Она покачала головой: – Не знаю, Борь. Просто ты сейчас ведешь себя как школьник, которому наваляли одноклассники, а он вымещает зло на младшем брате. Ты струсил, что ж, это твой выбор, и я его уважаю, но после этого, согласись, ты потерял право указывать мне, что ты потерпишь, а чего нет. – Я действовал как лучше для тебя, потому что если б дернулся, то они бы не только меня убили, но и тебя. Не надо из меня труса делать. – Ты сам его из себя сделал, так имей хотя бы смелость признаться в этом. – Не надо разговаривать со мной как на комсомольском собрании! – А там не самые плохие вещи говорят, – заявила Ольга. И отрезала: – Все, Боря, разговор окончен. Но муж долго еще не унимался, разглагольствовал, что не испугался тогда, а проявил тактическую выдержку, которая спасла жизни им обоим, а она просто хочет его унизить, вот и ухватилась за ничтожный повод. Когда он договорился до того, что она специально выставляет его трусом, чтобы путаться с мужиками, Ольга не выдержала. Она быстро оделась, с омерзением сунула ноги во влажные сапоги и выскочила на улицу, напоследок бросив мужу, чтобы он сам объяснил маме, почему ее дочь ушла из дому. Квартира принадлежала им с мамой, поэтому уходить следовало Боре, но выставить его за дверь было нереально. Он стал бы упираться, приводить весомые аргументы, привлек бы тяжелую артиллерию в виде мамы, и Ольга оказалась бы истеричной дурой при святом муже, который никогда ее не бросит, несмотря на все гнусные вы- ходки. Но сейчас она просто физически не могла находиться рядом с ним, видеть его самодовольную физиономию, слушать пафосные речи, которыми он пытался прикрыть свое малодушие. Впрочем, сейчас ей было неважно, прав он или нет, трус или смельчак, главное, что мерзнуть на холоде в мокрых сапогах лучше, чем сидеть рядом с ним в комфорте и уюте. Снег перестал, остатки его таяли на проводах и чугунных оградах, ночь сгущалась, а идти было некуда. Таких подруг, чтобы пустили ночевать, у нее нет, остается вокзал или дежурная часть. Надо куда-то приземлиться, потому что обидно на таком важном процессе подхватить грипп и щеголять перед ленинградским бомондом красным носом и беспрерывным чиханием. Как жаль, что нельзя поселиться в гостинице! Свободных мест вечно нигде нет, а и были бы – никто не даст ей номер с ленинградской пропиской. Хоть в больницу ложись! Ольга остановилась, огляделась, долго смотрела на дверь своей парадной. Хорошо бы сейчас Боря побежал за ней и вернул домой! Но нет, зачем ему? Он в тепле и уюте, наверное, рассказал уже маме, как уличил ее с любовником, а она, дура неадекватная, психанула. И мама утешает его, качает головой и вспоминает, каким Оля была трудным ребенком, а минут через десять они начнут придумывать, какие унизительные слова скажут, когда она вернется несолоно хлебавши. Мама верила гадостям, которые про нее говорили, и спуску дочери не давала никогда. «Зачем людям о тебе лгать?» – вот ее любимый вопрос. И в самом деле, зачем? Все же кристально честные, одна Ольга хитрит и изворачивается, чтобы не наказали. Но возмездие, оно такое. Оно найдет. Ольга переступила с ноги на ногу, чувствуя накатившую слабость. С трудом она доплелась до проспекта и зашла в телефон-автомат. Удивительно, он работал, а в сумке нашлось несколько двушек. Беда только в том, что наизусть она помнила только домашний телефон и рабочие свой, мамы и мужа, а записная книжка осталась дома. И тут в памяти всплыл еще один номер. Ольга поморщилась. Нет, неудобно, да и не выписали его, наверное, еще… И все же набрала. Ответили нескоро, когда она уже хотела разъединиться. – Саня? Это Ольга Маркина. – Что случилось? – Прости, что беспокою, но у тебя случайно нет какой-нибудь конспиративной квартиры? – Зачем? – Переночевать. – Ты с любовником, что ли? – О господи, Сань, нет! Одна. – Так приезжай. Адрес знаешь? – Неудобно. – Приезжай, а там посмотрим, что удобно, а что нет. Возьми такси, я заплачу. – А тебя уже выписали? – вдруг спросила она. – Прояви дедукцию, – посоветовал Саня, назвал адрес и разъединился. Всей душой ощущая глупость и подлость своего поведения, Ольга остановила проезжающее мимо такси и назвала адрес. Саня встретил ее на углу возле проезда во двор. Он жил на Васильевском острове, возле станции метро «Приморская», в необыкновенно длинном доме, растянувшемся на весь квартал. Ольга не любила современную архитектуру, это нагромождение бетонных коробок, но признавала, что этот дом получился действительно красивым, будто огромный лайнер, стремящийся вдаль, к горизонту. Тут даже пахло морем. Квартирка оказалась совсем крошечная, с тесной прихожей и низкими потолками, но большие окна создавали ощущение простора, а в целом обычное жилье свободного мужчины, без изысков, но и не запущенное. Саня с порога сказал, что приготовил ей маленькую комнату, уже постелил там на диване белье, а в ванной повесил свежее полотенце, достал с антресолей тапочки, а из шкафа шикарный махровый халат, который берег для торжественных случаев. Уже поздно, если Оля хочет, то может прямо сейчас ложиться спать, или он сварит сосиски. – Мне главное – снять мокрые сапоги. А ты поправился? – Да вроде да. В общем, давай, располагайся. Ольга подумала, надевать халат или остаться в уличной одежде. Но Саня вел себя настолько по-дружески, что глупо строить из себя мимозу. Ее трясло то ли от холода, то ли от нервов, и Ольга быстро приняла горячий душ. Стало чуть легче, и она вышла, плотно закутавшись в халат, а колготки повесила сушиться на батарею так, чтобы они как можно меньше бросались в глаза. Саня подал ей шерстяные носки: – Осторожно, они колючие, и я туда еще горчички подсыпал, чтобы ты не заболела. Ольга надела: – Тебе, наверное, интересно, почему я попросилась ночевать? – Интересно, – Черепанов поставил перед ней тарелку с двумя сосисками и кучкой рожков, похожих на овечью шерсть, – но ты не рассказывай. – Нет? – Не, Оль, не надо. – Не буду. – По две морские капли накатим? Она пожала плечами. Саня достал из шкафчика две пузатые рюмки зеленого стекла, из холодильника бутылку «Пшеничной» и налил на донышко. – Давай, Оль, чисто для профилактики. Чтобы не заболеть. Они чокнулись и выпили. Доза действительно оказалась смехотворная, но Ольга, не любившая водку, закашлялась. – Ты же мне поцелуй еще должна. – Давай пока отложим. – Да, я тоже думаю, лучше потом. – Спасибо, что приютил меня. – Да господи! Сегодня я тебя выручил, завтра ты меня. – Вот это вряд ли, – усмехнулась она, – в моем доме тебе не будут рады. – Ну иначе как-нибудь, не суть. – Кстати, о доме… Разреши я позвоню? Ей очень не хотелось слышать голос мужа, но ради мамы необходимо отчитаться, что она в безопасности и все в порядке. Подошла мама, процедила, что поведение Ольги недопустимо и ей следует срочно задуматься, как жить дальше, пока не стало поздно, и что, когда Ольга выходила замуж, мама дала себе зарок не вмешиваться в их жизнь, но если дочь позволяет себе совершенно дикие выходки, то сохранять нейтралитет просто невозможно. «Я не в силах спокойно смотреть, как ты сама себя губишь!» – воскликнула мама и разъединилась. Повесив трубку, Ольга чувствовала себя так, будто таскала мешки с камнями, но это было для нее обычное ощущение. Пока она звонила, Саня приготовил чай. Ольга села за стол и улыбнулась. Уютный домовитый мужичок, и не скажешь, что в прыжке вырубает злодеев. После поездки в больницу она не удержалась и как бы невзначай навела справки о Саниной личной жизни у пожилой секретарши, которая любила его, как сына. Оказалось, Черепанов развелся потому, что жена нашла себе иностранца, какого-то то ли шведа, то ли финна, и выскочила за него, как только он позвал. Что ж, трудно осуждать, советский человек будет ли хорошим мужем, еще неизвестно, а иностранец – однозначно билет в другую, сказочно-счастливую жизнь. Ольга сама в юности мечтала выйти замуж за гражданина капстраны, был такой грех, так что не ей осуждать Санину супругу. Да и вообще это не ее дело! Она замужняя женщина и просто пережидает небольшую семейную бурю у хорошего человека, вот и все. Чай был еле теплым и сильно отдавал веником, но Ольга выпила полчашки. Ее снова зазнобило, и Саня принес откуда-то оренбургский платок. – Мамин, – сказал он, накидывая его Ольге на плечи, и она вдруг вспомнила, что точно такой же был на сумасшедшей, которая сегодня приставала к ней.