, не рассыпаясь на куски. Она уже столько раз перечитывала его, анализируя каждое слово и обливаясь слезами, что теперь помнит его наизусть так же крепко, как и рецепт пасты фаджоли. Дорогая Лив, я подумал, что лучше будет написать тебе, чем звонить. Мне кажется, так правильней, и я хотел, чтобы ты узнала эту новость от меня самого, а не от кого-нибудь другого. Я женюсь. Ее зовут Джулия. Она учительница математики. Я познакомился с ней в Чикаго. Я знаю, что это слишком быстро, но это кажется правильным. Мне кажется, я готов. Мне очень жаль, что я не смог вернуться обратно в эту точку с тобой, Лив. Я чувствую себя виноватым перед тобой. Я знаю, что был не лучшим мужем для тебя и отцом для Энтони. Наверное, то, что обрушилось на нас, оказалось мне не под силу. Я разучился быть счастливым. Думаю, мы оба разучились. Я очень надеюсь, что эта новость не причинит тебе боли, но знаю, что, скорее всего, причинит. Это не входит в мои намерения. И никогда не входило. Я очень хочу, чтобы у тебя все было хорошо, чтобы ты тоже снова нашла свое счастье. Позвони мне, если захочешь. С любовью, Дэвид Теперь, когда первое потрясение улеглось и лук больше не провоцирует многочасовые потоки выматывающих душу слез, на смену ему пришли другие, менее взрывоопасные чувства. Хотя за минуту до того, как распечатать письмо Дэвида, Оливию более чем устраивало ее одиночество, теперь она чувствует себя всеми покинутой. Она проверяет, плотно ли закрылись крышки на банках с желе, и чувствует, что ей страшно: а вдруг она останется одна навсегда? Учительница математики по имени Джулия. Молодая, наверное. И симпатичная. И блондинка. Оливия по одной вытаскивает банки из воды и старательно обтирает каждую фартуком.