— А масла в сцене нет? — спрашивает Матильда. — Еще как есть! Снято буквально! В руках Джонаса вдруг появляется увесистый кусок масла, целый фунт. Он сдавливает его пальцами, блаженно осклабившись, и начинает разминать, не меньше минуты в реальном времени. С такой чувственностью, что просто невыносимо. Мальчишка в ужасе. Джонас ему предлагает сделать то же самое, но это сильнее Брюно, парнишка этого не может и наверняка никогда не сможет. Ведь выставить себя в глупом или нелепом виде не смеет ни один подросток, это для него под строжайшим табу. Он ни за что не осмелится преступить норму до такой степени. Только взрослым хватает на это духу. Обнажив это слабое место, Джонас оставляет паренька с его юношескими метаниями. Одно несомненно: отныне режиссер «Саги» стал для нас своим. Сегюре, должно быть, подобрал его, как и нас, на свалке. Этот малый с поразительной верностью следует всему, что мы пишем, осуществляя непосредственную связь между нами и горсткой наших зрителей. Луи предпочитает не встречаться с ним, если только тот сам этого когда-нибудь не захочет. Быть может, из опасения что-то разрушить. Старик пришпилил над кофеваркой еще два письма. Одно от какого-то слегка чокнутого завсегдатая ночных клубов, чей почерк мы еле разобрали. Не говоря уж о стиле. Привет экстремалам кибермыла! Еще вчера мы с моим дружбаном Риццо (самим the Риццо!) валили с тусни не позже восьми утра, тяпнув малехо «Эрл Грея» у Мирей. Все, завязали! Теперь премся домой ровно к четырем, ради ваших пятидесяти двух минут полного отрыва, я вашу the «Сагу» назвал даже surf twilight zone[2] с нейронной качкой. Между нами, чуваки, если вы чего хаваете, чтобы писать такое, немедленно сообщите, что именно. Сколько торчуа такого среди тивишной жвачки не видал. Один наш кореш держит «Супер-Пупер» (ночной кабак, где вас всегда усадят за ВИП-столик, только нам свистните), так он нарочно видак поставил, чтоб те, кто на нашу сторону перешел, могли ночью оттянуться. И наша секта растет от ночи к ночи. Так что не скисайте. Люк и Риццо P. S. Охота бы глянуть на Милдред нагишом — только ради шрамов. На следующий день получили второе. Мадам и Месье сценаристы «Саги»! Пишу эти несколько строчек, чтобы сказать только вот что: мне сорок один год и я каждую ночь провожу в доме моего детства, неподалеку от Каркассона, потому что моей матери жить осталось всего пару-другую недель. Днем с ней сидит сестра, а я дежурю с вечера до утра. Ей нравится чувствовать, что я рядом. Когда она засыпает, я делаю звук как можно тише и смотрю вашу «Сагу». Не знаю, как сказать, но это единственный час, когда я могу отвлечься, могу наконец перевести дух и прийти в себя. Иногда я даже молча смеюсь. Когда серия кончается, я чувствую, что успокоилась, будто со стороны посмотрев на этот бессмысленный фарс, в котором мы живем каждый день. Спасибо. Мы не знали, что и думать. Но было хорошо. И все. Просто хорошо. Энергично набросились на сорок шестую серию. Под вечер зашел Сегюре, сам принес наши чеки и забрал две готовые серии. Ничего не хочу сказать против этого человека, мученика рутины. Авторов он считает сущим наказанием, актеров тоже, не говоря уж о рекламодателях, а что касается публики, то она в сговоре против него и только мешает развернуться. Он уже отрастил себе небольшое брюшко, и это, похоже, его беспокоит, если судить по бутылке минеральной воды, с которой он не расстается. Нашим главным козырем остается его потрясающее невежество. Это самая надежная гарантия того, что мы можем пропихнуть что угодно, а он даже ухом не поведет. Сегодня вечером он попросил меня растолковать ему реплику Джонаса после кражи картины, подаренной Мордехаем семейству Френель («Если это настоящий Брак, то скоро появится на рынке»). Мои разглагольствования о кубизме до него так и не дошли. Он самоуверенно заявил: — Воры, конечно, могут и брак какой-нибудь в спешке прихватить, но могут и шлепнуть при случае. Когда грабишь витрины, приходится поторапливаться. Благослови, Господи, этого человека, который и мать с отцом продаст, лишь бы помешать зрителю переключиться на другой канал. Перед уходом я помог Матильде надеть пальто. Она удивилась, но поблагодарила улыбкой. Я едва успел вдохнуть украдкой аромат ее женственности и задерживал дыхание, пока не оказался на улице. * * * С тех пор как Шарлотта исчезла, мне даже отвлекаться не надо, чтобы не думать о ней. После десяти вечера мне ненавистна уже любая мысль, так чего ради размышлять о чем-то еще? Вечером я пытаюсь принимать ванну, лежа в очень горячей воде и подставив голову под очень холодную. Читаю только про Микки-Мауса. Листаю огромный фотоальбом. Корчу из себя холостяка. Подумываю, не позвонить ли одной своей бывшей, которая наверняка захочет узнать, как у меня дела. Но все впустую. Мне никак не удается отключить машинку для выдумывания историй. И напрасно я сую голову под холодную воду в ванне, мне никак не избавиться от мыслей о Мари, об Уолтере, обо всех остальных. С первой же картинки про Микки я угадываю продолжение и начинаю сочинять собственные истории, недостойные вездесущего мышонка. В толстенном фотоальбоме есть групповые портреты случайных людей, и я выдумываю тысячи разных обстоятельств, чтобы свести их вместе. Я могу даже каждому из них сочинить биографию, одному за другим. Одинокая жизнь соткана из маленьких приключенческих фильмов с непредсказуемыми ходами и поворотами. Прежде чем позвонить той своей бывшей, я вслух проговариваю диалог, варьируя прилагательные по степени их искренности. От безысходности выхожу на мороз, и ноги несут меня к небольшому зданию на заурядной улице в самом пустынном округе Парижа. Парадоксально, но только там мне удается думать о чем-то другом. По дороге покупаю бутылку перцовки, чтобы доставить удовольствие Жерому. Мы делаем несколько красных, обжигающих глотков. Тристан смотрит фильм о ловле крупной рыбы и медленно уплывает на своем плоту в неведомые моря. Я выглядываю наружу, в темноту. Доносится тихая музыка заснувших городов. Чтобы лучше ее слышать, облокачиваюсь о подоконник. В лунном свете целый лес антенн и труб, тысячи крыш. Дворцы и лачуги соседствуют друг с другом, сами того не зная. Я угадываю их — моих зрителей — повсюду: за стенами, под одеялами. Наверное, спящие имеют право на покой. Остальные — персонажи сериала, который возобновляется каждую ночь с незапамятных времен. Любовники-прелюбодеи сыграют беглых гангстеров. Гуляки отправятся в крестовый поход за последней рюмкой. Дежурные врачи прикоснутся к семейным тайнам. Заблудшие будут искать себя, а избранные — терять. Ночь принесет свой обычный набор необъяснимых преступлений и запутанных интриг. Актеры будут не лишены таланта, сумеют и лгать, и ломать комедию. Они даже сыграют свои роли до конца, а те, что в ударе больше других, сумеют пробиться и сквозь безмолвие своих невысказанных реплик. И речи быть не может о том, чтобы пропустить хоть одну сцену, мир тьмы — слишком захватывающая история. А если когда-нибудь им не хватит воображения для новых приключений, достаточно заглянуть в ящик с картинками. Мы тут как раз для того, чтобы им помочь. Вижу вдалеке, как вспыхивает огонек в какой-то каморке на последнем этаже. Три часа пятьдесят пять минут. Время «Саги». — Знаешь, Марко, я как-то подумал, что наша работенка по важности уступает только земледелию. — Да ну? — Что человечеству нужно после жратвы? Послушать какие-нибудь байки. — Так ты нас ставишь даже впереди портных и сводников? — Да. Тристан резко срывает наушники, мы вскидываем голову, заслышав позывные канала. Фуга Баха зовет нас к экрану. Добро пожаловать всем. — Кто-нибудь смотрел сегодня ночью? Редко бывает, чтобы Луи утром не задал этот вопрос. Наверняка это он так здоровается. Сегодня ночью я проспал десять часов подряд. Тристан задремал, не досмотрев «Звездный путь», а Жером отправился на стадион метать свой бумеранг. Матильда никогда не смотрит во время трансляции и ставит свой видеомагнитофон на запись, чтобы прокрутить за завтраком. Сегодня она думает, что где-то что-то напутала: намазывать гренки маслом пришлось под документальный фильм о добыче газа в Лаке. — Так что там было особого в этой серии, Луи? — Ее не показали. Пока мы осознаем случившееся, над нашими головами продолжает витать это… «не показали». Насколько помню, не было в этой сорок девятой серии ничего такого. Сектанты из «Супер-Пупера» видывали у нас вещи и похлеще. Не показали. Помню только какие-то мелочи. Накидка из шкуры добермана в шляпной картонке. Милдред в сильнейшей горячке бредит по-латыни. Что там еще? Не показали. Брюно достает всех вокруг, к месту и не к месту цитируя Шекспира (лейтмотив — One pound of flesh — «фунт плоти»). Отправляется к медиуму, чтобы потолковать с духом своего нового наставника. Не показали… Уолтер и Мари видят один и тот же сон и в итоге приглашают друг друга к себе во внутренний мир, чтобы обследовать темные закоулки своих душ. Не показали? Что там виднеется — там, не очень далеко? Конец дороги? Никем не замеченный риф, пробивший наше суденышко? Старик подначивает нас найти объяснение. Матильда склоняется к мысли, что это откровенная цензура — просто образовалось лобби антисагистов, которые грозят линчевать директора канала, если он не прекратит скандальный показ. Жером полагает, что административный совет замял дело с квотами, и поэтому в нашем сериале больше не нуждаются. Не додумавшись ни до чего правдоподобного, я начинаю фантазировать: дескать, все серии похитили инопланетяне, чтобы показать соплеменникам, до какого разложения докатилась наша цивилизация. Старик скрещивает руки на груди, как добродушный учитель, собравшийся преподать своим несмышленышам жизненный урок. — Сорок девятую серию не показали этой ночью… потому что показали утром, между восемью и девятью. — Если это шутка, Луи… — Просто Сегюре не соблаговолил сказать нам об этом, но на сей раз только потому, что тянет одеяло на себя, выслуживается перед начальством. Представьте: канал получает от зрителей две-три сотни писем в неделю. Не сговариваясь, дружно переводим взгляд на два жалких листочка, висящих над кофеваркой. — Эти передали, потому что они адресованы непосредственно нам, а остальные громоздятся на канале. Согласно цифрам, все ночные зрители смотрят «Сагу». Это может показаться мелочью, но если сложить всех, кто не спит между четырьмя и пятью утра, остальным каналам впору повергнуться в отчаяние. Судя по опросам, семьдесят пять процентов зрителей «Саги» записывают ее, чтобы посмотреть вечером, по возвращении с работы. Несуразица какая-то! Я еще могу поверить, что горстка душевнобольных запала на этот сериал, но ни в коем случае не могу вообразить, чтобы среднестатистические зрители устраивали семейный просмотр «Саги». Особенно в прайм-тайм, лучшее время, когда на десятках каналов крутят новехонькие фильмы и шокирующие реалити-шоу. Куда уж «Саге» с ними тягаться. — А вы слышали, что двое журналистов ведут колонку, посвященную нашему сериалу? — Думаешь, у нас есть время читать всякую бульварщину? Чтобы заткнуть нам рот, Луи достает газетные вырезки. Тон статеек — что-то среднее между бортовым журналом и бюллетенем закрытого клуба для посвященных. «Мы не верили, что они осмелятся, и вот, поди ж ты!», или «Сегодня ночью нам довелось…», или даже «Есть сильные опасения, что Милдред с Фредом изобретают машину для контроля за нейронами, увидите вечером, на ваших кассетах!» — Не говоря о десятках радиостанций по всей Франции, чьи ведущие в прямом эфире комментируют каждую ночную серию для своих слушателей. — И ты хочешь, чтобы мы тебе поверили, приятель?