Слышен взрыв. Чудовищная вспышка. Мари и Уолтер оборачиваются на мгновение, закрыв глаза руками. Потом опять выглядывают в окно. Уолтер. Над Манхэттеном еще полыхает пламя! Мари. Вся Уолл-стрит в крови и огне… Уолтер. Смотрите… Из-за метеорита «боинг» сбился с курса, несется прямо на статую Свободы. Мари. А-а-а-ах, снес ей голову! Уолтер. Рухнул на город, протаранив сотни небоскребов. Жуть… Мари. А вдалеке еще виден праздничный фейерверк над Кони-Айлендом! Уолтер. Добро пожаловать в Нью-Йорк, Мари. Они целуются. Сегюре разрешил нам добавить новые декорации. Хотя «декорации» — сильно сказано. Нам пожаловали еще одну комнату, которую мы можем обставлять по своему усмотрению. То это будет гостиничный холл (убогий), то кабинет психиатра, то школьный класс, то отделение банка, то зал ожидания на вокзале, то туалет в кинотеатре, то подсобка кафе и так далее. Сегюре повелел, чтобы это «окно в мир» расширило «виртуальные возможности» нашего вымысла. Спасибо, шеф. О том, чтобы позволить нам хоть малейшую сцену на натуре, никто даже не заикался. Несмотря на заметное расширение наших виртуальных возможностей, первые недели декабря выдались трудными. За несколько дней наш энтузиазм поостыл, и это сказалось на прилежании. Мы словно теряли с утра чувство юмора, и нам требовалось несколько часов, чтобы вновь обрести его. Есть ли что-нибудь гаже на свете? Матильда отнесла это на счет общей усталости, неизбежной при темпе, в котором мы работали эти два месяца. В течение нескольких дней Жером был каким-то заторможенным, и его обычная колкость притупилась. Его брат по-прежнему невозмутим, но он-то не испытывает такого давления, как мы. Я беспрестанно проклинаю зиму, наступление которой каждый год вызывает у меня желание застрелиться. Старик ищет «второе дыхание марафонца», как он это называет. Проявляя к нам некоторую снисходительность, он берет Сегюре на себя. А мы пытаемся сдерживать свое дурное настроение, которое может оказаться для нас роковым. Чтобы снять напряжение и перетерпеть этот временный кризис, нам случается подтрунивать друг над другом, пуская в ход последние крохи юмора. Однако подлинная причина ни для кого не секрет: нетрудно вообразить тоску пекаря, который каждое утро старается, печет хлеб, а его никто никогда не ест. Эта чертова «Сага» не стоит того, чтобы так над ней надрываться. Сегюре требует, чтобы Мари почаще звонила в службу психологической поддержки, а Камилла ходила к своему психоаналитику. И то правда, трудно придумать что-нибудь дешевле. Но даже мы с Луи, тратя массу сил на эту говорильню, порой выдыхаемся к концу серии. Вчера мы частично решили проблему: после потрясающего по своему отчаянию монолога Камилла встает с кушетки, пожимает руку своему мозгоправу и уходит. Когда она спускается по лестнице, слышен выстрел. Не выдержав такой безнадеги, психоаналитик сходит со сцены. Жером занят разборками Джонаса с его террористом, Педро «Уайтом» Менендесом. Никто не знает, зачем тот подкладывает свои бомбы. Места, которые он взрывает, тоже всегда неожиданны: музей Гревен, Министерство обороны, Триумфальная арка, Тройская ярмарка, ресторан «Тур д’Аржен», пост охраны Лувра и многие другие. Весь этот разгул — чистая абстракция (Сегюре не позволяет нам ничего, кроме краткого радиосообщения после каждого взрыва), что повергает Жерома в состояние дикой неудовлетворенности. В итоге с каждой новой серией Менендес заходит все дальше. О нем почти ничего не известно, кроме того, что он не выпускает из рук книгу Кафки. Матильда прежде всего занята Милдред и Существом. Стоит этой парочке оказаться наедине, и можно ожидать чего угодно. Словно Матильда решила перебрать все возможности в отношениях между двумя особями противоположного пола как в духовном, так и в физическом плане. Я ничего откровеннее в жизни не видел. Но Сегюре не замечает ничего, как не способен заметить опьянение Уолтера, если только тот не валяется среди пустых бутылок. Поэтому, раз Существо не описано с торчащим членом и высунутым языком, он не видит ничего дурного в том, чтобы двое молодых людей немного развлеклись в запертой комнате. Если бы он хоть на миг заподозрил, до какой степени непристойности мы докатились! Сочетание некоторых слов с некоторыми жестами порождает такую гремучую смесь чистоты и разнузданности, по сравнению с которой порнуха на конкурирующем канале выглядит лекцией по естественным наукам. А моя чувственность, видит Бог, сейчас вовсе не нуждается в том, чтобы ее дразнили… Особенно с тех пор, как я испытал любопытный феномен самовоспламенения. Это происходит не в сердце и не в голове, а где-то между пахом и пупком. Искорка, перерастающая в пожар. Мне трудно признать, что это извращенная реакция на отсутствие близости между мной и Шарлоттой. Когда мы встречаемся, редко и почти всегда случайно, я чувствую в ней законное желание затеять войну нервов, в которой один всегда оказывается побит. Дней десять назад я нечаянно прикоснулся к ней, и она вздрогнула так, словно обожгла локоть о мое плечо. Отпрянула так молниеносно, так инстинктивно, что я за четверть секунды уразумел гораздо больше, чем за эти последние недели. С тех пор и речи не могло быть о том, чтобы помурлыкать с ней рядом или увидеть ее голышом в ванной. Параллельно этой фазе физической глухоты я заметил, что ночные показы «Саги» оказывают на меня любопытное воздействие. Как-то одной бессонной ночью я открылся Жерому. — Тебя не волнуют эти женщины, которые с готовностью отдаются всему, что ты заставляешь их пережить? — Будь это Грета Гарбо или Фэй Дануэй — еще куда ни шло. Но из-за мадам Пластырь или той девки, что изображает Камиллу, на стену не полезу. — А их внутренняя обнаженность? — ?.. — Ну, например, в сцене, где Камилла слетает с катушек и пытается соблазнить Уолтера. Помнишь, что она ему говорит в спальне? — Не совсем. — Она ему дает понять, что побрила себе лобок нарочно для него и что перечитала Сада, чтобы подготовиться к этой встрече. Она не совсем так говорит, но смысл такой. — И что? — Когда я увидел эту сцену, увидел, как девица, играющая Камиллу, трясет сиськами перед опустившимся битником, когда услышал все эти красивые метафоры насчет секса, я задумался: а имеем ли мы право использовать ее для подкрепления собственных эротических фантазий? Играть с либидо других людей, пусть это всего лишь вымышленные персонажи? Он опасливо посмотрел на меня, как добропорядочный дикарь на приплывшего миссионера. — И давно ты не пачкал простыни со своей подружкой, чувак? — ?.. Чтобы сохранить лицо, я сделал вид, будто меня подобными пошлостями не пронять. И пустился в гневные разглагольствования на манер Гитри (раздраженное красноречие, резкие парадоксы), доказывая, что бессознательное сексуальное влечение — отнюдь не единственный ответ на все, что бы там ни говорил Фрейд. Мир не делится на ненасытных сластолюбцев и евнухов. Миф о человеке, которым руководит его раздутая похоть, — ханжеская химера и так далее, в общем, я вернулся домой с уверенностью, что выпутался, не уронив достоинства. Это мнение я пересмотрел на следующий день, когда Луи попросил меня прочитать одну сцену. Сцена 23 Комната Камиллы. Павильон. День. С разрешения Камиллы входит Джонас. Она как раз пытается уложить на себе переговорное устройство, которое он дал ей в шестнадцатой сцене. Камилла. Значит, пароль «Ставим вдвое»? Джонас. Нет, вчера изменился, теперь: «Ставки сделаны». Камилла. Могли бы и предупредить. Вы ведь уже имели со мной дело. Джонас. Когда у вас свидание с Менендесом? Камилла. В восемь вечера, в его отеле. Джонас. И как вы оденетесь? Камилла. Это спрашивает полицейский или воздыхатель? — Хватит, по-твоему? — … — Какой-то у тебя странный вид, Марко. Не мог же я ему сказать, что вычитал на самом деле. Сцена 24 Комната Камиллы. Павильон. День. С разрешения Камиллы входит Джонас. Она как раз пытается ублажить на себе переговорное устройство, которое он дал ей в шестнадцатой сцене. Камилла. Так пароль «Спим вдвоем»! Джонас. Нет, вчера изменился, теперь: «Ставки сделаны». Камилла. Могли бы и предупредить. Вы ведь уже имели мое тело. Джонас. Когда у вас свидание с Менендесом? Камилла. В восемь вечера, в его отеле. Джонас. И как вы разденетесь? Камилла. Это спрашивает полицейский или воздыхатель? Пора домой. Перед уходом выключаю компьютер, как обычно. И вдруг вижу на экране надпись: «До свидания. Теперь питание компьютера можно отдрочить».