Кому из нас двоих хватит духу сказать, что мы практически уже не смотрим сериал, разве только чтобы освежить что-то в памяти. Сегодня утром мне пришлось прокрутить на скорости последнюю серию, чтобы глянуть, какого цвета волосы у Брюно, — ради одного каламбура, который мне непременно хотелось втиснуть. Брюно, Милдред, Уолтер существуют только в наших головах и на жестких дисках наших компьютеров. Луи следит за тем, чтобы никакие помехи не сдерживали наше воображение и свободу письма. Что происходит со сценариями, когда они покидают стены нашей конторы, нас больше не касается. Только такой ценой мы еще находим некоторое удовольствие в том, чтобы написать двенадцать последних серий, предусмотренных договором. — Если бы вы знали, какие драмы порой случаются на площадке. Когда мы с Александром играли… — Кто это? — Актер, который играет Уолтера. Так вот, если позволите, та сцена, где я падаю в его объятия, — это вам не шуточки! Поди знай почему, но он битый час потратил, прежде чем смог сказать: «Мари, есть у вас в глазах какая-то чертовщинка, от которой я просто с ума схожу». И попробуйте после этого убедить себя, что возбуждаетесь от мысли о мужчине, пахнущем ванилью, если он весь провонял жасмином… Есть! Есть у нее в глазах эта чертовщинка, в самом деле есть! Потому-то ему и было так трудно это сказать. — Или возьмите Джессику, ту малышку, которая играет Камиллу. Из-за вас у нее теперь страх самоубийства, с каждым днем все больше и больше. Совсем в уме повредилась. Я прошу уточнить. — Камилла ведь постоянно собирается вышибить себе мозги, и Джессика чувствует, что когда-нибудь она исполнит свою угрозу. Поставьте себя на ее место, неужели не ясно, каково это — месяцами искушать себя самоубийством? — Успокойте ее, она дойдет до конца и даже станет национальной героиней. От вида ее улыбки хочется влюбиться. Я бы дорого дал, чтобы взглянуть на ее ноги, но джинсы никаких лазеек не оставляют. Обещаю себе написать знойную сцену, где она будет танцевать голая при ярком свете. Если не будет других возможностей увидеть эти ноги. А она пока так и не говорит, чего ради пришла сюда. Все это похоже на какое-то инкогнито. Искоса вижу на экране титры «Рокки», без звука. Майонез на бутербродах застывает. — Как бы там ни было, я хочу вас поблагодарить за то, что создали Мари. Если бы наши дороги не пересеклись, у меня бы все осталось по-прежнему. Это была потрясающая встреча. Что-то тут не так. Никогда бы она не приперлась только ради того, чтобы поблагодарить нас. И о своей героине говорит как о подружке, которую только что похоронили. — Как вы насчет небольшого свадебного путешествия с Уолтером? — предлагает Жером. — Только вы вдвоем, без детей, на целых две серии? Почувствовав, что он искренен, она расщедрилась на улыбку. Но ее сердце явно к этому не лежит. — Я пришла попросить вас, чтобы вы избавились от Мари. — … — … — Убивать необязательно. Для этого я слишком ее ценю. Просто как-нибудь ее… устраните. Чувствуется, что эти «избавиться» и «устранить» были тщательно отобраны. Жером повторяет их раз десять на разные лады, пытаясь уразуметь, что за ними скрывается. Она неловко вытаскивает из своей большой кожаной сумки рукопись и простирает к нам, как святые дары. Называется «Лучшее в ней» некоего Ганса Кёнига и, похоже, сулит нам целую кучу проблем. — Это первый фильм молодого немецкого режиссера, он видел одну серию «Саги» и хочет дать мне главную роль. Прочитайте и поймете. Безумие, что я согласилась, но отказаться было бы еще большим. — «Сага» скоро закончится, через два месяца будете свободны. Ваш маленький Орсон Уэллс вполне может подождать. — Съемки уже начались, в Дюссельдорфе. Пока он все сцены снимает без героини, но если я не решусь, он отдаст роль другой. Для нее это волшебная сказка, а для нас сущий кошмар. Убрать Мари — все равно что вырвать из больной челюсти единственный здоровый зуб. Спрашиваю ее, что обо всем этом думает Сегюре. — Он ни о чем не знает. Сегюре — душегуб, но его канал тоже вложил деньги в фильм Ганса. Ему достаточно позвонить, чтобы у меня отняли роль. И в довершение всего она неожиданно заливается слезами. Настоящими. Хватаю бумажные салфетки, принесенные вместе с бутербродами, и сую восходящей звезде. — Не ловись на эту удочку, Марко! Проклятье, она же лицедейка! Это же ее ремесло — выть по заказу! Она же хитрая, эта мадам Пластырь, хочет уйти с сериала, не запачкав задницу, а все потому, что вообразила себя Марлен Дитрих! Да она же ради крупного плана по твоей башке пройдется и не заметит! Не знаю, кому верить. Появляется Тристан, самый незаметный человек в мире, и ковыляет к своему дивану, ни на что не обращая внимания. Но через несколько секунд вдруг приподнимается и, вытаращив глаза, вопит: — Мадам Пластырь?! Что доводит рыдания нашей гостьи до высшей точки. Раздраженный всем этим гамом, я срываю телефонную трубку и набираю номер. — Алло? Да, я знаю, что поздно, но дело срочное. * * * Через четверть часа кризисная ячейка в сборе. Матильда и Луи быстро сообразили, о чем речь. Странно, но никто из них даже не ставит под вопрос уход Элизабет Реа. Матильда находит это «безумно романтичным», а Луи признается, что сам в подобном случае ни секунды бы не поколебался бросить телесериал ради кинофильма. Жером, уязвленный таким обилием сочувствия, дуется в своем углу. Ожидая приговора, Pea сидит сгорбившись на стуле с пледом на плечах и чашкой кофе в руке. Даже в роли спасшейся после кораблекрушения она бы и то не смогла быть убедительней. Поскольку с устранением Мари согласны, кажется, все, Жером просит, чтобы это предоставили ему. Он хочет создать нового персонажа — мучителя, который будет истязать ее множеством острых предметов, пока не наступит смерть. Старик, похоже, не в восторге, но Жером настаивает. — Устроим самоубийство с помощью газа, который разнесет весь дом? Выбросим из окна? Или… подсунем под асфальтовый каток, на манер Текса Эвери? Элизабет Реа в своем уголке пожимает плечами и достает энный «Клинекс» из коробки, которую я стащил в «Приме». — Кто-нибудь помнит сериал «Пейтон-плейс»? — спрашивает Старик. «Пейтон-плейс». От одного только названия в памяти все сразу оживает. Старая американская штука, черно-белая, с кучей актеров, которые потом стали знаменитыми… Райан О’Нил, Миа Фэрроу… Как же звали героиню, которую она играла?.. — Эллисон! — говорит Тристан, ничего не упустивший. — Она вдруг пропала между двумя сериями, никто так и не узнал почему. Нет, узнали, хотя гораздо позже. Вся история там строилась на Эллисон, поэтому все и полетело кувырком, когда Миа Фэрроу встретилась с Фрэнком Синатрой, который играл в соседнем павильоне. Никого не предупредив, она собрала вещички и укатила с ним. Так что Элизабет Реа далеко не первая. — И как выкрутились сценаристы? — спрашивает Матильда. Застигнутые врасплох, они придумали какую-то ерунду. Эллисон исчезает в лесу, ночью ее ищут всем городком, а поутру находят какую-то юную, потерявшую память дикарку, которая смутно на нее похожа. Кто такая? Откуда взялась? Знает ли она тайну исчезновения Эллисон? Может, это и есть Эллисон? Весь мир задавался этими вопросами, на которые сценаристы так и не смогли дать вразумительные ответы, отчего сериал уже не оправился. — Надо извлечь урок из ошибки наших предшественников, — говорит Старик. — Убивать Мари мы не станем, но причины ее ухода никого ставить в тупик не должны. Завтра же пойду к Сегюре и втолкую, что сериал только выиграет от ее внезапного исчезновения. Может, это и будет тем электрошоком, которого нам не хватает. Вернется или не вернется — вот каким вопросом будет задаваться вся Франция. Что там в плане съемок на завтра, Элизабет? — Сцена, где Милдред объявляет Мари, что беременна от Существа. — Когда вам надо ехать? — Самолет в субботу утром. — В субботу утром! — вопит Жером. — У нас же всего сорок восемь часов! Она что, рехнулась? Но Луи считает, что сорока восьми часов вполне достаточно. Если написать сцену ночью, ее вполне смогут снять завтра. Нам не привыкать — Сегюре уже не раз заставлял нас что-то менять в последнюю минуту. Должно быть, у этой Реа теперь сложилось совсем другое мнение о «группе сценаристов сериала „Сага“». Луи ждет наших предложений. — Она едет в Африку с грузом липозы. — Находит Бога вместо Камиллы, которая давно Его ищет, и уходит в монастырь. — Отправляется на поиски своего покойного мужа, который, возможно, не умер. Матильда предлагает самый простой и надежный путь: Мари уйдет с мужчиной своей судьбы, вот и все. Но мужчиной ее судьбы не может быть ни Фред, ни Уолтер, ни любой другой из тех, что необходимы для продолжения сериала. — А не настал ли желанный миг для выхода на сцену таинственного обожателя? — вопрошает Жером. — Потрясающе! — говорит Старик. — Это порадует Сегюре, который уже несколько недель достает нас с этой историей. Со временем мне и самому захотелось узнать, кто он такой. Кому вообще изначально принадлежала эта идея? Матильда поднимает руку, как провинившаяся школьница. — Что ж, мы вправе полагать, что вы — и только вы — знаете, кто скрывается под маской таинственного обожателя. — Беда в том, что у меня об этом нет ни малейшего понятия. — Что, простите? Так и знал! Таинственный обожатель — чистая абстракция, что-то среднее между арлезианкой и йети. — Какие вы смешные, все трое… Вначале у меня были, конечно, какие-то наметки, но потом все здорово запуталось. Вы же сами без конца твердили: «Бросьте пока таинственного обожателя, потом с ним разберемся», «Это связано с таинственным обожателем, не стоит сразу его выдавать», «Всегда успеем снова выпустить таинственного обожателя»… Вот он и примелькался. Стал своего рода «неизгладимым пустым местом», как говорил Сартр. — А его жизнь, черт побери? Кто-нибудь подумал о его жизни? — Бедняжка права. Мы все им пользовались, потому что он был удобен, — вмешивается Жером. — И превосходен как раз своей умозрительностью. — Я что, сплю?.. — Ладно, я вас в это втянула, мне и выручать, — говорит Матильда. — Просижу ночь, но завтра утром Сегюре будет знать, Франция будет знать, Мари Френель найдет наконец свое счастье, а Элизабет сможет спокойно улететь. Мы все аплодируем. * * * Первые лучи зари в окне конторы. Открываю его, комната наполняется свежестью. Жером спит на подушках. Его брат щелкает пультом. Элизабет и Старик проболтали всю ночь, вполголоса, чтобы не мешать Матильде, которая все еще стучит по клавишам, даже не подозревая, что уже занимается день. Варю всем кофе.