Голос ее звучал глухо. Она водила руками в воздухе, пытаясь нащупать меня. — Извини, Кери. Извини. — Ты о чем? Что случилось? — Она повернула ко мне лицо, полускрытое разметавшимися золотыми волосами. Глаза у нее были полуприкрыты и затуманены. Она потянулась ко мне. — Ну, что ты? Иди сюда. Все в порядке. Я покажу тебе. Просто иди сюда. — Нет, — Я попытался мягко отвести ее руки, но весь дрожал, и жест получился неуклюжим, — Нет, Кери. Оставь меня. Нет. — В чем дело? — Она открыла глаза и приподнялась на локте, — Послушай, похоже, ты этим никогда раньше не занимался! Правда ведь? Да? Я ничего не ответил. Она рассмеялась, но смех вышел резким и пронзительным. Она снова перекатилась на спину и протянула мне руки. — Ну ничего. Научишься. Ведь научишься же? Ты ведь мужчина, в конце концов! По крайней мере, я думала, что ты мужчина… И в порыве внезапного раздражения выпалила: — Ну что же ты, бога ради! Давай скорей! Говорю тебе, все будет в порядке. Я схватил ее за руки и удержал так. — Кери, извини. Не могу объяснить тебе, но это… Просто знаю, что не должен этого делать. Нет, послушай, подожди! Дай мне время… — Пусти! Я разжал руки, она вырвалась и села. Глаза у нее были злые. В волосах запутались цветы. — Ты не думай, Кери, это не из-за тебя, — сказал я, — Ты здесь совершенно ни при чем… — Недостаточно хороша для тебя, да? Потому что моя мать была шлюха, да? — Разве? Я даже не знал. Внезапно я почувствовал себя бесконечно усталым и осторожно сказал: — Я же говорю, ты здесь ни при чем. Ты очень красивая, Кери, и когда я тебя увидел, то почувствовал… ну, ты, должно быть, знаешь, что я почувствовал. Но тут дело не в чувствах. Это стоит между мной и… Это связано с моей… Я остановился. Все было бесполезно. Она смотрела на меня блестящими и пустыми глазами, потом резко отвернулась и принялась отряхивать платье. И вместо того чтобы сказать «с моей силой», я закончил: — С моей магией. — С магией! Она выпятила губу, как обиженный ребенок, резким рывком затянула поясок и принялась собирать рассыпавшиеся пролески. — Магия! Магия! — презрительно повторяла она. — Ты что, думаешь, я верю в твою дурацкую магию? Ты что, в самом деле поверил тогда, что у меня болели зубы? — Не знаю, — устало ответил я и поднялся на ноги. — Наверно, чтобы быть магом, надо не быть мужчиной! Зря ты тогда не ушел в монастырь! — Быть может. В волосах у нее запутался цветок. Она подняла руку и вытащила его. Тонкая прядка блеснула на солнце, как паутина. Мне бросился в глаза синяк у нее на запястье. — Как ты? Я не сделал тебе больно? Она не ответила и не взглянула на меня. Я отвернулся. — Ну что ж, Кери… До свидания… Когда я отошел шагов на шесть, сзади раздался ее голос: — Принц! Я обернулся. — Так-то ты обращаешься с девицей? — сказала она. — Удивительно! Говоришь, что сын верховного короля, — и даже не хочешь оставить бедной девушке серебряной монетки за порванное платье? Должно быть, я уставился на нее, как лунатик. Отбросив назад свои золотые волосы, она рассмеялась мне в лицо. На ощупь, словно слепой, я порылся в кошельке у пояса и достал монету. Она оказалась золотой. Я шагнул к Кери, чтобы отдать. Все еще смеясь, она поклонилась и протянула мне руки, сложенные чашечкой, как у нищего. Порванное платье открывало горло и грудь. Швырнув монету наземь, я бросился бежать прочь в лес. Ее смех преследовал меня до тех пор, пока я добежал до вершины холма, спустился в соседнюю долину, рухнул ничком у горного ручья и утопил ее аромат и память о прикосновении в потоке ледяной воды, пахнущей снегом. Глава 9 В июне Амброзий приехал в Каэрлеон и послал за мной. Я отправился один и прибыл туда вечером, после ужина, когда лагерь затих и зажгли светильники. Король все еще работал; я видел свет, льющийся из окон штаба. Снаружи развевался штандарт с драконом. Подъезжая, я еще издали услышал, как солдаты отдают честь, и на пороге показался высокий человек, в котором я признал Утера. Он перешел через дорогу к дверям дома, который стоял напротив королевского дворца, но у лестницы увидел меня, остановился и вернулся. — А, Мерлин! Приехал, значит. Ты, однако, не торопился! — Я не ожидал вызова. И мне нужно было уладить кое-какие дела перед тем, как плыть за море. Он остановился как вкопанный. — А кто сказал, что тебе лежит дорога за море? — Люди только об этом и говорят. В Ирландию, я так понимаю? Говорят, Пасценций нашел там опасных союзников, и Амброзий хочет избавиться от них. Но почему я? — Потому что он хочет разрушить их главную крепость. Ты слышал о Килларе? — Приходилось. Говорят, это крепость, которую еще никто не смог взять приступом. — Правду говорят. Килларе — это гора в самом сердце Ирландии, с ее вершины видны все берега. А на вершине горы стоит крепость, не земляной вал с частоколом, а прочная каменная стена. Вот зачем нам понадобился ты, любезный Мерлин. — Понимаю. Нужны машины. — Килларе нужно взять. Если это удастся, следующие несколько лет мы будем жить спокойно. Поэтому я беру Треморина, а он настаивает на том, чтобы я взял тебя. — Я так понимаю, что король не едет? — Нет. Ну а теперь спокойной ночи. Я пригласил бы тебя к себе, но у меня дела. У него, кажется, комендант лагеря, но, думаю, долго они не засидятся. Засим он довольно любезно попрощался со мной, взбежал по ступеням своего дома и прямо с порога, не успев закрыть за собой дверь, кликнул слугу. Почти тотчас же я услышал, как у дверей королевского дворца снова отдают честь, и оттуда вышел комендант лагеря. Он не заметил меня и остановился поговорить с одним из часовых, а я стоял и ждал, пока он освободится. Мое внимание привлекло какое-то движение в тени — кто-то осторожно спускался по узкому проходу между зданиями на противоположной стороне улицы, где жил Утер. Часовые были заняты разговором с комендантом и ничего не видели. Я отступил в темноту и вгляделся. Хрупкая фигурка в плаще с капюшоном. Девушка. Она дошла до угла, освещенного светом факелов, остановилась, огляделась и скорее таинственным, чем испуганным жестом натянула капюшон поглубже. Я узнал этот жест, узнал и этот аромат жимолости, и вспыхнувшую золотом в свете факела прядь, выбившуюся из-под капюшона. Я замер. Почему она последовала за мной сюда? Чего она надеется добиться? Нет, это был не стыд — но я ощутил боль и, наверное, желание. Поколебавшись, шагнул вперед. — Кери? Она не обратила на меня внимания, выскользнула из тени и легко и быстро подбежала к ступеням дома Утера. Часовой окликнул ее, послышался шепот, солдат тихо рассмеялся… Когда я поравнялся с дверью Утерова дома, она была закрыта. В свете факела было видно, что часовой все еще улыбается. Амброзий сидел за столом. Позади, в полумраке, маячил слуга. Амброзий отодвинул свитки и приветствовал меня. Слуга принес и налил вина, потом исчез, оставив нас одних. Мы немного побеседовали. Амброзий рассказал мне обо всем, что произошло за то время, как я уехал из Винчестера, о том, как продвигается строительство, о своих планах на будущее. Потом мы заговорили о том, что успел сделать Треморин в Каэрлеоне, и постепенно разговор перешел на войну. Я спросил его, что слышно о Пасценции. — У нас каждую неделю ждут вестей о том, что он высадился на севере и разоряет страну. — Нет еще. На самом деле, если все пойдет, как я задумал, мы до весны о нем вообще ничего не услышим. А к тому времени мы успеем подготовиться! Но если позволить ему высадиться сейчас, это будет, пожалуй, самый опасный враг, с каким мне доводилось сталкиваться. — Да, я кое-что слышал об этом. Ты имеешь в виду новости из Ирландии?