В моем кармане лежала пуля 38 калибра, которую механик извлек из шины. Я не была уверена, что это значит, но, поскольку была прекрасно осведомлена об очевидном, то могла догадываться. 6 Я вернулась в мотель и привела себя в порядок. Скомкала и засунула в мешок рубашку. Достала чистую футболку и застегнула через плечо ремень с кобурой. Положила портфель на кровать, достала коробку с патронами и зарядила свой тридцать второй, который потом удобно пристроила под левой рукой. Угроза жизни — любопытная вещь. Она кажется одновременно абстрактной и абсурдной. У меня не было никакой причины не верить фактам. Я была в «заказном» списке Тирона Патти. Какой-то парень в пикапе прострелил мне шину на пустынном участке дороги. Конечно, это могла быть совершенно случайная выходка, но я подозреваю, что если бы грузовик с рабочими не остановился неподалеку, парень в пикапе мог вернуться и пристрелить меня. Господи. Спасена грузовиком мексиканцев, делавших непристойные жесты. Меня могли похитить или убить на месте. Вместо этого, к счастью, я все еще цела. Проблема была в том, что я не знала, что мне делать дальше. Обращаться к местной полиции не имело смысла. Я не могла им сказать ни марки, ни номера машины, и я не рассмотрела лицо водителя. Полицейские могли мне посочувствовать, но я не видела, чем они могли бы помочь. Что тогда? Одним вариантом было собрать вещички и двинуть немедленно в Санта-Терезу. С другой стороны, не казалось разумным ехать ночью, особенно на территории как эта, где можно проехать двадцать километров и не увидеть ни огонька. Мой приятель в пикапе уже сделал одну попытку. Лучше не предоставлять ему другую возможность. Другим вариантом было позвонить в Неваду частному детективу и попросить о помощи. Сообщество частных детективов не такое уж большое, и мы защищаем друг друга. Если кто-то может оказать мне помощь, это будет тот, кто играет в ту же игру, с теми же ставками. Хоть я и горжусь своей независимостью, я не дура и не боюсь попросить прикрытия, когда ситуация этого требует. Это одна из первых вещей, которым ты учишься как полицейский. Странно, но это до сих пор не воспринималось мной как чрезвычайная ситуация. Угроза была реальной, но я не могла связать ее с моей личной безопасностью. Умом я понимала, что опасность где-то рядом, но ощущения ее у меня не было, что могло плохо кончиться, если я не буду осторожна. Я знала, что для меня будет лучше отнестись к ситуации серьезно, но не могла заставить себя это сделать. Люди на ранней стадии смертельной болезни могут реагировать точно так же. «Да вы шутите…кто, я?» После звонка Айрин Герш мне нужно было составить план игры. В настоящий момент я умирала от голода и решила позволить себе поужинать. Надела ветровку, которая успешно скрыла ремень и кобуру. В дальнем конце улицы было кафе с мигающей неоновой вывеской, обещавшей еду и бензин. То, что мне нужно. Я осторожно перешла через дорогу, оглядываясь в обе стороны, как ребенок. Каждая машина казалась мне красным пикапом. Кафе было маленьким. Освещение было очень ярким, но это успокаивало. После просмотров годами фильмов ужасов я склонна верить, что все плохие вещи происходят только в темноте. Вот дуреха. Я решила сесть возле дальней стенки, как можно дальше от окна. Там было только шесть других посетителей, и, похоже, они все знали друг друга. Никто из них не выглядел зловеще. Я изучила упакованное в пластик меню. Все блюда примерно поровну разделялись на холестерин и жир. Местечко в моем вкусе. Я заказала тарелку с чизбургером люкс, куда входила жареная картошка и миска с салатом и помидорами. Я выпила большой стакан кока-колы и увенчала все это куском вишневого пирога, который заставил меня застонать вслух от удовольствия. Это был вишневый пирог моего детства, кисленький и липкий, с решетчатой корочкой, местами покрытой почерневшим сахаром. Он выглядел так, будто был испечен с помощью ацетиленовой горелки. Еда оставила меня в химическом ступоре. Я поняла, что поглотила достаточно добавок и консервантов, чтобы продлить себе жизнь на пару лет… если меня не убьют до этого. На обратном пути в свою комнату я заглянула в офис мотеля, узнать, нет ли для меня сообщений. Было два из дома престарелых и третий — от Айрин, которая звонила десять минут назад. Все были помечены как срочные. О, господи. Я сунула записки в карман и направилась к двери. Оказавшись снаружи, на дорожке, я в страхе остановилась от зловещего ощущения, что за мной следят. Мурашки пробежали по телу от головы до пят, как от снежка, засунутого за шиворот. Я прекрасно знала о светящихся окнах позади меня, поэтому передвинулась в сторону и остановилась в тени. Автостоянка была плохо освещена, и моя комната находилась в дальнем конце. Я прислушалась, но были слышны только звуки, доносящиеся с шоссе — скрип грузовиков и звонкие гудки едущих с большой скоростью фургонов. Я не знала, что меня напугало. Я всматривалась в темноту, поворачивая голову из стороны в сторону, пытаясь выделить осторожные звуки из тумана фонового шума. Я ждала, сердце стучало в ушах. До меня донесся еле слышный музыкальный звук детского смеха. Тон был высокий, задыхающийся, как будто ребенка немилосердно щекотали. Я присела за густым кустом. В дальнем конце стоянки появился мужчина, идущий в моем направлении, с ребенком на плечах. Его руки были подняты, отчасти, чтобы поддержать дитя, отчасти, чтобы его пощекотать, запуская пальцы одной руки ему между ребрами. Ребенок прильнул к мужчине, хохоча и зарывшись пальцами в его волосы, его тело покачивалось в такт отцовской походке. Мужчина свернул в освещенный проход, который вел к автоматам со льдом и напитками. Я услышала знакомый звук выпадающей банки с колой. Двое появились, на этот раз держась за руки и оживленно беседуя. Я перевела дыхание, наблюдая, как они свернули за угол, к наружной лестнице. Они появились снова, на втором этаже, где вошли в третью от конца комнату. Эпизод окончен. Я даже не заметила, что вытащила пистолет, но куртка была расстегнута и он был у меня в руке. Я выпрямилась и убрала его. Сердце билось медленнее, и я стряхнула напряжение с рук и ног, как бегун в конце трудной гонки. Я вернулась в свою комнату по узкой дорожке позади мотеля. Там было очень темно, но это казалось безопаснее, чем пересекать открытую стоянку. Я обогнула торец здания и открыла дверь, протянув руку и включив свет до того, как войти. Комната была нетронута, все точно так же, как я оставляла. Я заперла дверь и задернула шторы. Усевшись и сняв телефонную трубку, я заметила, что мои подмышки взмокли от пота, страх, как шоковое состояние после землетрясения. Прошло какое-то время, пока мои руки перестали дрожать. Сначала я позвонила Айрин. Она сразу сняла трубку, как будто ждала у телефона. — О, Кинси. Слава Богу. — У вас расстроенный голос. Что случилось? — Мне позвонили из дома престарелых около часа назад. У нас был долгий разговор с миссис Хэйнс раньше, сегодня днем, и мы договорились, что маму перевезут в санитарном самолете. У Клайда было очень много хлопот, чтобы поместить ее в дом престарелых здесь. Это прекрасное место и довольно близко от нас. Я думала, она будет в восторге, но, когда миссис Хэйнс сообщила ей об этом, она как с цепи сорвалась. Ей пришлось дать успокоительное, но даже после этого она продолжает скандалить. Кто-то должен поехать и успокоить ее. Надеюсь, вы не возражаете. Черт, подумала я. — Ну, я не хочу с вами спорить, Айрин, но не могу поверить, что от меня может быть какая-то польза. Ваша мама не имеет ни малейшего понятия, кто я такая, более того, ей наплевать. Когда она увидела меня сегодня днем, то запустила судном через всю комнату. — Мне очень жаль. Я понимаю, что это неприятно, но просто не знаю, что делать. Я сама пыталась поговорить с ней по телефону, но она не говорит связно. Миссис Хэйнс сказала, что иногда медикаменты оказывают такой эффект на стариков, вместо того, чтобы успокоить пациента, они его взбудораживают. У них есть дежурная сестра, которая едет из Эль Сентре, чтобы заступить на смену в одиннадцать, но сейчас в отделении сумасшедший дом, и они умоляют о помощи. — Боже. Ну, ладно. Я сделаю, что могу, но у меня нет никакой подготовки в этих делах. — Я понимаю. Мне просто больше некого попросить. Я обещала, что поеду в больницу, и повесила трубку. Я не могла поверить, что в это ввязалась. Мое присутствие в гериатрическом отделении будет таким же эффективным, как замок на дверях трейлера. Только форма, никакого содержания. Больше всего меня раздражало подозрение, что никто бы даже не подумал, что на подобное согласится детектив-мужчина. Мне не хотелось снова видеть эту старушку. Хотя меня восхищал ее пыл, отвечать за нее мне не улыбалось. Мне и так есть, о чем волноваться. Почему все полагают, что женщины такие заботливые? Мой материнский инстинкт угас благодаря кукле Писающая Бетси. Каждый раз, когда она мочила свои фланелевые панталончики, я еле сдерживала свой темперамент. Я перестала ее кормить, и это решило проблему, но заставило меня задуматься, даже в шестилетнем возрасте, насколько я пригодна для материнства. В таком милосердном настроении я поехала в Рио Виста. Я все время смотрела одним глазом в зеркало заднего вида, чтобы убедиться, что меня никто не преследует. Следила за пикапами всех цветов и размеров. Мне показалось, что это был «додж», но тогда я не обратила особого внимания, а теперь не могла в этом поклясться. Ничего особенного не случилось. Я доехала до реабилитационного центра, припарковала машину, вошла через центральный вход и направилась к лестнице. Стояла зловещая тишина. Ничего не говорило о том, чем занимается Агнес. Было только восемь вечера, но огни в коридоре были притушены, и все здание погружено в приглушенное шуршание и молчание любой больницы ночью. Старики спят беспокойно, у них болят суставы. Ночи должны быть долгими, наполненными неприятными снами, страхом смерти, или, что, возможно, хуже — уверенностью, что проснешься для очередного бесконечного дня. На что им надеяться? Какие амбиции они могли сохранить в этом лимбе искусственного света? Я ощущала шипение кислорода в стенах, облако медикаментов, которое наполняло их тела. Сердца будут биться, легкие гонять воздух, почки фильтровать все яды из крови. Но кто поставит диагноз их страху, и как может кто-либо предоставить облегчение от основной болезни — отчаяния? Придя в отделение, я заметила, что единственной освещенной кроватью была кровать Агнес. Медбрат, молодой негр, отложил свой журнал и подошел ко мне на цыпочках, прижав палец к губам. Мы поговорили шепотом. Он сказал, что лекарства наконец подействовали, и она заснула. Теперь, когда я здесь, ему нужно вернуться к своим делам. Если мне что-нибудь понадобится, я могу его найти на посту в конце коридора. Он вышел из комнаты. Я тихонько вошла в круг яркого света, в котором спала Айрин. Одеяло на ее кровати было из тяжелого ярко-белого хлопка, ее тощее тело лишь слегка приподнимало его. Она тихонько похрапывала, ее глаза казались слегка приоткрытыми, веки подергивались, как будто она следила за какими-то внутренними событиями. Правая рука вцепилась в простыню, пораженные артритом суставы пальцев выпирали, как наросты на дереве. Ее грудь была плоской. Редкие волоски росли из подбородка, как будто возраст трансформировал ее из одного пола в другой. Я поймала себя на том, что затаила дыхание, глядя на нее, желая, чтобы она дышала, боясь, что она сейчас уплывет прямо у меня на глазах. Сегодня днем она казалась дерзкой и энергичной. Сейчас она напомнила мне старых кошек, чьи косточки были пустыми и маленькими, и которые казались способными летать. Я посмотрела на часы. Прошло двенадцать минут. Когда я взглянула назад, черные глаза Агнес впились в мое лицо с удивительной живостью. Было что-то пугающее в ее неожиданной бдительности, как визит из иного мира. — Не заставляйте меня уезжать, — прошептала она. — Это не будет так уж плохо. Я слышала, что этот дом престарелых замечательный. Правда. Вам будет гораздо лучше, чем здесь. Ее взгляд стал напряженным. — Ты не понимаешь. Я хочу остаться здесь. — Я понимаю, Агнес, но это просто невозможно. Вам нужна помощь. Айрин хочет, чтобы вы были поближе к ней, и она могла о вас позаботиться. Она печально помотала головой. — Я умру. Я умру. Это слишком опасно. Помоги мне бежать. — С вами все будет в порядке. Все хорошо. Мой голос прозвучал слишком громко. Я понизила тон, наклонившись к ней. — Вы помните Айрин? Агнес заморгала, и я могла поклясться, что она размышляет, признаться или нет. — Моя маленькая девочка. Она потянулась ко мне, и я взяла ее трясущуюся руку, которая была костлявой, горячей и на удивление сильной. — Я только что разговаривала с Айрин. Клайд нашел место недалеко от них. Она сказала, что оно очень хорошее. Агнес замотала головой. Слезы показались в ее глазах и потекли по щекам, следуя глубоким морщинам. Ее рот заработал, лицо наполнилось мольбой, которую она не могла выразить словами. — Вы можете мне сказать, чего вы боитесь? Я видела, как она борется с собой, и ее голос, когда он прозвучал, был таким слабым, что мне пришлось привстать со стула, чтобы понять ее. — Эмили умерла. Я пыталась предупредить ее. Труба упала во время землетрясения. Земля зашевелилась. О, я видела… это было, как волны на земле. Ее голову размозжило кирпичом. Она не слушала, когда я говорила, что это опасно. Пусть так будет, сказала я, но ей нужно было сделать по-своему. Продать дом, продать дом. Ей не хотелось корней. Но так она закончила — в земле.