Элиот отворачивается от меня и тихо смеётся. – Это тоже часть твоих наблюдений? Мы создали такое впечатление? – Его брови удивлённо ползут вверх, когда мы снова встречаемся взглядами. – Мы с Агатой слишком разные, чтобы связывать свои судьбы чем-то большим, чем просто дружба. – А с ней я тоже не была знакома при жизни? – Ох, мы с ней не разговаривали о прошлом настолько детально. До этого наша дружба ещё не дошла. – Он качает головой, вновь выпуская изо рта облако дыма. – Когда тебя убили, Агате было четырнадцать лет. Она мало того, что не знала тебя… Да даже если бы и знала, то сомневаюсь, что запомнила тебя. – Юноша пожимает плечами, прежде чем затушить сигарету о почти растаявшую корку льда на перилах. – Насколько я знаю, та – не буду называть имен, – что поступила так с тобой, не отличается милосердием к тем, кто не подчиняется ее воле. Агате вообще повезло, что она осталась жива. Моя старшая сестра успела забрать меня в Подземный Город. А вот родителям повезло куда меньше. Мне тогда было шестнадцать лет, но помню всё, будто это было вчера. – Взгляд Элиота, полный тоски, скользил по крышам. – Когда Агата пришла к нам, ей мало кто доверял. Причину она сама тебе расскажет, когда посчитает нужным. Я, как видишь, поверил. – Ей так необходим был сообщник? – Скорее, собеседник, которому она с радостью забьёт голову ненужной информацией. Одна из таких глупостей привела нас к тебе, – хмыкает он, смотря на меня. – Ну а что ты расскажешь о себе? О том мире, где ты была. Ещё неделю назад я считал Агату безумной, а тебя – не более чем глупой детской сказкой. А сейчас стою и разговариваю с тобой, сетуя на свой скептицизм. Я улыбаюсь. – Даже не знаю, с чего начать. Так много всего. – Я снова оглядываю крыши. – Некоторые из наших зданий полностью покрыты стеклом. Поднимаются вверх, выше деревьев, порой даже облаков. На лошадях ездят только ради развлечения, предпочтение отдают автомобилям – это что-то вроде кареты, которая едет сама по себе, но ею можно управлять. – Магия? – Наука. Хотя особой разницы нет. Одежду мы тоже носим другую. А еда… боже. Тебе просто необходимо попробовать пиццу. Когда я только очнулась, Миша принёс мне её. И это было намного вкуснее пресной больничной еды. Возможно, только благодаря пицце я и выздоровела. – Миша? Он твой… друг? Или мне тоже включить свою наблюдательность? – хмыкает Элиот, складывая руки на груди и опираясь о стену позади себя. – Друг, да. Я ничего о нём не помню. Когда открыла глаза, увидела перед собой его лицо. Как лицо Агаты, когда вы вытащили меня. Он сказал, что мы были близкими друзьями до того, как меня нашли, как я потеряла память. Сначала я ему не верила, но… он… был так добр ко мне… – Я сплетаю пальцы и сжимаю их в замок. – Если получается, что моя настоящая жизнь была тут… – Сжимаю руки так сильно, что хрустят суставы. – Получается, что, – внутри что-то лопается от вдруг накатывающего осознания, – Миша мне вовсе не друг, никогда им и не был. Он соврал ещё тогда, в больнице. – Я не хочу тебя пугать, Селена. Мы не знаем, как работает та магия, что сохранила тебя живой здесь, перенесла в мир высоких зданий и пиццы. Но кое-что я могу сказать точно: всё вокруг тебя там было своеобразной игрой. Скорее всего, твоё окружение создали специально, чтобы оно разыграло представление. Тебя нужно было отвлечь, ведь ты могла вспомнить что-то из нашего мира и попытаться вернуться обратно. Язык обжигает горечь обиды. Ни Мария, ни Миша не были со мною искренними, они были лишь актерами. А Илья? А отец Миши с его кофейней? Всё это… ложь. Сердце больно колет под рёбрами, а глаза предательски щиплет. Тогда я думала, что проживаю свою жизнь – ту, которую потеряла вместе с памятью. Ложь началась с того момента, как я открыла глаза в больнице. Ложь. Ложь. Одна сплошная ложь. – Война никогда не приводит к чему-то хорошему, – практически шепчет эти слова Элиот, опуская взгляд на наледь. Это означает, что у меня никогда не было друга Миши, не было семьи, работы. Не было ничего. Наверное, Элиота беспокоит моё «потухшее» лицо. Он виновато отводит взгляд и щелчком пальцев выкидывает окурок на улицу. – Эта война нас многого лишила. Семей, друзей. Надежды. У тебя отобрала жизнь. Я понимаю, что это удар: спокойно жить и вдруг узнать, что этой жизни как таковой просто не существует, – на выдохе произносит парень, заставляя меня вслушаться в его слова. – Но ты здесь. Ты можешь построить свое будущее сама. Какой путь ты выберешь? Путь смирения? Оставишь все как есть? Или Путь мести – станешь сумасшедшей, что будет мстить за отнятое? Путь борца – возьмёшь всё в свои руки? – Вот это ты завернул, – устало говорю я, опуская глаза. – Всё происходит слишком быстро. Я… Мне нужно время. – Время – это роскошь, которую мы сейчас позволить себе не можем. Но, думаю, немного времени у тебя всё же есть. Не забудь сказать, по какому пути решишь пойти. А сейчас, – Элиот отталкивается от стены и открывает передо мной дверь, – пошли-ка внутрь. Агата будет крушить всё на своём пути, если узнает, о чём мы с тобой говорили. Я улыбаюсь, покидая балкон. Путь смирения? Путь мести? Или всё же Путь борца? 7 глава Селена Упираюсь ладонями в шершавую кору дерева. Пальцы стали липкими. Это не только моя кровь. Мне ещё никогда не приходилось видеть лужи этой отдающей металлическим запахом жидкости и море трупов. К горлу подкатывает тошнота; приходится прерывисто вздохнуть, буквально проглотить это мерзкое ощущение. Я думала, что смогу избежать всего этого, что мне не придётся убивать. Пусть происходящее окажется страшным сном, чтобы можно было закрыть глаза и открыть их уже в своей полной света комнате… Ногу снова простреливает, и я наваливаюсь на дерево плечом. Не помню, сколько бежала. Явно прошёл не один час. Учитель был бы доволен моими физическими навыками: когда в спину дышит смерть, не то что бежать будешь – летать научишься. Не знаю, смогла ли оторваться от преследователей. Сжимаю ткань тёмных брюк, впиваясь ногтями в кожу, издаю приглушённый стон. Сил бежать дальше нет. Тяжело. Невыносимо. От физической боли, от душевной. Слёзы обжигают глаза. Струятся, капая с подбородка на подмёрзшую землю. Лопатку едва колет – словно в утешение. В голове крутится только одна мысль: «Он предал нас всех». Это не даёт мне покоя. Я просто не могу поверить, что он подчинился ЕЙ. Такой своенравный, свободолюбивый – он бы ни за что не встал перед ней на колени. Хочется закричать во весь голос от досады, но я мычу, прижимаясь губами к коже ладони. Есть ли смысл бороться, если мы всё равно проиграем? Она убьёт нас. Она не даст нам жить. Отдышавшись, отталкиваюсь локтем от дерева. Нельзя поддаваться панике. Если я буду просто стоять посреди леса и рыдать, рано или поздно меня поймают. Найдут и приведут к ней. Свободной рукой вытираю мокрые дорожки со щёк. Поглубже вдыхаю, задирая голову. Вдох больше походит на жалобный всхлип. На дворе осень. Листья пожелтели, некоторые уже опали, а холод становится всё ощутимее. Меня начинает знобить. Из-за того, что меня ранили? Или виноват прохладный воздух? Шагаю вперёд, и больная нога подгибается. Успеваю выставить руки перед собой, чтобы не грохнуться лицом прямо в листья и ветки. «Смогу ли я встать?» Упираюсь коленом здоровой ноги в землю и тихо шиплю – слишком неудачно приземлилась на локоть. Пытаюсь подняться, но тщетно: боль режет изнутри лезвиями. Медленно заваливаюсь на бок, а затем перекатываюсь на спину. Любая попытка встать обернётся неудачей. И всё равно, что моя одежда становится совсем грязной; и всё равно, что в растрёпанных волосах застревают листья. – Земля холодная. Будь я на твоём месте, не валялся бы так – простудишься. – Пошёл к чёрту, – говорю я, поворачивая голову в сторону голоса. Он стоит в своём чёрном плаще, что колышется от малейшего дуновения ветра. Полы этой «тряпки» расходятся в стороны, как только он складывает руки на груди. Пуговицы камзола поблёскивают золотом. На солнце они всегда слепят и жутко этим раздражают. Хочется сорвать их к чёртовой матери. – Ты злишься? – Злюсь?! – Мой голос срывается на истерический смех. – Ты продажная шлюха. Предатель! Ты слеп, раз не видишь, что Она творит. Со злости ударяю ладонью по земле. Нужно встать, чтобы он не смотрел на меня свысока, но при очередной попытке я терплю фиаско, падая и болезненно кряхтя. – Тебе достаточно согласиться на Её условия. – Поднимаю голову и замечаю, что он уже стоит рядом и протягивает руку, предлагая помощь. Игнорирую этот жест и отползаю подальше, лишь бы он не приближался. Из-под капюшона слышатся тихое цоканье и раздражённый вздох. Мне хочется хорошенько пнуть его в колено, чтобы он упал. Чтобы его прекрасное лицо, скрытое тёмной тканью, исказилось от боли, а изо рта вырвался стон – точно такой же, какой вырывается у меня каждый раз, стоит мне пошевелить ногой. Хочется, чтобы между его бровями пролегла глубокая складка сожаления. Левую лопатку жжёт. Он злится. – Прекрати. Ты знаешь, что я чувствую все твои эмоции и желания. И сейчас ты хочешь хорошенько приложить меня лицом о тот камень за моей спиной. – Мужчина качает головой – в другой ситуации я бы даже улыбнулась. – Не принимай на свой счёт, Селена. Если я этого не сделаю, Она всё разрушит. – Строишь из себя героя? Знаешь, кто ты на самом деле под всеми этими масками благородства? Сукин сын. Я не вижу, но понимаю, что он поджимает губы. В прошлом за такое я могла бы получить в ответ лишь строгий взгляд. Но разве сейчас мои слова имеют значение? Он лениво поднимает руку и отворачивается от меня. Лошади с золотыми глазами превращают всё вокруг в вихрь из теней. Я успеваю закрыть лицо руками, как тьма сжимается и проникает в лёгкие. Больше я не чувствую боли. Я вообще ничего не чувствую. * * * Журчание воды – самая прекрасная из мелодий. Я давно не чувствовала себя такой умиротворённой. Вставая утром на работу и приходя вечером домой, я сталкивалась с пустотой. Меня словно что-то душило изнутри, а мысли о том, что я здесь чужая, последние два года появлялись всё чаще. Постоянно болела голова, и потому я могла только спать и видеть не связанные друг с другом картинки. А здесь я будто абстрагировалась от мира. Больше ничего не имеет значения: ни погода, ни шум, ни сны. Опускаю ладони в ручей. Утром я начала чувствовать холод как нормальный человек. Он приятно покалывает пальцы, пробирается под кожу, любовно поглаживая, покусывая. Когда я очнулась здесь, то ощущала себя призраком, но сейчас… Я как будто ожила. Мы перешли границу, и теперь, по словам Элиота, остаётся совсем немного – хотя он говорит это на протяжении всего нашего пути. Здесь куда теплее, чем на Севере, пускай и недостаточно, чтобы я могла скинуть с себя камзол. Королева Зима всё ещё борется с принцессой Весной за свои права. Но солнце уже светит так ярко, что приходится щуриться. Закрываю глаза и пытаюсь представить красоту леса, когда раскроются листочки, распустятся цветы, а из норок выползут животные. Почти всё время мы едем верхом, и я неотрывно смотрю вверх: на чистое голубое небо и перелетающих с ветки на ветку птиц. Агата тихо посмеивается над моим восхищённым выражением лица, но не говорит ничего против. Кажется, тот случай в лесу забылся – к девушке вернулись прежние весёлость и говорливость. – Что тебе приснилось сегодня? – Она присаживается около меня на корточки, ополаскивая в ручье ладони. – Сейчас важен каждый из твоих снов. Может, они разбудят твою память. – Агата стряхивает капли с рук. – Не знаю. В этот раз сон отличается от других. Я будто и не спала вовсе. Чувствовала боль в ногах, шероховатость деревьев, усталость. Да и сами по себе сны обычно куда светлее. Я то среди густых деревьев и беседок, то брожу по какому-то саду, лабиринту. А этот сон… был мрачным. Больше похож на кошмар. – Обхватываю колени, кладу на них подбородок. – Я бежала по лесу. Раненая. Меня нашёл мужчина. Я не видела его лица, глаз и прочего. Но его голос, – прикрываю веки, слыша мягкий баритон, плотно засевший в голове, – был очень приятный. Он вскинул руки вот так. – Поднимаю ладони, чтобы показать этот жест. – Ужасный сон. Я готова поспорить, что чувствовала, как тьма сдавила мне горло… Расскажи лучше что-нибудь хорошее. Например, что нам не придётся ехать ещё несколько суток. Агата смеётся – у неё чистый и приятный смех. Иногда детский, задорный. Когда мы ложимся спать в одном из постоялых дворов, она вечно вспоминает какую-нибудь глупую шутку. И смеётся. Иногда громко, иногда прижимая ладони ко рту, чтобы приглушить рвущийся хохот. Смотря на неё, я и сама невольно заражаюсь этим озорством. Девушка поднимается на ноги, а я – следом за ней. Сгибаюсь, чтобы отряхнуть пыль и грязь с колен. Наши остановки становятся всё реже. На ночь мы отдаём предпочтение покосившимся, заброшенным домикам. А вот днём останавливаемся не чаще пары раз. Этот привал – последний. Ещё немного, и мы прибудем в Подземный Город. Я старательно напрягаю память, пытаясь вытащить хоть один блеклый кусочек воспоминания, и вновь терплю поражение. Агата и Элиот много раз упоминали Подземный Город, но никогда его не описывали. Может, это какое-то негласное правило? В моих снах не встречалось даже этого названия. Я сказала об этом Агате, однако она лишь пожала плечами, заявив, что я так и не смогла побывать в этом месте. Оно было создано спустя пару дней после того, как моё тело бросили в холодные воды. Новая знакомая так спокойно говорит: «Когда тебя убили», а меня охватывает трепет. Не тот, который обычно описывают, говоря о взаимной любви, нет. Трепет страха. Желудок сжимается, а голова начинает кружиться. Как бы ни пыталась, я не могу произнести эти слова вслух. Меня убили. Утопили. От меня избавились. Все мы периодически думаем, что никогда не умрём и будем жить вечно. Я не была исключением. Смерть казалась мне чем-то далёким и совсем со мной не связанным. Но теперь я понимаю, насколько близко она стоит ко мне – буквально дышит пронизывающим холодом в затылок. Я была мертва. Но годы, проведённые в воде, не тронули моё тело. Более того, меня напрягает тот факт (Агате, конечно, об этом знать не обязательно), что я выгляжу почти точно так же, как там, в другом мире. Черты моего лица не изменились. Тело немного исхудало, кожа стала бледнее, волосы побелели, а глаза приобрели голубоватый оттенок. Но ничего более. – Что-нибудь хорошее? – Агата задумчиво прикусывает нижнюю губу, любовно проводя ладонью по тёмной шерсти лошади. – Ты никогда не пробовала персиковое вино? Воздушный народец любит баловаться подобным. Говорят, что в его Доме растут самые вкусные, красивые и сочные персики. А какое из них получается вино… – Она мечтательно прикрывает глаза. – Я пробовала его всего раз в жизни, но до сих пор ощущаю этот вкус на языке. Достаточно хорошее для тебя?