Я хохочу. Подхожу к ней и касаюсь рукой ее предплечья, желая удостовериться, что она точно из плоти и крови. Бармен обеспокоенно спрашивает издалека, не мешаю ли я ей. Она отрицательно мотает головой. Невероятное лицо. Прорисовано плохо, но немедленно внушает уважение. Что-то древнее и священное таится в этих некрасивых чертах. Откуда только они ее откопали? — У меня никакой памяти на имена, особенно на имена актеров, но я вас видел как-то раз, когда начальство устраивало коктейль на студии. Мы с вами не говорили. Вы тогда сказали что-то довольно симпатичное о сценаристах, это я помню, дело было в феврале. Ваша фамилия начинается на «Д», а может, на «Т»… А зовут вас… Софи? Она пристально смотрит на меня, с любопытством, но сурово. — Я бы предпочла увидеться с Матильдой Пеллерен. Она заказывает еще один бурбон. В той серии, где они с отцом надрались, она тоже его пила. — Сожалею, но Матильда покинула место преступления вместе с остальными. Это она создала, оживила и довела до ума вашу героиню. Пара Милдред — Существо тоже ее работа. — Не называйте его так. — Кого? — Мужчину, которого я люблю. Надо бы вспомнить, что я читал о ней в газетах. Софи… как бишь ее. Вроде бы с юга, из Ниццы или Канн. До «Саги» вела небольшую передачу на местном телевидении. А может, я путаю ее с кем-то еще. Громко и решительно спрашиваю, кто ей сказал, что я в этом баре. Она отпивает глоток бурбона, не переставая мерить меня взглядом с ног до головы. Чуть надменно, что меня раздражает. — Хотите сказать, что оказались тут случайно? Смотрите мне в лицо, когда я с вами говорю. — Уж вам-то должно быть известно, что у меня не слишком ладится с тем, кого вы называете Существом. Так что волей-неволей пришлось пойти по барам. В конце концов, Dad[10] прав. Не знаю ничего лучше выпивки, чтобы сделать этот пошлый мир хоть немного сносным. Когда все было совсем плохо, я искренне подумывала о карьере алкоголички. Это ведь тоже карьера, здесь тоже можно добиться блестящих профессиональных успехов. Некоторым это удается, некоторым нет. — Не пытайтесь меня разжалобить, я отлично знаю, что после показа восьмидесятой серии актеры первыми взвыли: искажение созданного ими образа, обман доверия и все такое прочее. Вы ведь комедиантка, а тут было задето ваше непомерное актерское «я». Но это было наименьшей из наших забот. — Самая большая удача в моей жизни — это встреча с тем, которого я люблю. Вторая — мой ум. Без моего невероятного умственного коэффициента я бы уже созрела для психушки. Вечный вопрос: делает сверхинтеллект несчастнее или наоборот? До восьмидесятой серии я бы не смогла на него ответить. Но теперь знаю: чем ты умнее, тем меньше страдаешь. Улыбка счастливца и счастье простака — всего лишь химеры. Я отделалась легче остальных, но тому, кого я люблю, не хватает средств, чтобы попытаться понять. Вы же сами видели, какие у него отношения с миром, с другими людьми… — Сюда вас Сегюре послал? Это он вас натравил на меня? — …Мое единственное преимущество перед ним состоит в том, что я умею выделять смысл. И благодаря этому рассматривать собственную боль как бы со стороны. Он же может только страдать как животное, потому что он животное и есть. А я страдаю не меньше его, видя, как он тонет. — Вы довольно хорошая лицедейка. Без работы долго не останетесь. — Думаете, для меня это так просто? Отец-алкоголик, вполне довольный своей судьбой, но ведь алкоголик же. Мать то пропадает, то появляется, то снова пропадает. Брат из полицейских подался в холуи. А возлюбленный живет как дикий зверь. Отличная семейка эти Каллаханы… Не говоря об их окружении. — От меня-то вы чего хотите? Она допивает свой бурбон, и бармен, даже не спрашивая, наливает ей следующий, словно старому завсегдатаю. Она благодарит его кивком. — Вы обжираетесь словами, многоречивыми диалогами, но главное — вы не пытаетесь понять. Вы навязали нам обоим ад, и мы с каждым днем погружаемся в него все глубже и глубже — на такую глубину, куда даже ваше плодовитое воображение не смогло бы проникнуть. Я вынесла сильнейшие физические муки, но все это пустяки по сравнению с тем, что он переживает каждый день. Она кладет стофранковую бумажку на край стойки и слезает со своего табурета. — Сделайте что-нибудь для того, кого я люблю. Нельзя дать ей уйти, не положив конец этому маскараду. Я хватаю ее за руку. Обеспокоенный бармен приближается. — Прежде чем уйти, вы мне покажете ваши шрамы. Она яростно дергает рукой и смотрит на меня с вызовом: — Это не только в наших интересах, но и в ваших собственных. В той единственной серии, где видны шрамы, гримеру понадобилось добрых два часа, чтобы их сделать. Если только и он с ней не заодно! — Отпустите! Во мне вскипает волна бешенства. Бармен встревает между нами и, схватив меня за грудки, отшвыривает. Я налетаю на столик и падаю вместе с ним. Милдред уже исчезла. Медленно встаю. Он приказывает мне убираться. — Она тут в первый раз, эта девица? Вместо ответа он хватает меня за шиворот и выставляет вон. Стоя посреди улицы, ищу ее взглядом. Спрашиваю у прохожего, который час. Час сорок. Так Ты никогда не спишь, Господи? Ты решил не оставлять меня, пока я не пойму? Больше не беспокойся: я понял. Могу даже выдать Тебе Твой внутренний монолог, Твой голос за кадром: «Малыш Марко, ты хотел играть со старшими, бросить Мне вызов на Моей собственной территории? Ну так Я тебе покажу, что такое драматическое действие, ложный след, новая завязка. Сюжетных поворотов ты у Меня получишь вдосталь». Примись за других, они виноваты не меньше моего. Тебе одному ведомо, куда попрятались Матильда, Луи и Жером и что они делают в эту самую секунду. Где вы, все трое? — Это он? — Ну конечно он. Два силуэта приближаются ко мне. — Узнаешь нас? Ну да, я вас узнаю. Счастье должно быть полным. Вы Брюно и Джонас. Но Милдред выкинула со мной свой фокус всего минуту назад, так что эффект неожиданности несколько смазан. Вполне сознаю, что все подстроено на славу, но не испытываю ни малейшего желания участвовать в вашей прекрасной мизансцене. — Так ты нас узнаешь? Наихудшая обида для актера — это не узнать его. — Моя физиономия тебе ничего не напоминает? — Совершенно ничего. — А моя тоже? — Честно говоря, нет, ребята. За кого они себя принимают, эти актеришки? Они были никем, пока не получили свою роль. Без нас они бы и остались никем. И вот теперь качают права, требуют возврата к нормальности. Мелкие, ничтожные персонажи, порожденные причудой моего воображения. Вы мне обязаны всем. * * * Мелкие, ничтожные персонажи, порожденные причудой моего воображения, оставили меня в сточной канаве с окровавленной мордой. Отставные полицейские и подростки, едва вступившие во взрослый мир, бьют крепко. Не думал, что они способны на такое. На гораздо худшее — еще куда бы ни шло, но не на такое. Сажусь на краю тротуара и смотрю на проезжающие мимо такси. Осознаю, до чего же устал. Как бы мне хотелось быть сегодня вечером с Шарлоттой. Она бы утерла мне кровь платком, в который никогда не плачет. Прямо передо мной останавливается мотоциклист. — Не подскажете, где тут улица Пуассоньер? Вижу надежно привязанный к багажнику портативный телевизор, наверняка отдавший богу душу. — Поезжайте прямо до площади Республики, потом по бульвару Бон-Нувель и за кинотеатром «Рекс» сверните направо. Если ищете дом сто восемьдесят восемь, то это в самом конце. — Спасибо! Он взревел мотором и скрылся в темноте.