— Ах, Огюстен, взгляни! Это мой любовник, Александр. Правда красивый? Муж опустил вилку и спокойно оглядел своего противника. — Добрый день, майор Бриссо. — Александр, — сказала Соланж, — у вашего дяди весьма своеобразное представление о том, кого позволено или не позволено любить. Моя выходка спасла вас и вернула вам — и вашей семье — доброе имя. У майора от возмущения слова застряли в горле. Почему, почему мадам Форнье позволяет себе вмешиваться в его дела? — Сэр, — победно улыбнулась Соланж, — я восстановила вашу репутацию ценой некоторой утраты своей. Разве я не заслужила вашей благодарности? Но тот, видимо, так не считал. Несмотря на ровный ветер и отличную погоду, путешествие вышло не из приятных. Александр угрюмо молчал. Огюстен был подавлен. Соланж, которая всё детство провела на воде, но не на больших судах, жестоко страдала от морской болезни. Но Руфь стала любимицей матросов. Они немилосердно баловали её конфетами и учили «американскому» английскому. Один крепкий матрос донёс её на спине до самой верхушки грот-мачты. — Меня качало прямо над водой, — рассказывала она потом Соланж. — Оттуда весь мир видно. Когда Александр высадился во Фрипорте, его вместе с трофеями генерала уже ждала быстроходная шхуна. — Мадам, — с усилием произнёс на прощание Бриссо, — вы — страшная женщина. — Нет, сэр. Я всего лишь заслуживаю уважения. Вы потеряли своего Жоли. Но наверняка ведь будут и другие Жоли? Александр смотрел на Соланж в упор, пока она не отвела глаза. — Неведение всегда жестоко. Держа курс на Бостон, капитан Колдуэлл намеревался зайти в Саванну, по его заверениям, процветающий, космополитический город штата Джорджия, где (он кивнул в сторону Руфи) в отличие от Бостона рабство узаконено. Соланж сама взвесила все «за» и «против» и приняла решение, в чём Огюстен помочь ей не мог. В Саванне нужно остановиться. И всего за два луидора Форнье сохранили за собой каюту. Выгодная сделка, уверил их Колдуэлл. Ирландским иммигрантам, которых он взял на борт, пришлось бы платить гораздо больше. Соланж с Руфью вышли подышать воздухом на корме, не обращая внимания на пристальные взгляды и хорошо слышимые ремарки менее удачливых пассажиров. «Интересно, — подумала Соланж, — не оставил ли Огюстен чего-то важного на острове», — но не стала спрашивать. Муж редко выходил из каюты. На мелководье неподалёку от Флориды погода испортилась, и лоцман нараспев выкрикивал свои команды день и ночь. Сильный дождь сёк палубу и сбившихся в кучу ирландцев. Два несчастных младенца умерли и были преданы морским волнам. По мере продвижения на северо-восток дождь поутих, но пронизывающий ветер продолжал дуть. Когда они подошли к дельте реки Саванна, где она впадала в Атлантический океан, капитан приказал убрать паруса. — Миссис, миссис, идите посмотрите! — Руфь потянула Соланж к поручням и вскарабкалась повыше, чтобы лучше видеть. — Новый Свет, — произнёс плотный ирландец без всякого энтузиазма. Соланж, взвинченная после ссоры с Огюстеном, не нуждалась в новых знакомствах. — Oui! — ответила она. Густые сальные волосы ирландца были зачёсаны назад, от него крепко несло ромом, который он употреблял вместо воды и мыла. — А вы, верно, из тех французов, от которых негры сбежали? — Мой муж был плантатором. — Ужасно трудная работа, весь день на ногах, сгибайся в три погибели да рыхли. — Капитан Форнье был плантатором, а не рабом. — Все кого-то свергают. Переворот — это честная игра, вот и всё. — А вы, месье, тоже пострадали от бунта? — Да. Мы оба, с братом. Он улыбнулся. Несколько зубов было сломано, остальные испорчены. — Разве важно, чёрная или белая рука затянет петлю на шее? — Сэр, оберегите ребёнка, — сказала Соланж. — Она не знает ничего о таких вещах. Ирландец изучающе оглядел Руфь. — Нет, мэм, по-моему, она и не такое видала. Лоцманская лодка ткнулась в отмель; матрос в дождевике, взобравшись по трапу, сказал что-то капитану Колдуэллу, после чего занял место рядом с кормчим, сложив руки за спиной. Корабль осторожно вошёл в русло. Устье реки было усыпано заросшими островками, кругом белели песчаные отмели. Ничуть не похоже на Сен-Мало. Руфь взяла холодную руку Соланж в свои тёплые ладони. Пробиваясь против течения, они скользили в глубь материка вдоль стены серо-зелёных деревьев, с которых свисали призрачные моховые пряди, и ярких жёлто-зелёных болот с солёной водой. Впереди дебри расступались, открывая вид на порт, где стояли в доках и на приколе большие и малые суда, а дальше, поверх мачт, на обрывистом берегу виднелся город. Огюстен вышел на палубу, мигая от солнечного света. Весь берег был усеян пятиэтажными магазинами-складами, и зигзаги лестниц, казалось, заполняли все пространство между ними. В доках было не протолкнуться от повозок и фургонов, длинные краны переносили грузы с кораблей на берег и обратно. Лоцман провёл их судно вдоль этой суеты и спустился к себе в лодку по верёвочной лестнице, не обращая внимания на исступлённые крики торговцев Нового Света: — Я хочу купить ваши шелка и, клянусь Иосафатом, заплачу за них! — Британские и французские банкноты обесценились! У меня можно купить банкноты США и Джорджии! После того как спустили сходни, иммигранты поспешили навстречу своему будущему, прижимая к себе скудные пожитки. Какой-то коротышка в белом жилете и цилиндре преградил путь знакомому Соланж ирландцу. — Работа по найму. Грузчики, ломовые извозчики, погонщики, лодочники, рабочие. Для ирландцев и вольных цветных условия, как для белых. Когда Соланж подошла к крепышу-ирландцу, тот, опустив свою поклажу на землю, прислушивался к его словам. Потом он помотал головой, отказываясь, но коротышка в цилиндре схватил его за рукав, и ирландец, чтобы избавиться от него, швырнул его в реку. — Привет тебе из Килларни, парень. Торговать работой — последнее дело. — Шёлк, драгоценности, золото, серебро, украшения? Мадам? Во всей Джорджии вы не найдёте цен лучше. Соланж прошла мимо, заметив: — Сэр, те, кто проявляет столько рвения, стремясь помочь незнакомцам, всегда предлагают самую невыгодную цену. Сгибаясь под тяжестью дорожной сумки, маленькое семейство с тремя передышками добралось до Бэй-стрит — широкого бульвара, где цветные разгружали тюки с хлопком и пилёным лесом, перенося их на склады. Соланж, присев на деревянную скамью, вытерла лоб. Не обращая внимания на торговую суету, негров и ирландцев, словно их и вовсе не существовало, здесь прогуливались знатные господа, которые обменивались жизнерадостными приветствиями. Соланж почувствовала себя бедной. Одни магазины, выходившие на бульвар, кишели народом, другие пустовали, словно изгои. Мимо прогромыхал запряжённый шестёркой лошадей фургон с брёвнами, одно колесо визгливо поскрипывало. Часть негров была одета прилично, на других едва держались какие-то обноски. Ветер с реки освежал воздух. Соланж ещё раз вытерла пот со лба. Огюстен притих и побледнел. Не хватало ещё, чтобы он заболел. Это было бы уж слишком! Она взяла его под руку и немного успокоилась, услышав его протестующее ворчание. Соланж отправила Руфь разузнать насчёт ростовщика. Цветные должны знать, кто может предложить честную цену. Потом потребовала, чтобы Огюстен снял тёплое пальто. Он что, хочет свариться, как яйцо? В улыбке мужа читалась мольба о нежности, чувстве, которого в Соланж было меньше всего. В этой суровой, грубой новой стране нежность только мешала бы прогрессу. Дрожки затормозили, и извозчик начал перебранку с другим. Шумная стычка окончилась бодрыми похлопываниями по плечам. Соланж стало очень одиноко. — Огюстен? — Да, дорогая. Слишком знакомый, слишком ровный голос. Проклятое уныние! — Ничего. Не важно. Огюстен попытался продолжить разговор: — Дорогая Соланж. Спасибо тебе за сообразительность, благодаря которой мы выбрались из ада! — Его бесцветные губы и страдальчески изогнутые брови добавляли веры его словам. — Le Bon Dieu… Он так милостив. Что за человек достался ей в мужья? Что с ним сделал этот остров? Руфь вернулась, ведя за руку пожилого негра. — Мистер Миннис, самый честный еврей и джентльмен, мэм, — сообщил негр. — Будет рад купить или дать денег под залог ваших драгоценностей и золота. — Драгоценностей и золота? — О да, мэм. Эта малышка рассказала, как много вы привезли. Королевский выкуп. Да, да. Прежде чем Соланж попыталась развеять недоразумение, Руфь потащила Огюстена за собой. — Идёмте, масса Огюстен! — воскликнула она. — Скоро вы опять быть весёлым. В доме мистера Соломона Минниса на Рейнолдс-сквер слуга попросил их подождать на веранде, заверив, что «мистер Миннис сейчас придёт, да, сэр, очень быстро». В десять часов утра небритый мистер Миннис был ещё в ночной сорочке, тапочках и халате, но он купил у них шелка — в том числе и зелёное муслиновое платье Соланж — и дал ссуду под залог их драгоценностей и кобальтового чайного сервиза. Она может получить оплату наличными или чеками. — С какой скидкой? — О нет, нет. Никаких скидок, мадам. Эти чеки подлежат погашению сегодня, в этом городе, серебром. В Саванне учреждён филиал Банка Соединённых Штатов, и солидное здание банка возведут этой весной. Этого требует торговля хлопком. Каждый чек был заверен словами, что «Президент и директора Банка Соединённых Штатов обещают выдать двадцать долларов в своих отделах кредитования и депозита в Саванне президенту оного или держателю». — Подходит, — произнесла держатель, складывая чеки вместе с тремя серебряными испанскими реалами, которыми мистер Миннис завершил сделку и оплату. Пока негр-слуга осторожно убирал драгоценности Соланж, мистер Миннис расспрашивал о Сан-Доминго: правда ли, что негры-повстанцы были так жестоки, как о них писали в газетах? Правда ли, что белых женщин склоняли к… Соланж сказала, что бесчинства мятежников были слишком ужасны и многочисленны, чтобы о них рассказывать, но всё в прошлом, а сейчас её семья нуждается в пристанище на время пребывания в Саванне. Несмотря на то что беженцы и иммигранты рвали на части и без того скромный фонд жилья в Саванне и немало семей расположилось лагерем прямо в скверах, мистер Миннис знал одну вдову, которая может сдать жильё кучера над своим каретным сараем. В тот же день они заняли две полупустые комнаты, и Соланж наняла кухарку. Доведённые до нищеты иммигранты хватались за любую работу наравне с цветными слугами вроде кухарки Соланж, которую её хозяин сдавал в услужение другим. Если Огюстен Форнье не способен ничего «делать», решила Соланж, он должен «быть» кем-то. Соланж сказала мужу, чтобы тот представлялся «видным колониальным плантатором, одним из самых храбрых офицеров Наполеона». Воодушевив его таким образом, Соланж легла с ним рядом и осыпала ласками. После соития Огюстен погрузился в глубокий, сладкий сон, а неудовлетворённая Соланж, обливаясь потом, напряжённая, лежала подле него. И хотя с соломенного тюфяка в ногах их кровати доносилось мерное дыхание Руфи, Соланж была уверена, что девочка не спит. Если необходимо, за хорошенькую служанку можно получить неплохую цену. Да, Руфь восхищается ею, и она любит девочку, но каждый делает то, что должен. Что имел в виду Александр, когда говорил о «неведении»? Чего не знала Соланж Эскарлетт Форнье? Огюстен, похрапывая, продолжал спать и ещё не проснулся, когда Соланж отправила Руфь с кухаркой на рынок и села писать письмо дорогому папа. Который находился так далеко! И которого так недоставало! Она написала, что пришлось перенести его любимой дочери. Сюкари-дю-Жардан оказалась обманом со стороны Форнье! От мужа никакого толку. Если бы не острый ум Эскарлеттов, они бы так и остались в западне в Сан-Доминго, во власти дикарей-повстанцев! Спасибо Всевышнему, что они теперь в безопасности в Саванне. Если бы любимой дочери папа было известно заранее всё, что она знает теперь, она бы никогда не уехала из Сен-Мало! Соланж не обещала дорогому папа внука. Она только намекнула, что его ожидает чудесный сюрприз! Потом посетовала на то, что пришлось заложить драгоценности и кобальтовые чайные чашки, но вычеркнула это предложение. Дорогой папа скорее стал бы жить впроголодь, чем заложил хоть одну из семейных драгоценностей Эскарлеттов! В этом полушарии для цивилизованных французов нет ничего. Можно ли ей приехать домой? Она вытерла перо и закрыла чернильницу. Сквозь окно просачивались лучи утреннего солнца. Раздавался неумолчный птичий гомон, камелии выставляли напоказ свои непристойно яркие цветы. Посыпав лист песком и сложив письмо, Соланж немного засомневалась. Может… Несчастья так и сыплются на них, как из рога изобилия! Какая-то истома охватила тело; ей полегчало, и певчие птицы Америки словно ждали её одобрения своим трелям. Соланж растолкла кофейные зёрна в шёлковом мешочке и налила через него кипяток в чашку. Крепкий аромат защекотал ноздри. Она по-новому взглянула на положение вещей. Они теперь в Америке — она с мужем и девочкой, которая больше, чем просто прислуга. Если они вернутся во Францию, каковы их реальные перспективы? Бедный Огюстен навсегда останется младшим сыном, но в Сен-Мало он стал бы младшим сыном, повинным в утрате Сюкари-дю-Жардан, ценность которой в представлении каждого с годами, как понимала Соланж, будет только расти. Негры живут в Африке. Что бы случилось с Руфью в Сен-Мало? Когда помощница Соланж с эбеновой кожей вступит в пору женственности (Соланж содрогнулась от одной мысли при этом), что останется делать? Она не сможет продать её во Франции. Старшая сестра Соланж вышла замуж за судебного чиновника и произвела на свет крепкого внука. Вторая сестра была помолвлена с кавалеристом и тоже, в свою очередь, даст здоровое потомство. А Соланж Форнье — бездетная супруга неудачника, младшего сына, у которой есть лишь необычная служанка с очень тёмной кожей. Допив кофе, она разбудила Огюстена, накормила его булкой и апельсином и стряхнула крошки с его пальто. Она подогревала его гордость, называя его своим героем. — Храбрецы делают то, что должно быть сделано. Когда вернулись Руфь с кухаркой, они болтали между собой на каком-то варварском языке, но после того как Соланж выразила своё неудовольствие, Руфь очень мило принесла извинения. После обеда Соланж отправилась к мистеру Хавершему, гостиная которого временно (пока не построено постоянное здание банка) служила помещением Саваннского филиала Банка Соединённых Штатов. Вишнёвые панели, цветастые обои и элегантный медальон на потолке контрастировали с огромным железным сейфом, вделанным в узкий дверной проход, который некогда вёл в кладовую дворецкого Хавершема. Мистер Хавершем внимательно изучил аккредитив с внушительной печатью и подписью. — Очень хорошо, мадам. Пожалуйста, передайте своему мужу, чтобы он подошёл в банк и открыл счёт. Тогда Соланж приложила к письму согласие о залоге приданого. Мистер Хавершем, не обратив на это никакого внимания, терпеливо, как ребенку, объяснил, что по законам штата Джорджия, Соланж является Fem Covert и, будучи замужней женщиной, не может владеть собственностью, записанной на своё имя. Он мило улыбнулся: — Некоторые либеральные мужья передают все дела в руки жён. Собственно, моя дражайшая супруга полностью ведает хозяйственными счетами… Соланж нетерпеливо развернула и резко положила на стол договор. — Вы читаете по-французски? — Мадам… — Этот договор удостоверяет моё право на владение собственностью под своим именем в соответствии с In fiparatum de bient. Посему этот договор имеет большую силу, чем моё замужнее положение, и мой муж беспрекословно принял его, а я, по французским законам или законам любой цивилизованной страны, являюсь Fem Sole — то есть обладаю такими же правами, как если бы была незамужней наследницей или вдовой. Банкир, слегка удивлённый, приподнялся, но в его лице не читалось неодобрения. — Мадам, не каждый американец — провинциал. Я хорошо знаком с французскими законодательными актами. Он подвинул очки повыше на нос и через очень сильное увеличительное стекло принялся тщательно проверять документ, все печати, подписи и заверения. Потом он откинулся назад, и стул под ним скрипнул. — Ваши документы в порядке. Естественно, я должен получить подтверждение о вашем счёте во Франции, прежде чем дать вам ссуду. Он вытащил «Джорджия газетт» из плетёной корзины внизу и открыл её на расписании отправления судов. — «Л’Эрмини» отправляется сегодня после обеда в Амстердам, это быстроходное судно. Мы можем получить подтверждение… скажем… через девять недель. — Он встал и поклонился. — Ваш покорный слуга, мэм. Добро пожаловать в Саванну. Уверяю, что вы здесь преуспеете. Хотя Соланж с радостью приняла бы совет относительно того, как претворить в жизнь желаемое, она не стала давить на банкира. Выйдя на широкую, песчаную улицу, обрамлённую деревьями, она не спеша пошла домой, греясь под лучами нежаркого ноябрьского солнца, утешаясь тем, что драгоценное письмо о кредите надёжно спрятано в железном сейфе мистера Хавершема, и в то же время с тревогой думая о нём, как мать, когда её малыш, только начавший ходить, оказывается вне поля зрения. В Саванне существовало даже не одно, а два французских сообщества. Французские «emigres», приехавшие в Джорджию после Французской революции 1789 года, были богачами, но большинство беженцев из Сан-Доминго не имели за душой почти ничего. Декабрь принёс новости, которые доставили изгнанникам и беженцам не меньше тревог, чем их ожидание. Новости долетели из шумных доков до шалаша одинокого поселенца в глубине здешних сосновых лесов едва ли не быстрее, чем на самой резвой лошади. Сан-Доминго больше не принадлежит французам! Отныне Жемчужина Антильских островов — Чёрная Жемчужина! Несмотря на решительное сопротивление французов и крупные потери, бунтовщики прорвали кольцо фортов, защищающих Кап-Франсе, и вынудили генерала Рошамбо сдаться. Французских офицеров и солдат, которые битком набились на полусгнившие суда, ожидала единственная участь стать британскими военнопленными; больных и раненых бросили на пристани. Они страдали много дней, пока их не утопили. Ликующие мятежники переименовали остров в Гаити. Когда второй богатейший в Саванне француз, Пьер Робийяр, нанял одного из благородных офицеров побеждённой армии, капитана Форнье, к себе на работу в качестве клерка, эта благодать, дарованная семье беженцев, раздула у французов гордость за свою нацию. И хотя жалованье было небольшим, жёсткая экономия на содержании дома и тех средствах, которые остались от ссуды мистера Минниса, помогли Форнье продержаться, пока аккредитив Соланж не обратится в наличные. Пьер Робийяр наладил в Джорджии импорт французских вин и тех шелков, муслинов и духов, обладание которыми сильно отличали теперь жён нуворишей из Низин от их простоватых матерей с грубыми руками из первых поселенцев. Двоюродный брат Пьера Филипп Робийяр, моложе и богаче него, владел индейскими языками эдисто и маскоджи и помогал в переговорах с индейцами о территориях в Джорджии — о чём он не забывал упомянуть в любом разговоре. Кузены Робийяры заправляли в светских кругах Саванны, и приглашение на ежегодный бал, который они устраивали, было самым желанным. Уроженцы Джорджии преклонялись перед французской учтивостью, но считали новых горожан излишне утончёнными, чересчур французами. Фигура француженки, так ясно различимая под переливчатой тканью прозрачной накидки, безупречно смотрелась бы в Париже или в Кап-Франсе, но в Джорджии, где путешественники в отдалённых районах порой сталкивались с враждебно настроенными индейцами и Великое Пробуждение заставляло многих пересмотреть свои (и чужие) грешные натуры, такие одеяния казались безрассудными и безнравственными. Если не считать этих мелких разногласий, жители Джорджии сочувствовали положению беженцев, а католическая церковь Иоанна Крестителя раздавала пособие, собранное из добровольных пожертвований. У плантаторов Низин сложились определённые, несколько отличающиеся, но решительные мнения насчёт восстания в Сан-Доминго. Одни утверждали, что с рабами обращались слишком сурово, другие — что не хватало порядка и дисциплины. И хотя каждый белый житель Саванны приветствовал слова мистера Генри [8] «Дайте мне волю иль дайте мне смерть» и относительно Сан-Доминго, но были уверены, что страстное стремление якобинцев к свободе тут перехлестнуло все границы. К французским неграм саваннцы относились с подозрением. Не заразились ли те мятежными идеями? Их цветастое платье выглядело вызывающе, а кое-кто из них даже в подражание белым щеголял в жилетах с кармашками и цепочками для часов! А весной, когда из Сан-Доминго пришли новости о жестокой резне белых, оставшихся там, за упокой их душ было отслужено немало месс, и некоторое время французские негры появлялись лишь в скромной воскресной одежде. Соланж Форнье скучала по морю, по прогулкам в Сен-Мало, где солёный морской воздух холодил щёки, а ноздри раздувались от пряного запаха водорослей. Булыжные мостовые Сен-Мало в разное время отзывались на шаги римлян, средневековых монахов и дерзких корсаров. А Саванна была молодым городом, не старше, чем революция, которой американцы так бесцеремонно гордились. Очень немногие отдавали дань уважения генералу Лафайетту, но о французском флоте, который отказался поддержать окружённых британцев в Йорктауне, и войсках, которые взяли приступом британскую цитадель, саваннцы толком ничего не знали. — Вы были нашими союзниками, не так ли, когда мы освободили наш народ от британского ига? Соланж отвечала: «Ессстественно», что весьма походило на шипение. Франция сама себя скомпрометировала, поддерживая этих неблагодарных лесорубов, и из-за этого расточительный король Луи лишился головы. Но что было — то прошло. В отличие от других беженцев Соланж не тратила силы на сожаление о том, что Франция протянула руку помощи неблагодарным американцам, а не собственным мятежным колониям, в частности Сан-Доминго. Соланж разменяла два последних луидора у мистера Хавершема. Не сомневающийся, что подтверждение из Банка Франции должно прийти со дня на день — «Мы должны иметь терпение, мадам», — он всё же не мог, учитывая его ответственное положение, выдать аванс. Очаровательная мадам непременно поймёт его позицию. Он сожалеет, что воды Атлантики столь беспокойны. Несколько судов, в том числе и британское почтовое судно, не пришли в срок, как ожидалось, и есть опасения, что они утонули. Нет, письмо с подтверждением для Соланж не должно было прибыть на британском корабле. Абсолютно исключено! Non! [9] Когда Соланж оказалась вместе с кухаркой и Руфью в здании рынка, освещённом факелами, она была поражена количеством, просто засильем чёрных, галдящих на своих варварских языках. «Говорите по-английски! — хотелось ей крикнуть. — Или, если нужно, по-французски! У слуг нет права вести разговоры, которые хозяева не могут понять». Торговки с почтением относились к Руфи, и это раздражало Соланж. Когда белые женщины восхищались Руфью, комплименты тешили самолюбие хозяйки, как если бы нахваливали её чистокровную лошадь. Но на рынке эти странные восторги никак не касались Соланж; её попросту не замечали! Соланж освоила английский, но Огюстену язык не давался, и американский образ жизни он принять не мог. После рабочего дня он вместе с другими безутешными беженцами задерживался в питейном заведении, где в ходу был французский, обсуждали наполеоновские кампании и без конца горевали о провале попытки Первого Консула по спасению Сан-Доминго. Соланж прозвала новых друзей мужа «Les Amis du France»