Неуклюже посюсюкал, но Ирина быстро повела его пить чай на кухню, извинившись, что из-за малыша не может принять в комнате. Егор приглядывал за младшим братом, Кирилл, кажется, был рад гостю, беседа текла оживленно, а вскоре оба мужчины и вовсе завелись по какому-то важнейшему международному вопросу, и Ирине, не разбиравшейся в политике, оставалось только подливать чаек и догадываться, зачем явился председатель. Не потому же, что у него острый дефицит общения, в самом-то деле! Выяснилось это, только когда печенье было съедено и Павел Михайлович, заметив, что давно не проводил так хорошо время, откинулся на спинку стула и внимательно посмотрел Ирине в глаза: – А я ведь к вам по делу, Ирина Андреевна! Вы только сразу меня, пожалуйста, не выбрасывайте из окна. – Хорошо, не будем. – Дослушайте до конца, ибо положение безвыходное. – Павел Михайлович, я сделаю все, что в моих силах. – Ирина Андреевна, вы не могли бы выйти на работу? Не навсегда! На чуть-чуть! Недели на две, максимум на месяц! – Нет, как это… – опешила Ирина, – вы же сами видите… – Да, конечно! Но я все сделаю, проведу приказом, выпишу премию двойную! – Пятерную, – хмыкнул Кирилл. – Да какую скажете! – А ребенок? – Могу в лучших яслях договориться… Ирина покачала головой. Павел Михайлович тяжело вздохнул и сказал, что тогда придется вообще остановить отправление советского правосудия в отдельно взятом городе Ленинграде. Ситуация выглядела действительно катастрофически. Одна судья, ровесница Ирины, тоже готовилась в декрет, ветеран Малышев пару месяцев назад подцепил у кого-то из своих подсудимых туберкулез и теперь проходил длительное лечение, но это было еще не критично. Беда подступила, когда два наиболее работоспособных члена коллектива, неразлучные друзья Иванов и Табидзе, решили отправиться на зимнюю рыбалку, их закрутило на скользкой дороге, и в результате оба сейчас находились в Институте скорой помощи. Врачи их спасли, но восстанавливаться оба будут очень долго. Председатель выдержал и этот удар, призвал уцелевших товарищей крепить оборону, справедливо распределял нагрузку, не забывая и себя, и надеялся продержаться до выхода Табидзе, который пострадал меньше Иванова. Но тут судьба нанесла ему новый удар. Судья Демидова получила известие из Института Бакулева, что подошла ее очередь на операцию. Не отпускать старушку было бы просто бесчеловечно, она ждала этой очереди несколько лет. Институт Бакулева слишком солидное учреждение, чтобы там можно было договориться о переносе сроков операции. Не хочешь сейчас – иди на все четыре стороны. Демидову надо отпускать, но тогда, чтобы не парализовать работу городского суда, надо брать кого-то на временную ставку. – А вы сами знаете, дорогая Ирина Андреевна, что нет ничего более постоянного… Придет какая-нибудь лиса из сказки про ледяную избушку, и все. Демидова вернется здоровенькая, а ей бац! Иди-ка ты, бабушка, на заслуженный отдых! Ирина покачала головой. Она знала Демидову еще со студенческих времен и считала ее своей наставницей. По-настоящему мудрая и опытная женщина, такого специалиста нельзя терять. Да и для нее самой работа – это все. Муж погиб на войне, детей не было… Для нее пенсия – это смерть. – А если хорошего человека? Председатель поморщился: – Да хоть святого! Сами знаете, должность соблазнительная, чего только не сделаешь, чтобы ее занять! Ирина Андреевна, солнышко вы мое, ну хоть на пару неделек! А там кто-то из них выпишется. – А не проще выездные заседания в Институте скорой помощи организовать? – буркнула Ирина. – Иванову с Табидзе все равно делать нечего, пусть судят себе помаленьку без отрыва от больничной койки. – Очень остроумно. – Но ваше предложение, простите, не намного лучше. Или вы хотите, чтобы я выносила расстрельный приговор, кормя грудью? – Что вы, Ирочка! – Павел Михайлович замахал руками. – Никаких расстрелов! Лично вам дела буду подбирать самые конфетки! – Знаем мы ваши конфеты. Павел Михайлович, я все понимаю и очень сочувствую, только у меня сейчас на первом месте ребенок. Я не могу, просто не имею права рисковать его жизнью и здоровьем даже ради очень благой цели. Кирилл, до этого молча пивший чай, вдруг откашлялся. – А когда ваша бабуля уезжает на операцию? – вдруг спросил он. – Через три недели. – Хорошо, – Кирилл улыбнулся, – я могу взять отпуск и дать жене немного поработать. – Ты? – изумилась Ирина. – А у тебя есть еще мужья? – Но ты же отгулял. – Возьму за свой счет, ничего страшного. Деньги у нас пока есть. – Кирилл Вениаминович, есть совершенно законные способы отцу сидеть с маленьким ребенком, – воодушевился председатель, – я вам объясню, как все грамотно оформить, так что вы ничего в деньгах не потеряете. – Подождите, подождите! Как это ты будешь сидеть? Во-первых, тебя на заводе не отпустят. Кирилл приосанился: – Я специалист такого уровня, что сделают все, как я скажу. Иначе я уволюсь и перейду на Кировский завод, куда меня давно переманивают. Ира, ну что делать, если надо? Если без тебя вот прямо вот никак? – Никак, никак, – быстро подтвердил председатель. – Но я же кормлю еще. – Станешь сцеживать, а в обед я тебе буду Володьку привозить. – В суд, к уголовникам. Очень мило. – Ну ты тогда приезжай. Попросим, чтобы тебе перерыв на обед подольше сделали. Ирина подумала, что в принципе и за час успеет обернуться, ведь квартира Кирилла ближе к суду, чем ее старое жилье. Она наполнила чайник и подожгла под ним газ. Кирилл зря озвучил свою готовность помочь. Все, путь к отступлению отрезан. Теперь председатель будет вести себя как отец Федор у инженера Брунса, то есть не уйдет, пока не добьется своего. – Кирилл, но ребенок должен быть с матерью, – промямлила она. Муж пожал плечами: – Знаешь, Ир, когда критическая ситуация, надо думать не кто что должен, а кто что может. Я могу тебя подменить, и даже без особого напряга. Ирина нахмурилась. Ей с трудом верилось, что через три недели она сможет вынырнуть из этого моря ползунков и сосок, но тогда в него с головой погрузится Кирилл. Как знать, не станет ли это последней каплей в чаше романтики их отношений? Мужчины ой как не любят превращаться в домохозяек. – Ир, ты боишься, что я не справлюсь? Она энергично покачала головой: – Господи, конечно, нет! В смысле, не боюсь. Ты отличный отец. – Ну и все. – И ты согласишься ради… Черт, даже не ради меня, а в интересах моего коллектива? – Ну да. Кстати, чтобы вам мой нимб глаза не резал, скажу, что я тоже не внакладе. Курсовиком хоть займусь. – Ну-ну, – хмыкнула Ирина, – флаг тебе в руки. – А что? – Я вижу, ты просто не представляешь себе пока, на что подписался. * * * Упросив акушера-гинеколога подстраховать себя без надежды на ответную услугу (роды Семен принимать не умел и боялся), он съездил в Ленинград за своим железным конем. Встреча с сестрой оставила тягостное впечатление, Лариса, казалось, совсем примирилась с потерей и жила как раньше. Эти пару часов, на которые ему удалось вырваться, Семену хотелось говорить о маме, перебирать детские воспоминания, рассказывать Зине, какой была ее бабушка, когда девочки еще не было на свете. Он настроился на грустный, чуть сентиментальный вечер, но Зина уехала на съемки, а Лариса сразу завела разговор о комнате, потому что нельзя, чтобы она пропала. Семен пожал плечами. Устраиваясь на работу в деревню, он счастливо обошел этот скользкий момент. Полагалось прописаться на новом месте, то есть автоматически потерять ленинградскую прописку, которая сохранялась только при выезде на Крайний Север и приравненные к нему районы. Однако в деревне так мечтали заполучить нового хирурга, что выделили ему одну из пустующих изб, в которых в отличие от специалистов недостатка не наблюдалось. Заселяйся в любую и живи. Семен иногда ощущал, что это надо как-то уладить по закону, потому что казалось, что мама вечна и всегда будет ждать его в их комнате, и он ничего не оформлял скорее от безалаберности, чем из прагматизма.