И я плачу. Тихо всхлипываю, чувствуя, как горячие слёзы обжигают щёки. Паника захватывает меня, и я не могу выбраться из её тисков. Останавливаюсь на краю пирса, наблюдая, как лошадь подступает ко мне. Из-за слёз всё размывается, а всхлипы не дают нормально вдохнуть. – Пожалуйста, – хрипло шепчу я в надежде, что лошадь смилуется, но она продолжает наступать. Останавливается лишь тогда, когда нас разделяет расстояние меньше моего шага. Животное шумно дышит, прожигая меня взглядом. От его дыхания пряди моих волос слегка колышутся. Мёд и золото. Лошадь мотает головой, и её грива то растворяется во тьме, то снова появляется. А я не могу пошевелиться. Так и стою здесь, на краю пирса, а на меня смотрит лошадь. «Прости меня, Селена». Теперь я слышу голос чётко, будто его обладатель встал за моей спиной и прошептал эти слова мне на ухо. Не успеваю подумать, за что и кого мне нужно простить, потому что в следующую секунду лошадь поднимается на дыбы, копыта врезаются мне в грудь. Я не чувствую боли – или не успеваю почувствовать. Делаю вдох, проглатывая крик, и меня обволакивает холод. Хочу открыть рот, но озёрная вода тут же заливается в нос, обжигает лёгкие и гортань. «Вернись, Селена». 4 глава Селена Первое, что я чувствую, – холод, проникающий под кожу, вгрызающийся в кости. Он не похож на тот, с которым я сталкивалась в городе: зимы там настолько тёплые, что можно спокойно ходить в пальто. А этот холод… он тянет свои пальцы-щупальца, обвивая руки, ноги, сжимая шею. Почти добирается до сердца. Следующее – будто сталкивают с тёплой постели. Резкий рывок; обрываются цепи, удерживающие тело, но затем меня наполняет лёгкость. Я парю в воздухе среди облаков, похожих на кусочки сахарной ваты. Мышцы расслаблены, а разум находится где-то далеко. Меня подхватывают чужие руки и укладывают на что-то мягкое. В ушах воет, поскрипывает, как если бы произошёл чертовски сильный скачок давления – такое обычно возникает при взлёте и посадке самолёта. Это пугает. Пугает неизвестность. Тёмные стены крохотной комнаты давят со всех сторон. Так, что я могу лишь хрипеть, кричать, биться в агонии. Выставляю руки перед собой, чтобы защититься от стремительно сжимающихся стен. Удар. Но ощущение от него эфемерное, слабое. Второй же удар пронзает в районе висков, от кончиков волос до кончиков пальцев. Он обжигает, отрезвляет моё всё ещё помутнённое сознание. Именно с этим ударом я наконец чувствую, как мои расставленные в стороны руки касаются стен. Открываю глаза. Глухая боль отдаётся эхом: внезапно бьёт по вискам, а затем потухает. От яркого света к горлу подкатывает тошнота, на голову снова обрушивается тяжесть. Морщусь, потому что всё кружится и расплывается. Так плохо мне ещё никогда не было. Пытаюсь сделать вдох, но лёгкие начинают невыносимо гореть. Горло, кажется, набито стеклом, осколки которого режут гортань на мельчайшие кусочки. Изо рта вырывается не то хрип, не то стон – я даже не понимаю, мой ли это голос. Слишком сиплый и тихий. Тело немеет. Как бы я ни хотела поднять руки, чтобы прикоснуться к лицу, ущипнуть себя, они словно налиты свинцом. – Быстрее, неси одежду! – Голос нечёткий, будто пробивающийся сквозь толщу воды. – Там лежат штаны, рубашка и камзол. И сапоги захвати! Чьи-то пальцы блуждают по моей шее, нащупывают пульс. Вторую руку прижимают к подбородку, отводя голову чуть в сторону, но быстро возвращают её на место. Незнакомец – или незнакомка – приподнимает моё правое веко. Так аккуратно, что я понимаю – это точно женщина. Что-то щёлкает, и в следующую секунду мой насильно открытый глаз ослепляет яркая вспышка. Я сипло шиплю, пытаясь отвести подбородок, вырваться – не выходит. – Не пытайся дёргаться. – Женский, как я и предположила, голос слышится совсем рядом, пробиваясь к моему сознанию. – Твоё состояние не такое плохое, как я думала. Но рисковать не советую. Взгляд фокусируется медленно: сначала различаю серое небо, потом голые кроны деревьев, что взмывают вверх, к птицам. Кое-как могу разглядеть черты нависающего надо мной лица. Тёмные волосы стянуты сзади в тугой хвост, но пара прядей всё равно спадает, периодически касаясь моей кожи, когда девушка наклоняется. Глаза – живая ночь, отражающая звёздное небо, настолько чёрные и вместе с тем завораживающие. Миндалевидные, с хитрыми искорками, лисьи. Кожа светлая, без родинок и родимых пятен. Открываю рот, намереваясь заговорить, но незнакомка приподнимает ладонь, давая мне знак помолчать. – Ты слаба. Не трать силы на пустую болтовню, – проговаривает она, поворачивая голову в сторону, и цокает языком. – Эл, быстрее. Она просто ледяная, а мы должны её согреть. – И вновь поворачивается ко мне. – Меня зовут Агата. Пока что этого достаточно. Ты не должна перегружать тело и мозг. Я отвечу на все твои вопросы, как только ты сможешь переваривать информацию. А её будет много. Агата убирает руки, упираясь ладонями в расстеленное покрывало, а после рывком поднимается на ноги. Принимает что-то от подошедшего (я не могу повернуть голову и рассмотреть так называемого Эла), недовольно шепча: «Ну наконец-то». А затем присаживается на корточки, подхватывая пальцами длинные завязки ночной сорочки. – Твоя… одежда промокла. Я переодену тебя, – произносит Агата совсем тихо, словно малейшее изменение тональности норовит ударить по моей голове новой болью. – Элиот отвернётся. Но мне понадобится твоя помощь. Приподнимись чуть-чуть на локтях, чтобы я смогла стянуть с тебя эту тряпку. Облизываю пересохшие губы, кивая. Агата откладывает стопку одежды в сторону, кладя рядом сапоги на шнуровке. Её пальцы снова впиваются в мою холодную кожу – только теперь в кисть. Медленными и осторожными движениями Агата помогает вытащить сначала одну руку, потом вторую. Спускает сорочку до талии и, когда я через силу приподнимаюсь на локтях, снимает мокрую ткань и откидывает её в сторону. Это оказывается не так тяжело, как думалось мне изначально. Но теперь беда в том, чтобы натянуть на влажное тело сухую одежду. Сначала Агата надевает нижнее бельё, а затем, проявив недюжинное упорство и выдержку, натягивает на меня тёмно-коричневые штаны, которые на пару размеров больше. С рубашкой получается гораздо проще, как и с сапогами. Агата поворачивает голову в сторону, складывает губы трубочкой и издаёт тихий протяжный свист. По всей видимости, давая знак своему спутнику, что мы закончили. – Мы поможем тебе подняться. До первой остановки ты поедешь на одной лошади с Элиотом. Мы переночуем в ближайшем городе. За ночь тебе должно полегчать. Будет немного кружиться голова, так как ты почти шесть лет пролежала во льдах, и мышцы немного… немного отвыкли. – Девушка снова смотрит куда-то в сторону. – Я постараюсь сделать отвар. – На этих словах я морщусь, поворачивая голову в том же направлении. Элиот, всё это время стоявший у порога, кажется очень высоким. У него широкие плечи, массивные руки – такие бывают у рабочих. Светлые растрёпанные волосы, а кожа щёк – розовая, словно от мороза. Глаза такого приятного орехово-медового оттенка, что у меня вдруг становится очень тепло на душе. Будто боясь спугнуть, он подходит ко мне, затем присаживается рядом, обхватывая мои ладони своими огромными лапами. С кряхтением и стонами от боли я поднимаюсь, со всей силы, что у меня ещё остаётся, опираясь руками на руки Элиота. И теперь отчётливо понимаю, о чём говорила Агата: конечности трясутся, кажутся ватными. Периодически я заваливаюсь назад, но тут на помощь приходит и сама девушка, упирающаяся ладонями в мои лопатки. Пока мы идем к лошадям, у меня невыносимо сильно кружится голова, а тошнота подкатывает к горлу. Желудок скручивает колючим спазмом, воздух царапает сухую трахею. Приходится через не могу отвернуться в сторону, сдерживая позывы. Агата, замечая это, кидается ко мне, обхватывая руками локоть с одной стороны, пока Элиот держит за локоть с другой. Боль становится невыносимой, и я сгибаюсь пополам. Рвота обжигает пищевод, медленно поднимаясь выше. Изо рта, вместо того чтобы явить наружу остатки моего ужина или хотя бы желчь, льётся вода. Страшно предположить, сколько времени я стою вот так, согнувшись и извергая озёрную воду. Но Агата и Элиот не торопят меня, а молча ждут, периодически придерживая мои растрёпанные волосы, – никто, даже я сама, не знает, сколько это может продлиться. Недуг забирает почти все силы. Хочется закрыть глаза, завалиться в тёплую кровать и затем провалиться в сон. Слабость вместе с глухими остатками боли захватывает тело в свой плен. – Ой! Ради всех Святых, не падай в снег. – Агата тянет меня за локти назад, не давая упасть. Элиоту приходится перенести вес моего тела полностью на плечи Агаты, что тихо кряхтит от навалившейся тяжести. Она обхватывает меня вокруг талии и, придерживая за спину, ведёт в сторону лошади, на которую взбирается Элиот. Тот протягивает ко мне ладони, помогая сесть перед собой. И уже после того, как я оказываюсь верхом, аккуратно просовывает руки под моими подмышками, обхватывая поводья. – Можешь облокотиться о меня спиной и, если тебе удастся, поспать, – спокойно проговаривает он, убаюкивая своим голосом. Последние слова я уже почти не слышу. – Нам ехать около четырёх часов. Если поедем медленно – шесть. Это похоже на один из тех нереальных снов, границы которых так смазаны, что сливаются с реальностью, что ты путаешься… Так это очередной сон? Или нет? * * * Тело слишком ослабело, чтобы выдержать шестичасовую поездку, поэтому, как только я закрываю глаза, то проваливаюсь в сон. Мне впервые за долгое время не снится ничего интересного. Тёмная комната стремительно сжимается вокруг – пустая, без столь привычного мне мужчины. Периодически просыпаюсь из-за того, что начинаю клевать носом. Но почти тут же засыпаю вновь, стоит найти удобную позу, хотя сделать это на лошади попросту невозможно. Руки, ноги и спина затекают. Да, мои сны всегда странные, но чтобы настолько… На небо падает чёрное покрывало, раскрывая красоту звёзд над нами. Лошади замедляют шаг, наконец останавливаясь. Я медленно разлепляю веки, осматриваясь вокруг. Опираюсь руками о переднюю луку, давая Элиоту возможность беспрепятственно слезть с лошади. Он обхватывает меня под мышками и рывком опускает на землю, после чего доводит до ближайшего деревянного столба. Не знаю, куда меня привезли эти двое, да и какая разница, если всё это сон? Тут стоит одинокая хибара – что-то вроде гостиницы, похожей на древний постоялый двор. В такой поздний час сюда наверняка заходят лишь пьяницы, которых не пускают в дом строгие жёны, и редкие путешественники. Мне кажется, довольно опасно передвигаться по таким густым лесам – воры не упустят возможности поживиться за счет бедных путников. Агата одной рукой обхватывает меня за локоть, второй же придерживает за спину, чуть подталкивая вперёд. Элиот открывает перед нами дверь, придерживая её, чтобы Агата без проблем прошла внутрь. В нос ударяет запах вонючего табака и алкоголя. Я морщусь. К горлу вновь подкатывает тошнота, из-за чего приходится прикусить щеку изнутри. Агата принимает из рук Элиота ключи, игриво покручивая их на указательном пальце и гремя металлом. Она осторожно помогает мне подняться на второй этаж. Чтобы не привлекать внимания к моей болезненной внешности, девушка накидывает капюшон плаща на мою голову, пускай в таком полумраке вообще тяжело что-то различить. Всё вокруг «танцует» – спасают лишь руки новой знакомой, крепко сжимающие мои локти. Испытание в виде скрипящей лестницы остаётся позади, а вот «аромат» преследовать не перестаёт. Меня мутит ещё сильнее; на мгновение кажется, что прямо сейчас вырвет. Комната оказывается тёмной и очень маленькой. Тут еле умещаются две кровати и сундук. Прямо напротив двери – небольшое окошко с видом на далёкие кроны деревьев. – Это, конечно, не королевские палаты, – выдыхает Агата, сажая меня на кровать и закрывая за собой дверь, – но и мы вроде как не собираемся отсюда править. Всего лишь переночуем. Она зажигает масляную лампу; помещение озаряет тёплый свет. И пускай он не слишком яркий, я всё равно морщусь, сталкиваясь с отсутствием мрака. – Ну, тут стоят кровати, а ещё есть окно, чтобы выброситься, – устало хмыкаю я, проводя пальцами по старому покрывалу на постели. – Ой, а ты, я смотрю, шутить любишь? – В глазах Агаты загорается озорной огонь, но тут же потухает. – Я принесу тебе что-нибудь поесть. И ещё… – Она развязывает шнуровку взятой с собой сумки, вытаскивая из внутреннего кармашка что-то плоское и блестящее. – Это зеркальце. Тебе… тебе нужно посмотреть. Это лучше, чем быть в неведении. – Агата выпрямляется. – Как только принесу еду, мы с Элом ответим на часть твоих вопросов. На этих словах она, накидывая на голову капюшон, выскальзывает из комнаты и прикрывает за собой дверь. Мне нужна пара минут, чтобы заставить внутренний голос замолчать, но он все равно не унимается: разве я не знаю, как выгляжу? Или у меня что-то осталось на лице? Подрагивающие пальцы обхватывают плоский предмет. Медлю ещё немного, но в конце концов поднимаю зеркало на уровень лица. Первое, что я замечаю, – цвет кожи. Он бледный, почти что серый, как у мертвеца. Нет ни веснушек, ни летнего загара. Под глазами проступают паутинки синих вен. Карий оттенок радужек исчез, и теперь я смотрю на себя холодными голубыми глазами. Они пустые, отчего создаётся впечатление, будто зрачок всё ещё покрыт тонким слоем льда. Губы потрескавшиеся, словно я часами стояла на морозе. Дрожащими пальцами медленно очерчиваю проступающие скулы, обесцвеченные губы, немного вздёрнутый нос. Подушечки скользят вверх. Волосы стали белыми. Я подхватываю одну из прядей, наматывая её на указательный палец. Взгляд цепляется за дорожку из крохотных льдинок, идущих по шее к щеке. Выпускаю прядь из плена, прикасаясь средним пальцем к одной из них. Теперь всё это мало походит на стандартный сценарий моих снов. Острые локти упираются в колени. Дотрагиваюсь до белоснежных волос, чуть сжимая прядки. Воспоминания вихрем кружатся в голове: мигающие софиты клуба, громкая музыка. Помню вкус коктейля, духоту помещения, танцы, руки Ильи, скользящие по моему телу. Манящий голос в голове, тишину, поворот за угол и… лошадь, что сливается с тенями на стенах. Она бежит прямо на меня. Тихо всхлипываю, падая спиной на постель и прижимая ладони к лицу. Озеро. Я упала в озеро! Это не сон! Может, теперь меня давно нет в живых. Я плаваю в том озере хладным трупом. Или лежу без сознания в больнице? И сейчас я открою глаза… – Святые! Что случилось? – Голос Агаты заставляет меня прикусить щеку изнутри, чтобы не завыть громче. – Не всё же так плохо с внешностью, чтобы рыдать. Если нанести макияж, так тебя вообще от живой не отличить. Агата толкает дверь бедром, та захлопывается. Проходит в комнату и ставит поднос на сундук. Опускается на корточки около постели, а затем ловко выхватывает зеркальце из моих плотно сжатых пальцев и, откладывая хрупкую вещицу в сторону, принимается меня успокаивать. Не словами, которые бы только подлили масла в огонь, не вздохами-ахами. Она молчит, будто знает, что мне просто необходима эта тишина, и еле ощутимо поглаживает мои руки. – Я ничего не помню, – хрипло выдаю я спустя несколько минут, чувствуя, как горячие слёзы обжигают щёки. – Точнее… помню, что упала в озеро и очнулась здесь. Я не понимаю. Я ничего не понимаю. – Голос дрожит. – Это сон? Это же всё не наяву, да? Ты мне снишься. Просто снишься… – Эй, эй. НЕ ПАНИКУЙ. Только не паникуй. Вдохни поглубже. Да, вот так. – Агата опускается на постель, продолжая скользить руками по ткани моей одежды. – Нужно прийти в себя, Селена. Мы не навредим тебе. – Места, которых касаются пальцы девушки, покалывают и немного чешутся. – Это не сон. Расслабься. Как по волшебству волна паники отступает. Дыхание выравнивается. Быстрый бег сердца замедляется. Я спокойна. Я успокоилась? Отодвигаю ладонь в сторону, взирая на Агату одним глазом. – А знаешь… Давай на сегодня отменим все вопросы. Я приготовлю тебе отвар, чтобы твоё состояние чуть улучшилось. Ты отдохнёшь. – Она откидывает волосы назад, медленно поднимаясь. – Для начала стоит осознать: где ты и кто ты. Я… я не подумала, что тебя может всё это напугать. Ох… вот же… какая я глупая! Совсем не подумала об этом. – Агата стыдливо опускает подбородок, прикусывая губу. Вторая моя ладонь сползает с лица на грудь. Агата вытаскивает из сумки маленькую ступку, какие-то травки – я мало что могу разглядеть за её спиной. Да и не стараюсь, если быть честной. Слышу, как она начинает что-то растирать, смешивать. Меня всё ещё одолевает мелкий тремор, пока усталость окутывает меня, заставляя моргать чуть быстрее, чтобы веки не слиплись. Лениво сижу на постели, находясь в растерянности и не зная, как реагировать на всё: на Агату и Элиота, внутренние ощущения, обстановку и… даже запахи. Прикрываю веки и втягиваю носом воздух. К дешёвому табаку и алкоголю добавляется весьма… приятный аромат. Мой живот издаёт жалобное урчание. Только сейчас понимаю, что хочу есть. – Ешь медленно. У тебя сейчас слабый желудок, так что я взяла похлёбку на воде, хлеб и чай. Размешаю тебе лекарство в кипятке, выпьешь перед сном. Отдохнёшь, и этого кошмара – как не бывало. Утром полегчает. Ешь. Я послушно придвигаюсь к хлипкому подносу. Подхватываю ложку, поднимая глаза на Агату, продолжающую что-то давить и добавлять в ступку. У неё такие красивые и изящные пальцы. Гладкая светлая кожа без шрамов. Моё внимание внезапно привлекают её запястья: рукава камзола немного задираются, и в слабом свете я вижу… браслеты. – Если ты хочешь спросить – спроси, а не рассматривай так бесстыдно. – Вздрагиваю, сталкиваясь с хитрыми искорками в её глазах. – Эти браслеты некогда принадлежали моей тёте. – Агата закатывает рукава. – Они сделаны из особого металла, поэтому очень дороги мне. Агата подносит руки к лампе, и мягкий свет льется на украшения. Браслеты шириной не больше сантиметра, из чёрного металла – ни разу такого не видела. На них выбиты какие-то символы. Хочу подвинуться, чтобы рассмотреть, но Агата опускает рукава, возвращаясь к своему делу. Она разворачивается обратно к кровати, подхватывая ступку, и высыпает порошок в стакан с горячей водой, размешивая ложкой содержимое. А затем ставит его на тумбочку в ожидании, когда весь порошок осядет на дно.