Ребенок, лет пяти, играл машинками на дорожке, пока его отец дремал на скамейке. На лице папаши лежал открытый журнал, закатанные рукава рубашки открывали крупные руки. Воздух был тихим и теплым, небо — синим и безоблачным. Снова в дороге, я проехала мимо ветряной электоростанции, где электричество генерируется турбинами, стоящими рядами. Сегодня порывы ветра были слабыми. Я могла видеть, как ветерок гуляет между турбинами, причудливо вращая тонкие пластины, как пропеллеры на летательном аппарате легче воздуха. Может быть, когда люди исчезнут, эти странные сооружения останутся, весело перерабатывая ветер в энергию, чтобы двигать античные машины. Ближе к Палм Спрингз характер дороги снова изменился. Дорожные щиты рекламировали фаст фуд и бензин. Сельские клубы в домах на колесах гордо именовались «резиденциями для активных взрослых». За низкими холмами вырисовывались горы, не покрытые ничем, кроме валунов, отбеленных на солнце. Я проехала мимо трейлер-парка под названием Виста дель Мар Эстатес, хотя никакого моря здесь не было видно. Я поехала на юг по дороге 111, проехав городки Коачелла, Термал и Мекка. Справа показался Сэлтон Си. Насколько хватало глаз были только две линии асфальта, пыль по обеим сторонам, водная поверхность, мерцающая серым в поднимающемся жаре пустыни. Иногда я проезжала цитрусовые сады, оазисы тени в долине, сожженной безжалостным солнцем. Я проехала через Калипатрию. Позже я слышала, как местные упоминали город под названием Кау-пат, что, как я догадалась позже, было сокращенной версией Калипатрии. Единственным заслуживающим внимания, было здание в центре, с одной кирпичной колонной, выглядевшей так, словно ее жевали крысы. Это был результат землетрясения, оставленный неотремонтированным, возможно, в попытке умилостивить богов. В двадцати пяти километрах южнее Калипатрии находился Браули. В пригороде я заметила мотель со сдающимися комнатами. Это было двухэтажное здание, в форме буквы L, примерно с сорока комнатами, выходящими на асфальтированную стоянку. Мне досталась комната номер двадцать, в дальнем конце. Я поставила машину у входа и выгрузила вещевой мешок, пишущую машинку и сумку-холодильник. Комната была пригодной, хотя слегка пахла спреем от насекомых. Ковер был двух оттенков зеленого цвета, с ворсом настолько длинным, что его можно было бы косить. Покрывало и шторы были с зелено-золотистым цветочным рисунком. Картина над двухспальной кроватью изображала лося, стоящего по колено в озерной воде. Нарисованные горы были такого же оттенка зеленого, что и ковер, небольшой декораторский намек, для тех, кто понимает. Я позвонила Генри, чтобы сказать, где нахожусь. Потом бросила свои вещи, отметилась в туалете и вновь отправилась в дорогу. Теперь я ехала на север, до деревушки под названием Ниланд. Я остановилась у того, что можно было бы назвать поребриком, если бы в наличии был тротуар, и спросила у фермера с обветренным лицом, как проехать в Плиты. Он молча указал направление. Я свернула направо и проехала еще два с лишним километра по пустыне, нарушаемой только телефонными столбами и проводами. Пересекла ирригационный канал с коричневой травой по берегам. Вдалеке, справа, я заметила земляной холмик, увенчанный камнем с религиозными лозунгами. «Бог есть любовь и раскаяние» было написано огромными буквами. Все, что шло ниже, я не сумела прочесть. Наверное, цитаты из Библии. Неподалеку стоял полуразвалившийся фургон, с деревянным домиком, пристроенным сзади, тоже расписанный фундаменталистскими поучениями. Я проехала мимо того, что должно было служить контрольно-пропускным постом, когда военная база функционировала. Все, что осталось, это бетонный остов, метр на метр, только немножко больше телефонной будки. Я въехала на старую базу. Через несколько сотен метров виднелось следующее строение, выкрашенное в небесно-голубой цвет. Вечнозеленая растительность обрамляла фасад с надписью «Добро пожаловать в» черными буквами и «Плиты» — белыми. Белые голуби разлетались во всех направлениях, «Бог — это любовь» было написано в двух местах. Художество, наверное, оставшееся со времен шестидесятых, когда здесь побывали хиппи. В пустыне ничего не исчезает, кроме живой природы, конечно. Воздух такой сухой, что ничего, кажется, не гниет, и жара, интенсивная большую часть года, больше сохраняет, чем разрушает. Я проехала мимо заброшенных деревянных лачуг, которые, возможно, простояли пустыми лет шестьдесят. Здесь, на бесконечном пространстве гравия и пыли, я увидела грузовики и автомобили, многие с раскрытыми дверями, чтобы не задохнуться от жары. Фургоны, мобильные дома, палатки и грузовики с тентами на кузовах стояли рядами, образуя улицы. Широкие проспекты очерчивались кустами креозота и мескита. Только одна улица была снабжена указателем, прислоненным к камню, который гласил «18-я улица». Вдоль главной дороги расположился блошиный рынок, один из самых длинных в мире. Столы были завалены мелочами из стекла, ношеной одеждой, старыми шинами, старыми автомобильными сиденьями, неработающими телевизорами, которые продавались «дешево». Покупателей не было видно. Я даже не видела никого из местных. Флаг Соединенных Штатов реял на самодельной мачте, я также увидела флаги штатов, все хлопали на горячем ветру, который поднимал пыль. Здесь не было ни телевизионных антенн, ни оград, ни телефонных столбов, ни электрических проводов, никаких постоянных сооружений любого вида. Все место имело цыганский дух, разноцветные шатры, предлагающие защиту от дневного солнца. Тишина иногда прерывалась собачьим лаем. Я остановилась у края дороги и вышла из машины. Прикрыла глаза от солнца и осмотрелась. Теперь, когда глаза привыкли к резкому свету, я смогла увидеть, что, вообще-то, люди здесь были. Пара, сидящая в открытых дверях своего мобильного дома, мужчина, переходящий от одного ряда машин к другому. Никто не обращал на меня внимания. Прибытие и отъезд посторонних, видимо, были настолько обычным делом, что мое присутствие не вызвало абсолютно никакого интереса. Метрах в пятидесяти я заметила женщину, сидевшую в прямоугольнике тени, образованной ярко-красно-оранжевым парашютом, натянутым между двумя палатками. Она кормила грудью ребенка, ее лицо было наклонено к младенцу. Я подошла и остановилась метрах в пяти, не зная, что тут является личной территорией, и не желая на нее вторгаться. — Здравствуйте. Не могли бы вы мне помочь? Женщина подняла голову и посмотрела на меня. Ей было, наверное, лет восемнадцать. Темные волосы собраны в небрежный узел на макушке. На ней были шорты и хлопковая рубашка, расстегнутая спереди. Младенец трудился с таким энтузиазмом, что мне были слышны сосательные звуки там, где я стояла. — Вам нужен Эдди? Я помотала головой. — Я пытаюсь найти женщину по имени Агнес Грей. Вы ее не знаете? — Не-а. Может, Эдди знает. Он был здесь намного дольше меня. Она постоянно здесь живет? — Я так понимаю, что она здесь уже много лет. — Тогда можете спросить в христианском центре, прямо и налево. Фургон с объявлением обо всех мероприятиях. Многие у них регистрируются, на всякий случай. А зачем она вам нужна? — У нее есть дочь в Санта-Терезе, которая о ней ничего не слышала несколько месяцев. Она попросила меня выяснить, что случилось. Она покосилась на меня. — Вы что, вроде детектива? — Ну, да. Более-менее. Я — друг семьи и все равно ехала в эти края, так что обещала разузнать. Я достала фотографии, которые мне дала Айрин Герш. Подошла поближе и протянула их так, чтобы она могла видеть. — Это ее трейлер. У меня нет ее фотографии, это старая женщина, ей за восемьдесят. Девушка наклонила голову, рассматривая фотографию. — О, да, этот. Я знаю ее. Никогда не слышала ее настоящего имени. Все называют ее Старая Мамаша. — Вы можете сказать, где ее найти? — Вообще-то, нет. Я могу сказать, где ее трейлер, но ее я уже давно не видела. — Вы помните, когда видели ее в последний раз? Она немного подумала, сморщив лицо. — Я никогда особенно не обращала внимания, поэтому не могу сказать. Она приходит сюда, когда ей нужно в город. Никто не отказывается подвезти, здесь тебя всегда подбросят, если машина сломалась или еще что. Хотя, она со странностями. — Какими? — Ну, знаете, она разговаривает сама с собой. Такие люди что-то бормочут, жестикулируют, как будто спорят с кем-то. Эдди пару раз возил ее в Браули и говорил, что тогда она была в порядке. Плохо пахла, но не заговаривалась, была в своем уме. — Вы не видели ее в последнее время? — Нет, но она, возможно, где-то здесь. Я была занята с ребенком. Вы можете спросить кого-нибудь еще. Я сама никогда с ней не разговаривала. — Как насчет Эдди? Когда он вернется? — Не раньше пяти. Если хотите проверить ее трейлер, поезжайте по этой дороге метров четыреста, увидите ржавый «шевроле». Это называется улица Ржавого Шевроле. Поверните направо и поезжайте, пока не увидите слева бетонные штуки. Они похожи на букву U. Не знаю, что это такое, но ее трейлер — на соседнем участке. Только стучите погромче. Эдди говорил, что она плохо слышит. — Спасибо. Я так и сделаю. — Если вы ее не найдете, можете вернуться и подождать Эдди. Он может знать больше. Я посмотрела на часы. Было всего 12.25. — Может быть, вернусь. Большое спасибо за помощь. 4 Трейлер на улице Ржавого Шевроле являл собой печальное зрелище, мало напоминающее фотографию, на которой был изображен старый, но крепкий на вид, передвижной дом, выкрашенный голубой краской и стоящий на четырех прочных колесах. По фотографии я оценивала, что ему должно было быть лет тридцать, построенный в те годы, когда он мог быть прицеплен к какому-нибудь «бьюику» и перемещаться на расстояние в полстраны. Теперь на стене распыляемой краской были написаны слова, употребление которых моя тетка заставляла меня свести к минимуму. Некоторые жалюзи на окнах были сломаны, а дверь болталась на одной петле. Подъехав ближе, я заметила персону неопределенного пола, лет двенадцати, сидевшую на пороге, в рваных шортах, с дредами на голове, ковырявшую в носу и изучавшую его содержимое. Я проехала мимо, развернулась и подъехала к трейлеру. Когда я вышла из машины, на пороге никого не было. Я постучала по дверной раме. — Эй, тут есть кто-нибудь? Ответа не было. Я заглянула внутрь. Внутри было пусто, по крайней мере, в той части, которую я могла видеть. Помещение, которое, наверное, никогда не убирали, теперь было замусорено. Пустые бутылки и банки лежали горкой там, где должен был быть стол. Пыль толстым слоем покрывала все поверхности. Банкетка справа выглядела так, будто ее рубили на дрова. Дверцы с кухонных шкафчиков были сняты, шкафчики пусты. Маленькая газовая плитка на бутане выглядела так, будто ей не пользовались много месяцев. Я прошла налево, по коридорчику, который привел к маленькой спальне. Дверь справа открывалась в ванную, которая состояла из неработающего химического туалета, дыры в стене, где когда-то была раковина, и трубы, торчавшей над поддоном для душа, заполненном тряпками. В спальне находились голые матрасы и два спальных мешка, соединенных вместе и лежавших кучкой. Кто-то здесь жил, и я не думала, что это была мама Айрин Герш. Я выглянула в окошко, но все, что я увидела, это темно-желтая пустыня, с невысокими горами километрах в двадцати. Расстояния здесь обманчивы, потому что глазу не за что зацепиться. Я вышла и обошла трейлер кругом. За углом стояло ведро с пластиковым пакетом, служащее самодельной уборной. Там было несколько таких пакетов, завязанных сверху и сложенных в кучу, фабрика для производства черных мух. Через дорогу, на бетонной плите, стоял мобильный дом. Кроме того, там был грузовик с палаткой в кузове. Плита потрескалась, в щелях росла трава. Снаружи стоял гриль, и запах древесного угля доносился ко мне через дорогу. Возле гриля стоял складной стол, окруженный разнокалиберными стульями. Когда я перешла через дорогу, из трейлера вышла женщина с подносом, на котором стояла накрытая фольгой тарелка, специи и приборы. Ей было за сорок, худощавая, с длинным обветренным лицом. Никакой косметики, коротко подстриженные седеющие волосы. На ней были джинсы и фланелевая рубашка, вылинявшие до бледно-серого цвета. Она занималась своим делом, игнорируя мое приближение. Я смотрела, как она положила на гриль пять жирных котлет для гамбургеров. Подошла к столу и начала раскладывать вилки и бумажные тарелки. — Извините, — сказала я. — Вы знаете женщину, которая живет вон там?