Раз-два-три! Прыг-прыг-прыг! Моя мама читает «Трех поросят», и она поет вальс. Я кружусь и танцую под ее прекрасную песню. Никакой на свете зверь, Хитрый зверь, страшный зверь, Не откроет эту дверь, Эту дверь, эту дверь! Волк из леса никогда, Никогда, никогда Не вернется к нам сюда, К нам сюда, к нам сюда. Моя мама дочитывает сказку и закрывает книгу. Я прыгаю, визжу и хлопаю руками, умоляя ее прочитать мне сказку еще раз. Она говорит, что «Три поросенка» ей надоели. Что я уже слишком большой для этой сказки. Что она хочет почитать что-нибудь другое. Она берет с полки две книжки, другие, не «Три поросенка», и показывает мне их блестящие обложки. Но я не хочу слушать эти книги, в которых нет ничего по три. Моя мама вздыхает и убирает эти книжки, которых я не хочу. Она открывает «Три поросенка» и снова читает: Хоть полсвета обойдешь, обойдешь, обойдешь, Лучше дома не найдешь, не найдешь, не найдешь. Раз-два-три. Раз-два-три. Раз. Два. Три. Моя мама читает мою любимую сказку, и мой мир поет. Глава 31 — Так почему ты сегодня не пишешь? — спрашивает Петра. Бет с Петрой сидят в угловой кабинке в «Дише», располовинив на двоих огромную, с горкой, тарелку бессовестно жирной и вкусной сырно-макаронной запеканки с омаром. Посетителей днем в среду в ноябре в ресторане нет. Два человека, заходившие пообедать, ушли час назад. По будням в ноябре ресторанный бизнес на Нантакете примерно так и выглядит. Петра дотянет до рождественских гуляний, а потом закроется до первого апреля. — Мне кажется, я дописала, — говорит Бет. Глаза Петры возбужденно расширяются. — Правда? Ты закончила свой роман? — Не знаю, я не уверена. Я решила отвлечься от него на некоторое время, чтобы потом взглянуть свежим взглядом и решить, закончен он или нет. — Петра фыркает с полным ртом запеканки с омаром. — Что? — спрашивает Бет. Петра глотает. — То, что ты только что сказала. Это ты о своей книге или о своем браке? Интересно. Бет задается вопросом, существует ли между ними какая-то связь. — Наш семейный психолог задал нам домашнее задание, которое я должна была сделать еще два месяца тому назад, но я к нему до сих пор даже не притронулась. Я заставила Джимми отменить следующий прием, потому что я его не сделала. Я не понимаю, в чем у меня затык. — Может быть, ты просто боишься того, что ты обнаружишь. — Может быть. — Не исключено. Петра смотрит Бет прямо в глаза, прямо внутрь ее, как не отваживается смотреть практически никто. Взгляд у нее внимательный, неторопливый, не боящийся задержаться — и добрый. — Думаю, мне страшно, что он снова мне изменит. — Такое возможно. — Если я приму его обратно, я каждое утро буду просыпаться и думать: сегодня он может мне изменить. — Он может, но это было так и до того, как он в самом деле тебе изменил, понимаешь? Каждый новый день — это новое обязательство и новый выбор для вас обоих. — Я знаю, но он выбрал изменить. После каждой пустяковой ссоры я буду беспокоиться, что он снова к кому-нибудь уйдет. Каждый раз, когда я его вижу, я думаю: ты спал с другой женщиной. И представляю их вместе. Это отвратительно, но я ничего не могу с собой поделать. Это просто наваждение какое-то. Мне очень хотелось бы стереть это из памяти. — Ты все еще его любишь? — Да, но это не мешает мне его ненавидеть. Это правда. Бет одновременно любит Джимми и ненавидит. Она скучает по нему и хочет никогда в жизни больше его не видеть. Ее тошнит при мысли о нем, и в то же самое время она не может перестать думать о той ночи на полу в кухне. Петра вздыхает. — Мне просто хотелось бы понять, как мне быть, — говорит Бет. — Да примерно так же, как с книгой. Отвлекись на некоторое время от мыслей об этом. А потом, когда будешь готова, взгляни на все свежим взглядом. Бет кивает. Она обнаруживает в расплавленном сыре большой кусок омара и накалывает его на вилку. — А ты что думаешь? — спрашивает она Петру. — О чем? — О Джимми. Думаешь, мне надо принять его обратно? — На этот вопрос ответить можешь только ты сама. — А ты как бы поступила на моем месте? Петра отковыривает запекшийся кусочек макарон с сыром с краю тарелки и отправляет его в рот. Потом делает глоток воды и промокает губы салфеткой. Бет ждет. Петра улыбается, не разжимая губ. — Петра? Ну серьезно, мне нужен твой совет. Петра вскидывает брови и ничего не говорит. — Вот как я бы поступила, — произносит она наконец. — Прекратила бы все разговоры. Прекратила бы искать ответы на этот вопрос у окружающих. Прекратила бы метаться, успокоилась и задала себе те самые вопросы из домашнего задания, которых ты так боишься. Те ответы, которые ты дашь себе, и будут правдой. Вот как я бы поступила. Бет вздыхает, разочарованная, но не удивленная. Она могла бы догадаться, что Петра не станет делать за нее ее домашнее задание. — Ты слишком мудрая, чтобы быть одинокой. Петра смеется: — Вот именно поэтому я и одна! Нет, я с радостью разделила бы с кем-то свою жизнь и завела семью. Когда-нибудь я это сделаю. Просто пока в моей жизни нет места всему этому. Все мои силы уходят на «Диш» и моих сотрудников, которым нужна их работа, и на заботу о моих родителях. Но когда-нибудь, когда-нибудь я хотела бы иметь то, что есть у тебя. — Не есть, а было. — И есть. Я буду считать себя счастливицей, если у меня будет то, что есть у тебя.