• • Сам не знаю, почему поверил – сразу. Почему не плакал? • • Почему ты не плачешь, придурок? • • Ник возвращается, говорит, что я могу остаться. То есть как – остаться? – Ну так, обычно, как все остались. В конце концов, ты же наш ровесник. – Мне скоро восемнадцать. – А Мухе шестнадцать. Ничего. – А тебе сколько? Не сразу отвечает, наверное, хочет соврать, потом говорит. – Меня ждут в части. – Не знаю. – То есть что значит – не знаешь? Я вообще-то без разрешения ушел, и, если не вернусь, достанется… – Ты утром ушел. Они уже хватились, уже наказали твоего друга. Бля, а он откуда знает – о Павлике? Я же никому, никому, ни разу. – Ну, ты просто когда тут стоял – я не подслушивал, не думай; сказал несколько раз, что мол, теперь Павлику достанется. А кто это может быть, кроме… – Ладно, я понял. Но все-таки не могу. – Надо, чтобы смог. Теперь он смотрит прямо, и я все понимаю. – Не отпускаете, значит? Вижу, что на лестнице появились еще парни – Степашка, какой-то еще рыхловатый, невысокий, потом мелкий, рыженький; только того, избитого, нет. Не сбежать, нет – хотя и глупо подчиниться Детям, я же кто? А я же никто, я теперь не хочу за реку. Мама, мама. – Ты знаешь, как пройти по мосту? Он уцелел? – нетерпеливо спрашивает Ник, становясь так, чтобы я не видел щель в заборе. Молчу. – Слушай, нам всем жалко твою маму. Мы ее не убивали, если что, она нормальная была, хорошо с нами обращалась, она не виновата, что ее тоже заперли. И Хавроновну тоже. Хавроновна повесилась, это все видели. А Алевтина Петровна… ну, у нее больное сердце было, она вечно за грудь держалась. – Ничего она не держалась, ты, урод… – Тихо, тихо. При тебе, дома, может, и не держалась. А тут стала. Что тут странного? – Так шла бы к врачу, – отворачиваюсь, вот теперь-то слезы выступили, теперь выступили. На крыльце появляются и девчонки, одна только смотрит жалостливо. Зуб болит, и я снова сплевываю – стараюсь только, чтобы далеко от холмика. Не присматриваюсь, красное или нет, но, кажется, никакой корочки на десне не будет. Следом за девочками, кажется, вообще Последним, выходит тот пацан с длинной челкой, темной и грязной, разбитой губой, что стоял возле лестницы. С ним никто не становится, все отступают. Высокая блондинка, накрашенная странно ярко (мелькнуло, что в школе не разрешили бы так), встает рядом с Ником, берет его за руку: – Алевтина Петровна не могла к врачу пойти – фельдшер ушел, а в Город стало почти сразу не добраться, так что она только таблетки пила. Отворачиваюсь от них, обхожу, но только обратно, в холл санатория, и только бы девчонки не увидели, что плачу. – Нужно нажать на глаза, – говорит избитый парнишка. – Что? – Нужно на глаза нажать, чтобы не плакать. С ним нельзя разговаривать, неуверенно говорит кто-то. Голос тоненький. • • И я нажал на глаза, и они устали, и они уставились в землю. Заткнись, отвечаю тоненькому голосу, если я хочу с кем-то разговаривать – значит, буду. Я даже с Павликом первым говорить стал, хотя он считался, ну, не очень, по крайней мере, в центре подготовки так было, что-то о нем не то думали. И в часть он поехал с не тем – мне что, я говорил. – Спасибо, я говорю, а что с тобой случилось? – Ты это имеешь в виду? – Он немного поворачивает голову, показывая синяки. – Да. – Ничего особенного – просто не поладили тут с одним. – С одним? – Ну, с двумя. Разве это меняет дело? – Вообще меняет. – Ну хорошо, я просто хотел кое-кого убить. – За что? – Не хочу рассказывать. – Что, никто не знает? – Все знают. Никто не знает, за что. И не узнает. – Ну, пошел ты их убивать –? – Ну и огреб по первое число. Я же драться вообще не умею, сразу понял, что нужно убивать. Хорошо, скажу – один из Них тебя к Нику вел. Умник, а? – Нормальный. Он же не виноват. – Конечно. Никто не виноват, что родился придурком, на это никто, совершенно никто не может повлиять. Родителям разве что бухать поменьше надо было бы, но тут ничего не сделаешь. Мерзко это, про родителей. Но так жалко его, что не одернул, не сказал ничего. Но, вдруг продолжает парень изменившимся голосом, к твоей маме это не относится, слышишь? Она мне кое-что хорошее сделала, что я никогда не забуду.