И вообще, уговаривала себя Ольга, у отношений, начатых из отчаяния, будущего нет. Упущенная возможность счастья с Саней постоянно крутилась в ее голове, а о его ключах она забыла. Она набрала рабочий номер Черепанова, почти уверенная, что его нет, но Саня ответил: – Ключи? Ах да, – засмеялся он, услышав ее торопливое объяснение, – точно-точно. – А ты почему не напомнил? – Думал, они тебе еще нужны. А теперь все? Хочешь, чтоб забрал? – Да, Саня. – Ладно, сейчас метнусь на одно дельце и заеду к тебе. Ты на работе? – Да. – Ну все, жди. Она сидела допоздна, пока вахтер не начал запирать двери, а Саня так и не приехал. Только утром Ольга узнала, что его ранили на задержании, так тяжело, что боялись не довезти до больницы, а сейчас он лежит в реанимации и неизвестно, останется ли жив. * * * Семен проснулся как от толчка. Полина сидела за столом и что-то писала в своей тетрадке. Настольная лампа с наброшенным на абажур платком едва светила, так что он скорее угадывал, чем видел ее нахмуренное лицо, тулупчик поверх ночной рубашки и тоненькие ноги в обрезанных валенках. – Ты что проснулся? – Она всегда знала, когда он спит, а когда нет. – Так… А ты что не спишь? – Вдохновение ко мне является так же внезапно, как к тебе твои пациенты. Если тебе свет мешает, Сень, я выключу. – Нет, нормально. Мне просто приснился кошмар, что ты начала рожать, а акушер уехал. – А ты не сможешь, что ли? Семен пожал плечами. Хотелось ее поцеловать, но холодно вылезать из-под одеяла. – Смогу, наверное. Только я очень надеюсь, что мое участие в появлении нашего ребенка на свет ограничится метаниями под окнами роддома с последующей дикой пьянкой. – Посмотрим. Времени еще много. – Но летит оно быстро. Давай ближе к сроку тебя в город отправим от греха подальше? – Посмотрим, – повторила Полина, – в принципе-то я же стала уже настоящей русской женщиной? Которая и коня, и в избу, а, Сень? – Стала, стала. – Слушай, знаешь, что интересно? – вдруг засмеялась она. – Я так много писала о любви, когда понятия не имела, что это такое, а когда узнала, то совершенно не нахожу слов. Одно только «ну ни фига себе, как круто!». Семен усмехнулся. С печки спрыгнул Комок Зла и, громко урча, забрался к нему под одеяло. – Раньше я ощущала любовь как пустоту, бездонную дыру, которую необходимо заполнить, – задумчиво продолжала Полина, – а с тобой у меня, наоборот, будто источник открылся в сердце… Видишь, как банально, непоэтично и вообще избитая метафора. – Зато правда. – А ты? – Люблю тебя, а как сказать, не знаю. Я вообще никогда не задумывался о том, что такое любовь, просто знал, что она везде, и вокруг меня, и внутри, как воздух. Знаешь, когда мне было лет пять, я узнал, что все состоит из молекул, в том числе и воздух, и это стало для меня настоящим шоком. Вроде бы пустота, ничто, и вдруг какие-то молекулы! Я думал, спокойненько хожу себе, а оказывается, нет, продираюсь сквозь элементарные частицы. Чуть голову не сломал себе, пытаясь постичь парадокс, что пустота непустая, и с тех пор зарекся множить сущности и размышлять над вещами, которые мне и так понятны. Поэтому я и хирургом стал, а не пошел учиться на аллерголога, как хотела мама. – Разве хирургом легко работать? – Физически трудно, зато не надо мозг наизнанку выворачивать. Мягкое режь, твердое пили, где нет дырки – сделай, где есть – зашей и сшивай белое с белым, а красное с красным. Вся премудрость. – Ты шутишь. – Ну да, упростил немного. Чуть-чуть. – Ты прав, Сеня. Любовь – она и есть любовь, и больше сказать нечего. Я, наверное, буду учиться писать о природе. Все-таки здесь очень красиво, Сень. Полина потушила лампу и скользнула к Семену под одеяло. Комок Зла выскочил, возмущенно мяукнув. – Можно себя и не заставлять в принципе, – пробормотала Полина, – потому что в печать мне путь закрыт, но не хочется терять навык, все-таки я была поэтессой не только по блату. Она уснула, а Семен долго еще лежал, глядя в темноту потолка, где прямо над его головой был вбит в матицу массивный гвоздь для люльки. Через несколько месяцев, если все пройдет благополучно, этот гвоздь понадобится, но Полина – культурная женщина, она заставит его купить кроватку. Грядущее отцовство пугало его, но Семен знал – что бы он себе ни думал, в реальности все окажется иначе. Вспомнилось, как он был убит отчислением из аспирантуры, считал это величайшей трагедией, какая только выпадает на долю человека, будущее представлялось беспросветной тьмой, и Полине он желал одного – провалиться сквозь землю. Он ведь тогда соврал, что был влюблен в нее по телевизору, просто хотелось сделать приятное девушке, спасшей всю их семью ценой собственного позора. А потом остался у нее дома, и оказалось, что не соврал. Будто кто-то шепнул ему: «Сеня, вот женщина, с которой ты проведешь жизнь, и нравится тебе это или нет, а сопротивление бесполезно». Иногда судьба ведет к счастью окольными тропами. * * * Мария Воронова – практикующий хирург. Поэтому о хрупкости человеческой жизни, силе духа, благородстве и преданности она знает, возможно, больше, чем другие люди. Однако не у каждого хирурга такой писательский талант, как у Марии Вороновой, каждый роман которой о том, что главное исцеление несет только любовь. Большая, настоящая. * * * notes 1 В. Шекспир, сонет № 5, пер. С. Маршака.