— Вас бы на мое место! Кислородная маска на лице, вынужденная немота… Полнейшее бессилие! Если уберете этого типа, я сделаю все, что хотите! Все! С одного взгляда понимаю, что Жером на него больше не злится. Стоит только искренне покаяться, и он первым готов все забыть. Не спеша провожает Уолтера к двери. — Успокойте свою семью, мы навсегда прогоним этого мерзкого человечишку. Считайте, что опасность уже миновала. И кто знает, может, вы выйдете из комы раньше, чем предполагалось. — Вы думаете? — Мы способны на чудеса. — Спасибо! От имени всех моих родных! Мы видим, как он выходит из здания в черную ночь. Жером ничего не хочет добавить, я тоже. Разливаю вино по стаканам, он включает кассету. * * * — Что у вас за похоронный вид?.. Старик вырывает письмо из рук Жерома. Старая мразь! Отправишься в могилу за этой паскудой. И ты, и ее тупица-муженек, этот актеришка дерьмовый, которого я заставлю сыграть его лучшую театральную роль. Надо было этой суке, Лизе, слушаться меня, пока было не поздно. Ее я прикончил, прикончу и вас обоих. Лиза была моя. Сегодня утром, не обратив внимания на адрес, я вскрыл письмо, предназначавшееся Луи. Он довольно долго глядит на строчки. Его небрежной ухмылке никто не верит. — Надо показать полиции, Луи. — Они опять начнут часами меня допрашивать. И без всякого толку. Я такое уже не в первый раз получаю. Письмо отпечатано на лазерном принтере, таких тысячи, а текст сам по себе ничего нового им не даст. — Вам угрожают смертью, — говорит Матильда. — Луи, доставьте мне удовольствие — немедленно, без споров, отправляйтесь в комиссариат. — У засранца, который это написал, ничего общего ни со мной, ни со смертью Лизы. Какой-то начитавшийся газет сумасшедший. Вам не кажется странным, что он объявился, как раз когда «Сага» приобрела успех? — Похоже, он неплохо осведомлен. — Все из-за этого кретина-актера, который направо и налево раздает интервью. Луи никогда не называет его по имени, всегда говорит просто «актер». Если бы Лизу у него увел наемный убийца, бухгалтер или мануальный терапевт, он и то не проявлял бы такого презрения. Когда Матильда вконец допекает его своими уговорами пойти в полицию, он раздраженно уходит с письмом в одной руке и плащом в другой. Мы в тягостном молчании возвращаемся к работе, словно на нас только что внезапно обрушился реальный мир. Покуда мы прячемся за крепостными стенами вымысла, в инобытии, где непререкаемо царим, этот реальный мир кажется нам таким далеким. И таким диким. Он не подчиняется никакой логике, никаким законам драматического развития. С точки зрения правдоподобия реальность не достойна ни малейшего доверия, но никто не прилагает усилий, чтобы как-нибудь это исправить. Для того чтобы выдумать нашу грядущую историю, наверняка придется привлечь сценаристов. Хотя… Учитывая, что я сейчас способен родить, наш бедный мир еще скорее повергнется в хаос. Я уже сам не знаю, с чем граничит моя писанина — с абсурдом или с бредом. Матильда и Жером порой задумываются, в своем ли я уме. Зато Старику страшно нравится все, что я делаю. Он считает, что «Сага» должна нестись вперед все смелее и смелее, не боясь свирепых бурь, чтобы одним июньским вечером доплыть до своей гавани. Если у сериала нет других пределов, кроме пределов моего воображения, то я злорадно отодвигаю их все дальше и дальше, опасаясь, как бы они не преградили мне путь. В трех последних сериях у меня появляется и говорит Бог, я воссоздаю канувшую в небытие героиню и всерьез подумываю устроить высадку инопланетян. Но не маленьких зелененьких человечков с большими глазами и антенками на голове, а существ вполне земного облика, ничуть не более чудовищных, чем человек с улицы. Мои пришельцы будут снисходительны и слишком человечны. Старик находит мою задумку заносчивой и даже рискованной. Но, как и всегда, подбадривает меня на этом пути. «У нас никогда уже не будет такой свободы», — твердит он неустанно. * * * Владыки мира тоже плачут. Должно быть, это из-за усталости. Открыв шкаф в поисках чистой майки, я вдруг разревелся — просто так, ни с того ни с сего. Минуты через две глубоко вздохнул, и стало легче. На моем автоответчике мигает цифра «41», урожай звонков за день. Прослушиваю их на тот случай, если Шарлотта решилась учесть мое хорошее поведение и смягчить кару. Ее голоса не слышу. Как и всегда в четверг вечером, не знаю, куда себя деть. Оставаться дома неохота, еще меньше охоты видеть людей, которые заговорят со мной о «Саге». Наша контора — единственное место, где с наступлением определенного часа о сериале не говорят. Но сегодня мне хочется в одиночку прогуляться по пустынным кварталам, подышать воздухом чудесного весеннего вечера. На авеню Опера останавливаюсь у витрины каждого туристического агентства. Путевки есть на любое направление. Только выбирай. Токио. Остров Маврикий. Веракрус. Рим. Нью-Йорк. У каждого места свой образ, свои сказки и легенды. Вымыслы, одним словом. Только при виде названия Осло в моей голове не крутится никакой фильм. Воображаю себе место без всяких выдумок и лжи. Место, где люди говорят «да», когда хотят сказать «да». Дома, не лезущие в глаза. Редкой невинности бары. Женщину, думающую только об этом мгновении. Чистый и здоровый гостиничный номер. Может, в следующем году. Прохожу мимо входа в Лувр и присаживаюсь у пирамиды. Вдалеке закрывают сад Тюильри. Иду дальше вдоль Сены. В нескольких шагах от Нового моста перед витриной большого универмага устроились четверо бомжей. Подходя к ним, замедляю шаг. На гигантском экране какой-то игровой фильм. На другом — документальный. Но взгляды всех четверых прикованы к немым персонажам «Саги», которые тоже тут, в остальных светящихся ящиках. Ребятки отпускают похабные замечания, прихлебывая свою краснуху. Мало машин на улицах. Не могу поверить, что это отчасти из-за меня. Сам того не слишком желая, оказываюсь на левом берегу. Площадь Одеон обезлюдела. Билетерши из кинотеатров дышат воздухом под афишами. В табачной лавке на бульваре Сен-Жермен какое-то скопление людей. Вхожу, чтобы заказать пиво у стойки. Хозяин наливает мне кружку, не отрывая взгляда от экрана, и ставит ее передо мной, даже не покосившись в мою сторону. Оказывается, Мордехай только что купил себе целый парк аттракционов, чтобы развлекаться в одиночку. В том, как он карабкается по всем этим штуковинам, которые крутятся и вертятся только ради него одного, есть что-то волнующее. Тысячи разноцветных лампочек сверкают лишь для его глаз. Какой-то клиент, облокотившийся о стойку рядом со мной, говорит вполголоса: — Все-таки бабки — это здорово. В следующем эпизоде появляется Фердинанд. Это его второй выход на сцену в сериале. — Кто такой? — Приятель Брюно. Фред на нем опыты ставит. Фердинанд пишет письмо любимой женщине. Он один, в декорациях, изображающих что-то богемное. За кадром слышен его голос. Не зная, где ты, я воображаю тебя повсюду. В вагоне метро, в который сажусь, за дверью, которую открываю, на улице, по которой иду. Если бы ты знала, как это ужасно — все эти разветвляющиеся улицы и страх, что выберу не ту, что ведет к тебе. Когда я звоню какой-нибудь из твоих подружек, я уверен, что она мне врет и что ты в этот миг машешь ей руками. Когда звоню другу, воображаю тебя в его постели, всего в нескольких шагах от телефона. Иногда боюсь, что тебе плохо, но большую часть времени боюсь, что тебе хорошо. После твоего ухода я каждый день делаю заметку на стене моей комнаты, и пока у меня написано: ОТСУТСТВИЕ, НЕХВАТКА, НЕДОИМКА, ЛИШЕНИЕ, ПРОБЕЛ, ЛАКУНА, УДАЛЕНИЕ, ИСЧЕЗНОВЕНИЕ, ИЗЪЯТИЕ, ДЕФИЦИТ. Мне осталось всего два-три синонима, чтобы продержаться еще несколько недель. Я всего лишь хочу знать, где ты, Шарлотта. Я тебя так люблю. — А это кто такая? — Тебе же говорят, его подружка. — Рене, плесни-ка нам еще «Кот-дю-рон». — А нам-то какое дело, если его девка бросила? — А с тобой что, такого не бывало? — Бывало. — Ну так чего ж тогда… Я дошел до Монпарнаса. Вдалеке увидел последние кадры «Саги» в крохотном телике бензозаправщика с улицы Асса. Жизнь возвращается в прежнее русло, заполняются террасы кафе, на бульварах снова пульсирует дорожный поток. Пытаюсь убедить себя, что это всего лишь обычный вечер, такой же, как другие, даже если, шагая по улице Турвиль, я слышу обрывки разговоров, знакомые имена и слова, прямиком вышедшие из-под моего пера. Тристан один, похоже, скучает. Мне даже показалось, что экран не горит. Его брат отправился за чем-нибудь сладким. Спрашиваю, как ему серия. — Вам опять удалось меня удивить, всем четверым. Местами черт знает что, местами завораживает, но по-прежнему нельзя сказать, что это занудно или предсказуемо. Спрашиваю, как выглядело появление Мари, смонтированное из старых кадров, хотя на него, конечно, эффект неожиданности подействовать не мог, поскольку он сам присутствовал при монтаже. — Даже незаметно, что это фокус, Уильям на совесть постарался. Впечатление такое, будто она и впрямь вернулась, просто шок. Для маленького проходного эпизода это еще годится, но злоупотреблять такими трюками не стоит, в конце концов их заметят. Идеальным было бы убедить настоящую Элизабет, чтобы она приехала и сыграла сцену — всего одну, маленькую. Пусть будет нашей приглашенной звездой, «Special guest star», как сказал бы Жером. — А кроме того, пора заканчивать сериал, — продолжает Тристан. — Уходить надо красиво. Было бы полным мудачеством размазать «Сагу» еще на один сезон. Тут никаких проблем, Сегюре ни о чем подобном даже не заикался. — Шоколадное, эскимо. На тебя, Марко, я тоже взял. Предлагаю Жерому позвонить Элизабет Реа, чтобы узнать, как у нее дела. Она оставила телефонный номер своего отеля в записной книжке Старика. * * *