Я смотрел на клубящийся туман, прощаясь с посёлком, приютившим двух бродяг. Пусть подарки строго касались великов, еды и одежды, но и приключения нас обошли стороной. Такое начинаешь ценить, поболтавшись по Улью. — Едем дальше? — сверкнул белозубой улыбкой сомалиец. — Ага, — кивнул я, — Нельзя войти в одну реку дважды. — Ого! — наигранно удивился он, — Посмотри-ка, тут у нас кваз — философ! — Погнали уже, — ухмыльнулся я, — Юморист — эфиоп, блин… — Я сомалиец из народа баджуни! — гордо заявил Отелло и осклабился, — Признайся, что мне просто завидуешь! — Вот как? Завидую? — немного офонарел я от таких наездов. — Конечно, — согласился со мной крестник, — Я вон какой — чёрный, гладкий и красивый. Ты уж извини, но ты — кваз. — Это ты верно подметил, — подмигнул я ему, — Но забыл упомянуть про свою скромность. Думаю, это основная твоя добродетель. Мы понемногу тронулись в путь, перебрасываясь тихими, ничего не значащими фразами. А туман в кластере за нами уходил, словно отлив. Ломая жизнь всех тех, кто угодил в него, на «до» и «после», ведь, вдохнув заразу Улья, организм необратимо меняется. Станет человек после этого заражённым или иммунным, уже неважно. Жизнь его больше не будет прежней никогда. Внезапно для нас из тумана на скорости выскочил автомобиль. Из открытых окон транспортного средства гремела музыка. Из люка в крыше высунулась стройная юная девушка в одном купальнике и, послав нам воздушный поцелуй, прокричала: — Физкульт привет, черножопый! Я ответил выставленным средним пальцем. В ответ прозвучал только громкий заразительный смех, утонувший в рёве двигателя и грохоте музыки. — Это она тебе? — схохмил Отелло. — У тебя армян в роду не было? Фамилия Петросян, случайно, ни о чём не говорит? — Ты завидуешь моей харизме… — утвердительно заключил сомалиец. — Эти недалеко уедут, — ответил я, — Сейчас они на себя всех заражённых по пути соберут. Поохотимся. Так что гаси базары, мавр, и жми на педали… Я остановил себя, чтобы не закончить фразу словами: «пока в пятак не дали». Негров обижать нельзя, они — угнетённый проклятыми колониалистами народ. — Понял… — посерьёзнел крестник и замолчал. Мы объехали коровий череп, белеющий на дороге, и ускорились. Разговаривать было нельзя, чтобы не привлекать к нам внимание, и я, поправив автоматный ремень, просто сосредоточился на наблюдении за окрестностями. Но человеческий разум так хитро устроен, что отрешиться совсем от мыслей нельзя. Разум в это время начал прокручивать воспоминания, плавно перетёкшие на события жизни в прошлом мире. Значительная часть из них относилась к войне, но про это вспоминать не хотелось совсем. Если и может человека что-то сделать пацифистом, так это участие в боевых действиях. Надо бы спланировать дальнейшие свои шаги, но информации для сколько-нибудь адекватного прогноза слишком мало. Мне необходимо добраться до Зимнего и повидать всех своих. Найтись с Медведем, Вождём. Навестить Бруснику, Арманд и Аньку. Отыскать свою Мамбу. Отбывать своё наказание на Тридцать Втором кластере не хотелось, но платить штраф не хотелось ещё больше. Ладно… Сделаю я этот десяток выездов. А потом? Самое правильное — не батрачить на стаб, а отправиться на вольные хлеба, так сказать. Вступить в группу рейдеров или… Чем Стикс не шутит, создать свою. Мои парни составят костяк, возможно, освобождённые из концлагеря захотят отправиться с нами. Почему я в этом почти уверен? Зимний — стаб старый, можно даже сказать, что древний. Все сферы в нём поделены уже очень давно. А что это значит? Да только то, что влезть со своей темой будет если не совсем невозможно, то наверняка проблематично. Понятно, что надо больше народу. Но не думаю, что в Улье с этим будет проблема. Сто процентов, по стабам трётся уйма народу: рейдеры, трейсеры, остатки других групп или перспективные свежаки, что не нашли себя в этой, новой жизни. Медведь получил дар ментата. Можно не очень-то и бояться всяких муров и сектантов. Просто вербовать новых людей вместе с ним. Я сам начинающий знахарь. Если это был не Дар знахаря, то я не знаю, что это вообще. Но, всё равно, надо будет показаться Лакмусу в Зимнем, чтобы снять все вопросы. А чем я смогу заинтересовать новых людей? Тех, кого я не знаю лично. Что им предложить? Ясно, что нужно попробовать их заинтересовать финансовой стороной вопроса. А что ещё? Приключения! Вот уж чего в Улье искать не нужно. Достаточно выйти за стены стаба, и вот они уже мчаться к тебе на встречу с полными штанами. Но шутки в сторону. Вирус петросянщины перекинулся с Отелло на меня. Что я ещё смогу предложить потенциальным сторонникам? Вопрос и правда хороший. Спораны и кредиты — это очень хорошо, но, когда ко мне подошёл Медведь с горящим энтузиазмом взглядом, я не смог его цинично осадить и дать отказ. Ведь он верил в идею своего собственного стаба со своими законами и определённым образом жизни. Иногда решают не только или не столько деньги, сколько идеологический заряд. Насколько я помню, Зимний был основан ещё при царизме, а отобрали его у золотопогонников самые обычные морячки, обмотанные пулемётными лентами. Потом, как это часто бывает, мысли с планирования перепрыгнули на мою чернокожую красотку Мамбу. Высокую, длинноногую, огненногривую, горячую и очень, очень, о-о-очень чувственную. И так ярко она мне представилась, словно наяву. Муки от расставания были почти физическими. Чуть было не застонал от досады. Непорядок. Гормональный фон как у шестнадцатилетнего, вот меня плющит и корёжит. — Смотри, — обратил моё внимание остроглазый Отелло, — Кажется, тот драндулет. — Давай-ка торопиться не будем, — настоял я, — Остановимся. С великов слезем и осмотримся. — Ага… 23. Канадский кластер Этот кластер тоже был северным, но принесло его откуда-то не из наших мест. Это легко определялось по высоким и красивым деревьям, отличавшимися стройностью и изяществом. Листья на них уже сменили окрас на яркий красновато-желтый, что эффектно их выделяло на фоне хвойных пород. Клены… Это были именно они. Дорога превратилась из старой накатанной грунтовки в отсыпанную гравием дорожку, прихотливо петлявшую между холмами, поросшими нарядными красно-жёлтыми кленами и мрачными хвойными деревьями. Машина, обогнавшая нас с час назад, валялась перевернутая на обочине. Вокруг неё суетились несколько бегунов. — Что мы тут высматриваем? — тихо спросил меня Отелло. — Ни «что», а «кого». Более крупных тварей, — ответил я очевидное, — Если минут через десять — пятнадцать на эту вечеринку не заявятся большие ребята, мы с тобой возьмем этих в ножи. — В ножи? — спал с лица крестник, — Зачем? У нас же автоматы есть и пистолеты. — Нужно экономить боекомплект, — путь до Зимнего неблизкий, неизвестно, когда мы сможем его восполнить. Разговор затух сам собой. Вокруг перевернутой машины терлось семь бегунов, один из которых был матёрым, готовым уже вот-вот стать лотерейщиком. Никого более развитого мне обнаружить не удалось. Вообще, на начальных стадиях зараженные не отличаются ни интеллектом, ни силой, и опасность представляют только в больших количествах. Поэтому я не очень опасался этих семерых мертвяков. Самая главная проблема состояла в том, что на поднятый ими шум может заявиться кто-то большой и страшный. Тот, кому распотрошить легковой седан не составит никаких трудностей. Через четверть часа ситуация не изменилась. Клёны всё так же величественно краснели вокруг нас, а заражённые толкались у перевернутого автомобиля. Всё было тихо. — Ну что? — спросил меня Отелло, — Пошли? Устроим рок в этой дыре. Идти никуда не хотелось, какое-то невнятное чувство тревоги не оставляло меня. Это было не предчувствием, а чем-то вроде не оформившихся опасений. Неужели я настолько расслабился в охраняемой Треблинке? Это же очень заманчиво — переложить заботу о собственной безопасности на кого-нибудь другого. Того, кто лучше вооружен, подготовлен и сможет это сделать за тебя, а самое главное — будет рисковать своей задницей вместо тебя. Но в Улье так не работает. Здесь это путь в никуда. — Ага, — согласился я, закидывая автомат за спину и доставая топор, — Погнали… Заражённые, сосредоточенные на том, как бы им распаковать машину, в которой явно кто-то спрятался, нас заметили в последний момент. Мы уже успели приблизиться к ним на пятнадцать метров, когда один из бегунов сорвался в нашу сторону. Я встретил его ударом туристического топорика в лоб. Это послужило своеобразным сигналом к атаке. Оставшиеся ломанули на нас всем стадом. Сомалиец испуганно выругался. — Не ссы, — ободрил крестника я, — Прорвёмся… Больше болтать нам не дали. Если с одним заражённым Отелло справился уверенно, даже хладнокровно, второму противнику удалось его завалить, и крестник запаниковал. Он не дал зараженному себя порвать, но на этом успехи закончились. Самое плохое, что он начал в голос ругаться на своём великом и могучем африканском языке. Разобравшись с бросившимися на меня мертвяками, я поспешил на подмогу крестнику. После минутной возни мы уже вдвоём сидели, тяжело дыша, возле тела дохлого монстра. Отдышавшись, я спросил: — Вот и нахрена ты ругался? — Не ругался я… — Да? — моему удивлению не было границ, — А чего тогда выражение лица такое матерное было? — Молился… К нашим африканским богам сложно с другим выражением лица обращаться… — Я думал вы там ислам исповедуете… — Ну… Это… Исповедуем… Я махнул рукой. — Исповедует он… Но тему больше развивать не стал. Уживается в голове крестника Аллах и неизвестное количество африканских божков — это его дело. Я не мулла, чтобы его заблудшую душу выводить из мрака язычества. Вместо этого заведомо бесполезного дела проверил, кого так старательно доставали из перевёрнутого Седана заражённые, и выругался. Да… Там сидела та самая деваха. На этот раз у неё был бледный вид. Я дернул ручку двери. Закрыто… — Сим-сим откройся! Заклинание не подействовало. Показал жестами, чтобы открывалась. Ответом мне был лишь испуганный взгляд. Ясно. Я и сам очень похож на заражённого, а деваха перепугана до смерти. Решив с ней не возиться больше, приступил к потрошению мертвяков. Пересчитав хабар, скривился. Всего пять споранов. Пытавшийся договориться с девахой Отелло вдруг обернулся ко мне. Посеревшее лицо африканца сказало мне больше тысячи слов. Резко обернувшись, встретился взглядом с кусачом.