Они засиделись допоздна, пили чай с конфетами, и мама все переспрашивала, точно ли Ольга не пострадала от тех гадов, и убеждала, что все наладится, Ольга встретит достойного человека и родит детей, и так хотелось в это верить… Когда Ольга легла спать, то почувствовала себя так, будто сбросила тяжелый груз, который несла так долго, что успела привыкнуть к его весу. Чуть царапало по сердцу мамино «теперь я могу просто любить тебя». Почему только теперь, почему не раньше, когда она гораздо больше в этом нуждалась? Мама все делала ради нее, это понятно, но неужели действительно, чтобы стать достойным человеком, надо расти не рядом с родной теплой мамой, а с суровой беспощадной судьей? Одна за другой всплывали детские обиды, как донный ил во взбудораженной воде. Всплывали и снова уходили на дно памяти. Что было, то было. Мама была другой, и она сама тоже, а теперь они обе изменились, и совсем ни к чему ворошить прошлое. Как знать, вдруг и правда нельзя человеку купаться в родительской любви? Если бы мама ее баловала, она выросла бы ленивой истеричкой и заплатила бы за счастливое детство всей остальной глупой и бестолковой жизнью. Ладно, история не знает сослагательного наклонения, главное, что теперь трудная работа по воспитанию позади и они с мамой могут жить в любви и согласии. Только на пороге сна Ольга вспомнила, что так и не позвонила Сане, но было уже очень поздно, да и лень вылезать из-под одеяла. Воскресное утро началось с того, что Борис попытался отвоевать прежние рубежи. Он явился без предупреждения и собирался открыть дверь своим ключом. К счастью, мама предусмотрительно заложила ее на крюк. Ольга хотела прогнать его, но мама отстранила, заявив, что сама будет вести эти сложные переговоры, а дочери лучше удалиться в свою комнату, чтобы не слышать слов, которые детям нельзя употреблять. Через минуту Ольга поняла, что да, действительно, лучше не слышать, мама неожиданно оказалась просто виртуозом по этой части, и она скрылась в кухне, не желая сковывать творческий полет своей родительницы. Прикидывая, как отобрать у Бори ключи, не открывая ему двери, она вспомнила о Саниной связке, лежащей в ее сумке, а следом о его вчерашнем звонке. Ольга набрала его номер: – Прости, я вчера не ответила. Готова привезти тебе ключи в любое удобное время и место. – А, это! Оставь пока у себя, мало ли что. – Спасибо, конечно, но я выгнала мужа… – Оль, мы с тобой не подружки, – жестко перебил Саня, – просто оставь ключи на всякий пожарный, пока ситуация не устаканится, и все. Я о другом хотел поговорить. Можешь выйти? Она прислушалась. Мама с Борисом все еще жарко дискутировали через дверь. – Наверное, могу. Чуть попозже, как горизонт очистится. – Давай я тогда подъеду к твоему дому через полчасика. Дело очень серьезное, Оля. Информация, которую сообщил ей Саня, как все в этом деле, одновременно меняла абсолютно все и не меняла ничего. Одно только стало ясно – подстерегшая ее в пятницу женщина не сумасшедшая, с ее мужем Феликсом Волковым обошлись чудовищно несправедливо. Саня провел огромную работу, и теперь дело за ней – решить, стоит ли совать палку в осиное гнездо. Она склонялась к тому, что не стоит. Пахомов мертв, а чернить память покойника можно только в одном случае – когда это спасет живых. Допустим, она выплеснет на суде правду прямо в лицо холеной вдове и друзьям покойного, как это поможет бедняге Фельдману? Никак. Он получит срок при любых обстоятельствах, даже если мстил праведно. Самосуд у нас не приветствуется ни в какой форме. Итак, она обольет грязью светлую память великого человека, погубит собственную карьеру, но при этом нисколько не облегчит участь подсудимого. Саня сокрушался, что не выяснил это во время расследования, тогда обвинение пошло бы по другому пути, а Ольга думала, что тут нерадивость оперов пошла всем только на пользу. Когда-то в высших сферах уничтожили прекрасного оперативника Волкова и сейчас ни перед чем не остановились бы. Может, даже удавили несчастного Фельдмана в камере, лишь бы правда не вышла наружу. Надо отдавать себе отчет: если она только заикнется о том, что узнала, на ее карьере поставят большой и жирный крест. Хорошо, если не уволят, а скорее всего, пошлют в самое отдаленное на карте место, где обитают прокурорские работники. Поедет она служить дальше, чем мотать свой срок Фельдман. Она разводится, значит, не сможет зацепиться за мужа, чтобы остаться в Ленинграде. Ольга ворочалась всю ночь, забывалась дурным сном и просыпалась с колотящимся сердцем, но к утру убедила себя, что нужно молчать. Если бы вопрос стоял об оправдании невиновного, тут пришлось бы пожертвовать своей карьерой, но ради лишнего штришка к личности потерпевшего… Вот ей-богу, оно того не стоит! Она шла в суд с твердым намерением как можно скорее закончить процесс, но вдруг, почти против собственной воли, столкнувшись в туалете с судьей, выторговала отсрочку. Еще одну ночь мучительных размышлений, которые ни к чему не приведут. * * * Открыв холодильник, Полина удивилась царящей там пустоте и не сразу сообразила, что теперь некому его заполнять, кроме нее самой. – Ты видишь, как я страдаю из-за тебя, – сказала она котенку. Тот уже вполне окреп и смог забраться на книжный шкаф, который еще несколько дней назад ему не поддавался. И теперь сидел там, гордо глядя на хозяйку, мол, должна понимать, кто тут царь. Уверив кота, что понимает, Полина отправилась в магазин. Рабочее время еще не кончилось, очереди не было, и она довольно быстро купила бутылку молока и кусок сыра, а для котенка – брусок льда с вмерзшими в него фрагментами какой-то рыбы. Хотела взять еще сметаны, но выяснилось, что под нее нужно приносить с собой из дому банку. В мясной отдел Полина даже не заглянула – пала она, конечно, низко, но не настолько, чтобы самой себе готовить. Понурив голову, она брела с покупками домой. Оказалось, что она не имеет никакого отношения к смерти Василия Матвеевича и Семен сядет не по ее вине. Совесть должна прыгать от счастья, избавившись от лишнего груза, вот только ей совсем не весело. Наоборот, почему-то стало еще хуже. – Ты ни при чем, – шептала Полина в такт своим шагам, – ни при чем. Ты злая и испорченная, но некоторые плохие вещи происходят в этом мире не по твоей вине и даже без твоего участия. Просто совпадение, которое ты не могла предотвратить и предвидеть. Живи и радуйся и еще раз поблагодари сестру Семена за правду. Дома она приготовила коту его любимое лакомство – молочко с булочкой – и поставила вариться рыбу, которая немедленно принялась адски вонять. Полина и не думала, что еда может так пахнуть. В детстве она частенько лежала в больницах, нанюхалась там ароматов пищеблока, но эта рыба побила все рекорды. Фантастическое амбре, но ничего не поделаешь, надо терпеть. Когда позвонили в дверь, Полина решила, что это соседи подтянулись на запах, и открыла, не спросив кто. На пороге стояла жена Пахомова, а чуть позади нее возвышалась массивная фигура личного водителя. – Надо поговорить, – процедила она. – Вас двое, вот и поговорите, – вспомнила Полина старый анекдот и хотела закрыть дверь, но водитель быстро взялся за створку. – Это в твоих интересах. – Да неужели? – Да, Полина. У нас с тобой были разногласия, и мы не могли найти общего языка, что неудивительно, учитывая, как ты себя вела… Полина снова дернула дверь на себя, и снова безуспешно. – Давай я все-таки войду. Поверь, я не собираюсь скандалить с тобою, напротив, хочу предложить выгодную сделку. Полина пожала плечами: – Ну заходите. – Подожди меня здесь, – бросила Пахомова водителю, вошла в квартиру и скривилась. – Боже, какой ужасный запах! – На кухню, пожалуйста, – Полина с удовольствием подумала, что ангорский свитер дамы впитает весь божественный аромат надолго, а если повезет, то и навсегда. – Полина, тут же просто невозможно дышать! – Не дышите, это ваше право. Хотя да, нужно свято соблюдать законы гостеприимства, – засмеялась Полина, – секундочку, я сейчас закурю, чтобы вам стало полегче. Зная, что Пахомова совершенно не выносит табака, она зажгла сигарету, затянулась и выпустила дым прямо ей в лицо. – Полина, как ты себя ведешь, опомнись! Словно тупая пэтэушница! В ответ Полина только развела руками. – Ладно, о твоем воспитании пусть беспокоится твоя мать, а я сразу к делу. Надеюсь, ты пойдешь завтра в суд? – Не знаю. Скорее нет. – Действительно, ты честно пришла раз, потом второй, а тебя так и не вызвали. Если они не в состоянии организовать работу, то это уже их проблемы, а не твои. Я даже в чем-то разделяю твое негодование, но лучше все-таки дать показания. Полина усмехнулась: – Лучше кому? Тут в кастрюле вдруг поднялась шапкой пена и выплеснулась на конфорку, едва не залив газ. Вонь стала оглушительной. – Боже, что за помои ты готовишь! – Это рыба. Путассу, кажется, или мойва, или еще какая-то.