— Вы бредите, ребятки. Но хочу вас утешить: я все-таки видел фото сестер Бронте в туалете. С появлением привычки начинаю лучше понимать своих партнеров, могу даже угадать, как они отреагируют на то или иное событие. Если бы мы не обращали внимания на поведение друг друга за время десяти-двенадцати часов работы, давно пришлось бы распрощаться с нашим прекрасным согласием. Луи при каждом удобном случае цитирует своего Маэстро и делает это с такой непосредственностью и точностью, что невозможно допустить, будто это чистая выдумка. Вечерами, когда приходит охота поработать сверхурочно, мы частенько говорим об этом с Жеромом. Вынуждены признать очевидное: Луи и впрямь работал с мастером. Как, почему, над каким фильмом? Я не осмеливаюсь задавать слишком прямые вопросы и предпочитаю, чтобы он сам приоткрыл завесу тайны над своей историей, как это делает умелая стриптизерша, когда заводит публику. Нам как-то спокойнее оттого, что он с нами, его роль капитана вырисовывается все четче. С общего согласия мы доверили ему вести все дела с продюсерами. Он занялся нашими договорами и постарался стрясти с канала как можно больше, никому другому бы это не удалось. Сегодня утром он сумел-таки выбить наши чеки и раздает их нам, словно призовые очки. Матильда сует свой в сумочку, даже не посмотрев на сумму. Жером с облегчением хрипит и целует бумажку. Деньги ему нужны больше, чем всем нам. По словам Луи, Сегюре совершенно нечего сказать о нашем творении, он лишь очень бегло просматривает сценарий каждой серии и отдает все ассистенту, который составляет смету и план работы. Съемки «пилота» начались вчера. Цель: лепить сорок пять минут сериала в день вместо обычных десяти, что ясно предвещает качество конечного продукта. Никто и не подумал представить нам актеров или хотя бы показать их фото. В одном мы уверены: известных нет ни одного, а три четверти едва владеют профессией. Сегюре утверждает, что «незрелые таланты» всегда готовы в лепешку расшибиться. Еще говорит, что если фигуранту дать шанс, с ним можно чудеса творить («Вспомните Мэрилин Монро!»). Всем актерам платят по пятьсот франков в день. За такие деньги водопроводчик даже с места не сдвинется. Чудес мы не ждем, но каждый из нас держит в голове какую-нибудь тираду или диалог, которые ему особенно дороги, или реплику, достойную в его мечтах Лоуренса Оливье или Анны Маньяни. — В конце концов, мы и сами так сюда попали, — сказал я. — Дадим им шанс. Компьютеры затарахтели, и мы расселись перед экранами. Тристан, это «Нечто», и так уже лежит перед своим с пультом в руке. За эти десять дней он ни разу не покидал дивана и добился того, что о нем попросту забыли. Его можно принять за какое-то холоднокровное животное в бежевых тонах, неподвижно застывшее, приспустив веки. Он смотрит телевизор в наушниках, безропотно питается одной пиццей и стережет лавочку днем и ночью. Не стоит только слишком долго глядеть на него, если не хочешь вконец расхандриться. Другими словами, мы даже довольны, что он среди нас. А я, как только узнал, что его брат потенциально стоит четыре миллиона долларов, обоих записал в число близких. Старик спрашивает, хотим ли мы внести какие-нибудь изменения в четвертую серию. Жерому кажется, что я слишком уж тороплю расследование Джонаса по поводу запертой комнаты у Френелей (куда мечтает проникнуть Милдред). В одном эпизоде я слегка намекнул на некое спрятанное там сокровище, но глубже копать не стал. Это ведь может быть что угодно, и совсем не обязательно в звонкой монете, нельзя же все сводить к деньгам. Какая-нибудь «Обнаженная» Ван Гога, ящик Пандоры, мумия, обломок истинного Креста. Жером воображает там целый арсенал, бесследно исчезнувший во времена давно забытой войны. Шкаф, набитый ручными гранатами и базуками, которые ржавеют в ожидании своего часа. Луи там видится, скорее, нечто, занимающее всю комнату целиком, например подпольная типография для печатания фальшивых денег или лаборатория. Но эту идею мы быстро отвергли — лаборатория слишком напоминала бы мастерскую нашего изобретателя. Поскольку Матильда еще ничего не сказала, я спрашиваю, есть ли у нее какие-нибудь соображения. Она отвечает «да», что означает: «Да, но пока это немного расплывчато, я бы хотела предложить вам это, уже когда напишу». — Какие именно? — Пока это немного расплывчато, я бы хотела предложить вам это, уже когда напишу. — Прекрасно. Тогда оставим пока запертую комнату, — говорит Луи. — Глянем еще разок на семнадцатый эпизод? — предлагает Жером. Он невзлюбил Камиллу с самого начала и не прочь отделаться от нее, заменив более «токсичным» женским персонажем. — Мы уже четыре серии нянчимся с этой занудой! — Впереди еще целых семьдесят шесть, а ты уже хочешь кого-то замочить? К чему такая спешка? — Истребить Камиллу мне кажется несколько преждевременным, — говорит Матильда. — В нее ведь влюбится Джонас. — Ну и что? Он и в другую может влюбиться. В более… — «Токсичную»? — Вот именно. Уже в первом своем наброске Луи хотел наделить Камиллу склонностью к самоубийству. — Самоубийство дает массу преимуществ: это изысканно, это наполнено смыслом, это в духе «конца века». — Думаю, это довольно жестоко по отношению к студенткам, изучающим философию. А вдруг во время показа одна из них как раз будет писать свой диплом, включив телевизор, чтобы не было так одиноко в ее тесной каморке? — У вас неистовое воображение, Матильда, вы просто созданы для этой работы. — Мы отвлекаемся! — восклицает Жером. — Покончим с ней самоубийством, и точка. Остается придумать способ. Он гнет свое, но Матильда грудью встает на защиту несчастной и пытается спасти ее всеми доступными ей средствами. Луи предлагает соломоново решение: Камилла умрет, если никому из нас троих не удастся ее выручить. Заинтригованный Жером решает рискнуть и посмотреть, что каждый из нас сможет выдумать для спасения Камиллы. Луи принимается за дело первым, чтобы подать пример. Сцена 17 Комната Камиллы. Павильон. Вечер. Камилла сидит в кресле-качалке и смотрит, как сгущается ночь. На ней белое платье, в руках книга — «Стоики». Она вслух прочитывает пассаж о самоубийстве. Достает из комода револьвер, взводит курок и засовывает ствол себе в рот. Неожиданно стучат в дверь. Она идет открывать, пряча револьвер за спиной. С удивлением видит своего дядю Фреда. Впускает его. Тот удрученно садится на кровать. Фред…Знаешь, опыт, над которым я работаю с тех пор, когда ты была еще совсем маленькая… Камилла. Ты про свою волшебную коробочку? Которая делает бессмертным того, кто ее носит? Фред. Мой аппарат способен оживить любого через час после его смерти. Скончайся он от сердечной недостаточности, от разрыва аневризмы или даже от несчастного случая, моя коробочка способна… как бы это сказать… вернуть его назад. Но теперь, когда я уже близок к цели, до меня вдруг дошло, что я никогда не увижу ее в работе. Камилла. Почему? Фред. Потому что я не могу испытать ее на только что умершем человеке. Камилла. Но их же полно в больницах! Фред (пожимая плечами). По сравнению с моим изобретением современная медицина еще в средневековье. Хочешь, чтобы меня сожгли как колдуна? Эйнштейн говорил, что преодолеть предрассудок труднее, чем расщепить атом, а смерть — строжайшее табу. К тому же мне самому надо быть там, в ту самую минуту, а это невозможно… Камилла (серьезно). И кто же был бы для тебя идеальным подопытным? Фред. Идеальным? (Задумывается.) Это должен быть… Тот, кто будет кончать с собой всеми возможными способами, под моим контролем, и чтобы я возвращал его к жизни снова и снова, после каждой попытки! Но сколько же времени мне понадобится, чтобы найти такого? Чтобы убедить его сотрудничать со мной? Я наверняка умру раньше, чем повстречаю его, и труд всей моей жизни, эта надежда человечества, уйдет вместе со мной… — Эта история с волшебной коробочкой — совершенно нечестный ход, — заявляет Жером. — Неужели ты думаешь, что этого хватит для ее спасения? — И великодушно добавляет: — Но пусть ей дадут второй шанс. За компьютер садится Матильда. Помолчав немного, Камилла провожает своего дядюшку к двери. Камилла. Когда-нибудь ты найдешь своего подопытного, я уверена. Она целует его и закрывает дверь. Опять берет револьвер и приставляет его к виску. Крепко зажмуривается, собираясь нажать на спуск. Вдруг чья-то рука обезоруживает ее. Она ошеломленно оборачивается. Перед ней Джонас. Камилла. Кто вам позволил сюда войти? Даже мои родные сперва стучат в дверь. Он вынимает патроны из барабана. Камилла. Убирайтесь! Джонас. Знаете, а ведь я мог бы вас арестовать за незаконное хранение оружия. Камилла. Это отцовский. Не осмелитесь же вы конфисковать последнее, что у меня осталось от папы. Он хочет обнять ее, но она его отталкивает. Джонас (сухо). Ладно, раз уж вы так хотите умереть, мне это может пригодиться. Слыхали о Педро Менендесе по кличке Уайт? Камилла. Это ведь террорист? Джонас. Он сейчас в Париже, и скоро волна терактов захлестнет столицу. Но хуже всего, что мы не можем это остановить. Он — мозг организации, хотя сам всегда держится в стороне. Его не за что привлечь. А он дразнит нас — живет у всех на виду, в шикарном парижском отеле. Сотни невинных людей погибнут, а мы ничего не можем поделать. Камилла. А я-то чем могу помочь? Джонас. Мы уверены, что устранение Менендеса означает и смерть всей его организации. Но законные средства тут не годятся. Нам просто нужно его убрать, вот и все. Камилла. Так вы мне предлагаете сыграть роль камикадзе? — Не сумев удержать ее от самоубийства, он хочет возвысить ее смерть — разве это не доказательство любви? — вопрошает Матильда. Пусть меня повесят, если в четыре часа утра у зрителя еще будет спрос на подобную психологическую галиматью. Но логика в сцене есть, и я охотно развил бы ее чуть дальше. Идея, что в этом доме нельзя спокойно покончить с собой, начинает мне нравиться. Достаточно оттолкнуться от грубой, но здравой посылки: тот, кто знает, что ему осталось до смерти всего несколько часов, наверняка впервые в жизни испытает чувство небывалой свободы. Всемогущей свободы, избавленной от любых ограничений и табу. Свободы, вознесшейся над любыми законами. И как глупо бы было ею не воспользоваться! Комнату Камиллы осаждает толпа желающих извлечь выгоду из ее самоубийства. Сколотить на этом огромное состояние меньше чем за час было бы детской забавой, но подобная продажность отвратительна той, что отчаялась в жизни. Некоторое время ее искушает оптовое пожертвование собственных свеженьких органов, но мысль о том, в какую разрозненную мозаику превратится ее тело, пугает девушку. Ей предлагают на выбор целую коллекцию мифических смертей, которые на долгие годы потрясут умы, но зачем? Ее поступок обретет смысл лишь в том случае, если останется исключительно эстетическим, то есть бескорыстным. Камилла смиряется с очевидностью и откладывает самоубийство до тех пор, пока не найдет в смерти смысл. Дочитав эпизод, Жером бросает листки на стол. — Что ж, дуреха дешево отделалась. Самой малости не хватило. Луи, Матильда и я облегченно вздыхаем. Хотя Камилла все еще под угрозой, но получила отсрочку. Полдень. Жером набрасывается на телефон, чтобы заказать пиццу. Его брат пялится на какую-то бразильскую дребедень. Матильда сбрасывает на дискету варианты семнадцатого эпизода.