– Все дело в том фото, и, конечно, когда я его увидел… В общем, я подумал, что, может, и правда… – Боюсь, я не понимаю вас, мистер, э-э-э… Быстрый смешок. – Извините, это как раз то, из-за чего весь сыр-бор. Честно говоря, я все еще пытаюсь врубиться. – Во что именно… – Кажется, я знал Камиллу… в свое время. Извините, да, мое имя. Меня зовут Тинус, но для всех я просто Тин. Тин Беккер. * * * Хлоя появляется через несколько минут после Эв. Она выглядит так же, как и всегда: опрятно и профессионально. Только слабые тени под глазами что-то выдают. Эв пару секунд наблюдает за ней и видит, как Картер встает и подходит, чтобы поговорить с ней, но остается в пролете. Она быстро проходит мимо него и идет повесить пальто. Хансен, очевидно, тоже что-то заметил и бросает Эв вопросительный взгляд. Но она в качестве ответа лишь слегка качает головой: мол, не лезь не в свои дела. Когда через несколько минут она подходит к кофеварке, Гис уже там. Он улыбается ей и помешивает в стаканчике чай. – Итак, – спокойно говорит сержант, – ты решила рассказать мне о том, что происходит? * * * Адам Фаули 27 октября 10:15 С уверенностью могу сказать: это первый и единственный допрос в полиции, который я провел по «Скайпу». Ну а что еще делать, если свидетель в Кейптауне. Видите, я же говорил, что лох по части акцентов… Тин Беккер совсем не похож на фоторобот, который Камилла Роуэн дала Южной Мерсии в 2003 году, зато он пугающе похож на человека с камеры видеонаблюдения на оксфордской железнодорожной станции. Видеть эти кадры для него, должно быть, было сродни тому, как если бы он увидел себя самого в далеком 1997 году, когда в течение года после окончания школы скитался по Европе, включая три месяца пребывания в Великобритании, где работал в пабе. Хотя это была не «Голова короля», как сказала Роуэн, а «Королевский герб». И, я держу пари, с ее стороны это не был провал памяти: все та же старая схема – ее ложь мучительно близка к правде, но в решающий момент отклоняется в сторону. Паб, Бейкер, – так похоже, однако совсем не то же самое. Но, даже знай Южная Мерсия настоящее имя Тина, сомневаюсь, что они бы его нашли. Он покинул Великобританию через месяц после того, как провел две ночи с Камиллой, и к тому времени, когда дело разгорелось, был сушефом в безумно дорогом спа-центре в дебрях Британской Колумбии, где тогда не было вай-фая. Тин говорит мне, что она сказала ему, что была на таблетках, и если б он знал о ребенке, он бы что-нибудь сделал, как-то помог ей, даже вернулся бы. И, похоже, он говорит правду. Есть в нем обезоруживающая мальчишеская откровенность – даже на его пятом десятке, – и ее не могут скрыть даже помехи видеосвязи. И когда он говорит мне, что всегда хотел стать отцом, но этого так и не произошло, а теперь он узнал о ребенке, да вот только уже слишком поздно, в его голосе слышится дрожь, и я знаю, что вряд ли он притворяется. Кому это знать, как не мне. * * * – Итак, – говорит Куинн, оглядывая комнату, – мы ждем, когда образец прибудет из Кейптауна, но я не думаю, что есть большие сомнения в том, что это тот, кто нам нужен. – Он берет лист бумаги. – Беккеру даже удалось найти фотографию его и Камиллы того времени, глядя на которую можно не сомневаться, что эти двое трахались. Он поворачивается и прикрепляет фотографию к доске. Тин и Камилла стоят спиной к барной стойке; он обнимает ее, она тянет его к себе и пытается укусить за ухо. – И Беккер может доказать, – продолжает Куинн, – что к тому времени, когда родился ребенок, он был в Сиднее. Так что вся эта песня о передаче ребенка на автостоянке – просто куча дерьма, как мы всегда и думали. Проблема в том, что мы так и не приблизились к выяснению того, что именно произошло. – А что думает инспектор? – спрашивает Картер. – Ведь его здесь нет, так что… Куинн слегка прищуривается: – Картер, босс сейчас у суперинтенданта Харрисона с докладом. – И что теперь? – подает голос Эв. – Что нам делать с Суоннами? Куинн кивает Гислингхэму. Тот встает. – Королевская прокурорская служба все еще хочет дождаться показаний старика. Вдруг нам удастся уточнить, знал ли он, кем была жертва, – а будет ли ему предъявлено обвинение или нет, будет зависеть от их решения. Но на данный момент они расслабились: вряд ли старик кого-то угробит. Начнем с того, что мы изъяли у него его гребаный пистолет. – А как же Камилла? Она знает? – Что мы нашли Тина Беккера? Босс сообщил об этом ее адвокатам и попросил еще раз увидеть ее, но, насколько я понимаю, они тянут время. Так что я не возлагаю особых надежд. – А аэропорты? – спрашивает Хансен. Бакстер поднимает глаза: – Проверяем. Но существует более дюжины возможных точек пересечения границы, и каждый месяц через них проходит полмиллиона янки, и поскольку мы понятия не имеем, когда именно он сюда приехал… – Где-то в течение последних пяти недель, не так ли? – говорит Хансен. – Если предположить, что письмо из-за границы, которое получили Суонны, было от него… Бакстер хмуро смотрит на него: – Это все равно до фига народу. Как говорит сержант, я не возлагаю особых надежд. * * * Адам Фаули 27 октября 10:20 Я набрал четыре балла по шкале Харрисона за умение нести пургу, что довольно неплохо. Мое интервью Би-би-си якобы стало «знаменательным и переломным моментом», продемонстрировавшим, что правоохранительные органы «показывают себя в лучшем виде» и выкладываются «на 110 процентов». Что же, затея его, так что ему позволено немного покукарекать. И, по крайней мере, я ушел от него в хорошем настроении; он собирался звонить главному констеблю. Будем надеяться, что так оно все и пойдет дальше. * * * Вряд ли я единственный, кого глубоко встревожила озверевшая толпа возле суда Олд-Бейли в ноябре 2003 года, после вынесения Камилле Роуэн обвинительного приговора за убийство своего ребенка. Поток оскорблений, выкрики «детоубийца» и «убейте шлюху» больше напоминали салемский суд над ведьмами, нежели работу современной прогрессивной правовой системы. Правда, это было пятнадцать лет назад, но так ли сильно все изменилось? Ибо теперь очевидно, что приговор, основанный на косвенных доказательствах, может быть плодом смертоносной комбинации некомпетентности и предубеждения. Некомпетентности со стороны полиции, которая, по-видимому, не расследовала ряд важных версий, и предубеждения из-за того, что Камилла Роуэн «выпала из системы». Она плохо вписывалась в наш шаблон Заботливого Материнства. Она подвергала риску своих младенцев, когда те были еще в ее утробе, отдавала их совершенно незнакомым людям, внешне даже не переживая по этому поводу, а после уходила, не оглядываясь. Слишком уж легко было перейти от этой очевидной бессердечности к предположению, что Камилла способна на более страшную жестокость. Пусть она не была «слишком привилегированной, чтобы на нее давить», но определенно была «слишком привилегированной, чтобы злословить»: у нее было слишком много денег, она была слишком избалованна, и, что хуже всего, она держала эмоции в себе, не плакала. Сколько раз средства массовой информации описывали ее как «девушку с каменным лицом», «бесчувственную» или «холодную»? И ненавидели ее за это, ох как ненавидели. Этому нашлось оправдание – конечно, я слышал его на званых обедах: мол, она «не рассказала правду». «Если вред ребенку причинил кто-то другой, то почему она об этом не сказала?» Мне понятна эта реакция, и я полагаю, что не один присяжный также споткнулся на этом и в итоге счел непреодолимым препятствием для голосования за невиновность. Но сейчас представляется вполне вероятным, что могли быть веские и серьезные причины, почему она не чувствовала себя в состоянии «говорить правду». Как нас наверняка научила череда жутких случаев, порой правда слишком темна, чтобы ее рассказывать, она буквально не может быть выражена словами. Хотя в случае с Роуэн это остается лишь предположением. В данный момент ведется очередное полицейское расследование, которое, как мы все надеемся, расставит все точки над i. И, констатируя уже очевидное, скажу: кем бы ни была Камилла Роуэн, она не убийца. Она отсидела пятнадцать лет за преступление, которого никто не совершал, и должна быть освобождена. • Тим Халстон, обозреватель * * * Адам Фаули 27 октября 12:15