– За что? – без тени улыбки. – В основном за идиотизм. Пей. Самсонов встаёт налить себе кофе, а я возвращаюсь к своему компоту. Мне не приходилось бывать в обезьянниках, но в пятнадцать лет и у меня хватало поводов для веселья. Особенно когда отец, вместо того, чтобы бросать всё и мчаться на выручку, предпочитал валяться на площадке первого этажа. Просто потому, что подняться на пятый не хватило, подточенных зелёным змием, сил. И не знаю, что представлял Самсонов, приглашая меня на ужин, но я точно представляла что-то другое. Не изучение собственных тарелок и моё одинокое спасибо, когда желудок заполнился по самое горлышко. – Прочитать ещё одну лекцию о голодовке? – хмурится он, переводит взгляд на ополовиненную тарелку. – Рассказать, как усыхает желудок после четырёх дней на одной воде? – Олеся… – Самсонов, то, что мы ужинаем на моей кухне, не значит, что у меня поменялся список приоритетов. – Поднявшись, я ставлю обе тарелки к раковине и тянусь к верхней полке. – Так что можешь возмущаться сколько хочешь, но не рассчитывай, что я тебя послушаю. – И на каком месте там патлатый полудурок с самоубийственными предложениями? – Ну, слава богу! А то я уже переживать начала, куда делся старый добрый Самсонов. – Съешь шоколадку, может, станешь добрее к людям. Солёная карамель, моя любимая, разломанная на куски, в вазочке из тёмного стекла встаёт посередине стола. Делюсь, можно сказать, самым ценным, а ему хоть бы что. – К людям, возможно, к нему – точно нет. – Глоток чёрного кофе, без сахара и молока, заставляет меня передёрнуться. Гадость! – Кто он? – Владан? – Несравнимое удовольствие есть то, что хочешь! И, чувствуя, как растворяется на языке крупинка соли, я не могу не прикрыть глаза. – Когда-то наставник, друг, коллега… – Любовник? – Вот как говорить с тем, кого не смущает мой долгий красноречивый взгляд? – Самсонов, тебе бы всё опошлить! – Вздохнув, делаю ещё глоток компота. Особенно бодрящий на контрасте с шоколадом. – Какая разница, если сейчас я бы с удовольствием спустила его с лестницы? – И всё-таки? Напрягает даже не его настойчивость, к этому можно привыкнуть, а какая-то пуританская строгость во всей его позе. Словно пятнадцать уже мне, и, подавшись вперёд, я понижаю голос: – А что, ревнуешь? – Сообщу, как определюсь, – со всей охреневшей честностью отвечает Самсонов и ласкающим движением проводит большим пальцем по моей нижней губе. – Шоколад. – В его голос возвращается хрипотца, взгляд тяжелеет, а у меня сводит спазмом низ живота. И лучше бы это был токсикоз! – Попробуй, тебе понравится. Раздражение, ехидство, сарказм – где это всё, когда он становится слишком близко? Почему меня парализует под Самсоновским взглядом? И что делать, если всю меня коротит, когда его язык лёгкой лаской проходит там, где только что был палец? – Неплохо, – совершенно серьёзно заключает Самсонов, отстранившись на каких-то два сантиметра. – Ещё? Вот только ответа он снова не ждёт, накрывая мои губы уже настоящим поцелуем. Глава 12. Кирилл К хренам собачьим все доводы. Откровенный, без прелюдий, поцелуй только в первое мгновение заставляет её удивлённо распахнуть глаза. Солёная карамель и шоколад. Я честно пытаюсь держать себя в руках хоть как-то. Каким-то чудом помня о токсикозе, больницах и беременности, но она сама всё портит. В тот момент, когда её язык касается моего, мир слетает с катушек. Я слетаю. И ни черта уже не помню. Только о кипятке в стоящей на столе кружке. Всё остальное – на грани разумного. На очень тонкой грани, за которой – хрупкий весенний лёд. Рискнёшь – и провалишься, а вот куда унесёт течением уже большой вопрос. Не знаю, куда несёт её, но я прихожу в себя, прижимая Романовскую к себе за бёдра. С обнажённой грудью, на которой видны следы моих поцелуев. И укусов. И… да какого хрена! Пока она возвращается из глубин непонятно чего, я держу, но, стоит увидеть в глазах напротив осмысленный взгляд, и руки сжимаются в кулаки. Чёрт побери, Самсонов, тебе недалеко до пятидесяти. Пятидесяти, вашу ж!.. А ты срываешься как в восемнадцать. Ещё и на женщину, которая ждёт от тебя ребёнка. Не помогает. Ни хрена не помогает, потому что меня клинит от одного только аромата. Шоколад и солёная карамель. И грохнуть бы кулаком по стене. Так, чтобы до хруста и сбитых костяшек, но… испугается. Не факт, конечно, но рисковать я не буду, а потому… Не думать. Просто не думать о том, что она подумает. Даже если решит, что я озабоченный придурок. Смешно. Ещё пару часов назад было плевать на её мысли, а сейчас не хочется выглядеть совсем уж кретином. – И всё-таки сорвался, – насмешливый шёпот от той, кто отклоняется, чтобы встретиться со мной взглядом. – Не я один. Глубокий вдох. И кончиками пальцев по её руке, от запястья до локтя, глядя, как вслед прикосновению на смуглой коже появляются мурашки. Подцепить лямку платья. Вернуть на место, понимая, что это эротичнее даже недавнего поцелуя. Почувствовать, как желание болезненным спазмом скручивает самый чувствительный сейчас орган. Вторую лямку она поправляет сама. А жаль. – С этим твоим, – приняв мою руку, она спускается со стола, – злодейским обаянием сложно удержаться. Только, Самсонов, это не любовь. – А ты всё ещё веришь в сказки? – Усмешка человека, который знает, о чём говорит. – Нет, – поправив платье, Романовская присаживается на стол. Потянувшись, я убираю из-за её спины кружку с кофе. – Но зачем мне соглашаться на меньшее? Чтобы психовать, гадая, где ты и с кем? Ей и гадать? Не-ет. Эту девочку хочется держать в цепях, под замками и за высокими стенами. И для неё мой шаг влево – даже не расстрел, прицельное попадание в голову. С контрольным в сердце. И в пах, чтобы я точно больше не смог ни с кем и никогда. – Можно ведь по-другому. Эгоистичное «Хочу!» отдаётся пульсом по всему телу и жаром в груди. Такая близкая. Такая страстная. И такая недоступная, что сводит с ума. С другой стороны, она позволяет зарыться ладонью в распущенные тёмные волосы. Пропустить гладкие длинные пряди через пальцы. Не отстраняется, когда вторая ладонь ложится на талию. Не с трепетом, но без желания разложить её на этом же столе. Самсонов, кому ты врёшь. Да, похожа на Киру. Не внешне – упрямством, характером, нежеланием сдаваться, вот только Кира полюбила, а эту заразу ещё придётся приручить. Без гарантии, что она не взбрыкнёт в любой момент. И хреновее всего, что этот самый момент она же сама и придумает, без привязки к моим возможным загулам. Так что дёргаться буду уже я. Мягкий и неспешный поцелуй ложится на её губы. Не для того, чтобы подчинить. Проверить, есть ли между нами что-то, кроме общего ребёнка и взаимного притяжения. Чтобы не просто терпеть друг друга от секса до секса, а хотеть общаться и в промежутках между ним. – Может, всё-таки переспим? – Мысль, которая ещё пару минут назад казалась хорошей, после настолько охрененного поцелуя становится идиотской. – Есть вероятность, что полегчает обоим. Невозможная! Стоит ли удивляться, что с такой внешностью никто так и не рискнул её окрутить. – А если не полегчает? – Слыша в собственном голосе хрипотцу, я отворачиваюсь и залпом допиваю оставшийся кофе. Да, обжигаю язык, но это меньшая из проблем. – Тогда придётся завести постоянного любовника, – как ни в чём не бывало заявляет она и выходит из кухни, – у тебя, я так понимаю, одна на всё готовая точно есть, – слышится её приглушённый голос. – Р-романовская! Долбанное терпение заканчивается от одной только мысли, что её коснётся другой мужик. Почему? Да хрен его знает. Просто не хочу. – Никаких любовников! – Когда я захожу в гостиную, она задумчиво изучает что-то на экране открытого ноутбука. – А ещё никаких Шумерских, никаких полудурков и никакой сомнительной помощи сомнительным типам! – А ещё никакого сна, – захлопнув ноутбук, выпрямляется она. – Самсонов, дай отдохнуть беременной женщине. Ты обещал уехать ещё два часа назад. Обещал. Вот только чёрта с два с ней бывает так, как запланировано. И вот это её вечное «бесись, я всё равно сделаю по-своему» возвращает на полдня назад. К первой в моей жизни пощёчине, возвращая замешенную на унижении злость. – Уеду, – мой прищур отражается в её глазах, – после того, как ты пообещаешь не встречаться с этим полудурком. – Самсонов, я не собираюсь встречаться с Владаном. – Её моментальная капитуляция на мгновение приглушает эмоции. – С ним я буду разговаривать, долго и обстоятельно, а ты тут вообще никаким боком. – Значит, завтра тебя в офисе не будет. – Правильное решение. Ляшенко всё ещё мой с потрохами, а остальное дело техники. – Это я тебе обещаю.