Часть 29 из 44 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Жена сбежала, искал, – ироничный, мельком брошенный на меня взгляд. – Красивая, умная, с характером – чуть не увели. Имеешь что-то против?
– Против чего? – Странный у нас получается разговор после получасового уютного молчания. – Назваться твоей женой?
– Даже если и так.
Паника, смятение, страх? Даже близко не стояли. Я не дура, чтобы думать, будто всё это он говорит всерьёз. Никому из нас не сдалось узаконивание отношений, в которых из стабильности только секс.
– Категорически, – зеваю в ответ. По сравнению с предыдущей неделей сегодня я капец какой жаворонок.
– Пересядешь назад? – с улыбкой интересуется Кирилл. – Там можно поспать, пока есть время.
– Смеёшься? Я, конечно, беременная, но не больная, чтобы не выдержать побудки в шесть утра.
– Как хочешь.
Как хочу.
Улыбнувшись, я снова отворачиваюсь к окну. Да, всё будет так, как я хочу и как правильно для моего ребёнка.
Или всё-таки нашего?
Глава 32. Кирилл
Звонок в дверь застаёт меня за шаг до душа. Этот отдых мне вряд ли удастся забыть, но отсутствие центрального водопровода убивает. Убило бы, если бы не компания.
Часы показывают 12:17. Кому я сдался в полдень среды?
– Привет, пустишь?
На пороге стоит Сашка собственной Алексовской персоной, и я без слов отхожу, дав ему возможность зайти. Нет, что-то с Олесей точно не так – с того самого заключения контракта происходит хрен пойми что, и такой вот визит сына, увы, больше пугает, чем радует.
– Привет. – Он снимает свою безразмерную куртку, стаскивает шапку и оказывается, что краску за эти дни он всё же смыл. Спасибо, господи, за мозги, которые ты подарил моему сыну. – Чай, кофе? Апельсиновый сок?
– Давай сок.
Только не говорите, что я в пятнадцать выглядел таким же взъерошенным. Как полуголодный воробей после лужи. Хмыкнув, иду к холодильнику.
Нет, в пятнадцать меня интересовали девушки и деньги, чтобы первые заводились, а последние водились. К счастью, ни с тем ни с другим проблем не возникало. Бульканье в коробке сока отвлекает от сравнительного анализа, а концентрированный цитрусовый дух напоминает, что как раз в Сашкином возрасте я впервые попробовал коктейль. На этой же основе.
– Держи.
Пробковая подставка приглушает стук поставленного перед сыном бокала. Сам Сашка устраивается на барном стуле неловко, боком. Вроде и стараясь выглядеть крутым, но все эти телодвижения только подтверждают – он пришёл не отличной оценкой поделиться.
– Спасибо. Здесь уютно.
Насмешливый смешок удаётся сдержать в последний момент. Как же, подросток, нежный и ранимый ведь.
А всё потому, что уютно это не слово. Уютно – это когда Олеся в одной кофте, оголяющей аппетитные формы, пьёт за столом чай, подобрав под себя одну ногу. Перед ней ноут, брови хмурятся, а короткая прядь, которую она сдувает, постоянно лезет в глаза. И хочется сгрести в охапку, утащить обратно в постель, но стопроцентное «Самсонов!» в ответ останавливает.
От своей фамилии в этом контексте и так уже подташнивает.
– Спасибо, я старался.
Не совсем я и не совсем старался, но вряд ли Сашку заботит именно это. Настолько заботит, что он сверлит невидящим взглядом бокал, обхватив его двумя руками. Нервозности нет, интуиция молчит, а, значит, проблема не в сыне и даже не в новом полицейском приводе.
– Где ты был последние три дня? – поднимает он хмурый взгляд. – Я не мог дозвониться.
– Отдыхал в деревне, там связь хреновая, едва пробивает. – Оказывается, я ещё могу его удивить. – Что-то случилось?
– Один? – Вряд ли Сашка осознаёт насколько недовольно у него после этого вопроса поджимаются губы, и каким режущим становится взгляд. Ладони так и вовсе с силой стискивают бокал. – Не отвечай, если не…
– С Олесей. – Пояснять не надо, он с ходу понимает, о ком речь и разом расслабляется. – Мы уезжали из города на несколько дней, спонтанно, поэтому не получилось предупредить.
Ещё бы знать, что предупреждать надо было, учитывая его нулевой интерес к моей жизни.
– М-м, понятно. Как отдохнули? – Сашкины глаза снова опускаются в бокал, видимо, в поисках ответов на свои, явно непростые, вопросы.
– Саш, что случилось?
Хреновый из меня отец, вот серьёзно. Все эти хождения вокруг да около бесят несравнимо больше нормально высказанной проблемы. А то, что она есть, понятно по его ко мне визиту.
– Не приходи к нам больше.
Смысл слов доходит не сразу, но, когда всё-таки добирается до мозга, бровь поднимается сама собой. Можно подумать, я ночую у Кириных дверей.
– К нам это куда? – нажав несколько кнопок на кофеварке, уточняю я.
– Не придуривайся! – морщится Сашка. Сил сидеть не остаётся, и он резко встаёт, проходится по гостиной. – Домой, к маме и Вадиму.
Если солдафон высказался на этот счёт, то это станет его последней выходкой. Самоубийственной.
Но вместо ответа я молчу. Те вопросы, которые хотелось бы задать, должны звучать явно не в Сашкин адрес.
– Пап, ты… Нет, всё нормально, никто не ссорится, мама с Вадимом, вообще, по-моему, не умеют. – Сашка стоит вполоборота и слабую, но искреннюю улыбку мне видно. – Но после твоих приездов Вадим не такой, как обычно, хмурый… короче, не такой. – Он неуклюже разворачивается, локтем задевает какую-то статуэтку на полке. – Я обещаю больше не исполнять всякую фигню, так что отвозить домой меня больше не придётся, поэтому…
Приехали, Самсонов, конечная.
В груди впервые колет там, где надо и хочется потереть болезненное место, но хрена с два. Улыбаемся и машем сыну, которому душевное равновесие какого-то мужика важнее визитов отца. Больно? Не-ет.
Грудину разхреначивает в хлам, ломая рёбра. Осколки, похоже, решетят лёгкие, потому что следующий вдох кажется адской пыткой.
Доигрался, Самсонов. Финиш.
– Я понял, Саш. – Спасибо грёбаный бизнес, все эти годы ты нужен был только для того, чтобы сегодня, в эту самую минуту, я мог сохранить лицо. – Без проблем.
– Правда? – В лице ребёнка столько удивления, надежды и облегчения, что не остаётся даже мата.
– Правда.
Чистая правда, так и сдохнуть недолго. Хотя какая теперь уже разница, если и собственному сыну на меня наплевать.
– Я думал, ты… – Он встряхивает головой, и чёлка снова падает на глаза. – Думал, орать будешь или пошлёшь.
– Чем думал? – Хмыкнув, я беру законную чашку кофе. А что, у каждого свой дефибриллятор. – Я хоть раз повысил на тебя голос?
Заметно более весёлый, Сашка возвращается к острову.
– В парке аттракционов лет шесть назад. Как ты орал, наверное, слышали даже на другом конце, – хитро улыбнувшись, он выпивает сразу полбокала.
Странно, почему я ещё дышу, хотя лёгкие горят огнём, а в горле всё пересохло, не помогает даже кофе.
– Я посмотрю, как ты будешь орать, когда твой сын вылезет на картинговый трек, – фыркнув, залпом выпиваю чашку и возвращаю для новой порции. Чего бы покрепче, но ближайшие семь месяцев это не для меня. – Сказано было смотреть и не отходить, а не перелазить забор и переться под колёса.
Тогда Сашка был восторженным мальчишкой, тащившимся от классных тачек и «Мой папа самый крутой». Шесть лет отделили меня от того мальчишки, чтобы этот одной фразой заставил заплатить по всем счетам сразу.
– Может, и буду, – легко пожимает плечами Сашка, – а может, и нет. Слушай извини, но мне пора, меня пацаны ждут тут недалеко…
Он поднимается с улыбкой.
– Это те, которые…
– Не-ет, – морщится, – это одноклассники, мы договорились в кино на ужасы сходить.
– Ну, чеши. – Проводить его в прихожую оказывается даже несложно. – Матери не забывай звонить, она волнуется.
– Да знаю я, – отмахивается Сашка, – у неё вон Алька ещё, пусть за неё волнуется…
– Саш!
– Да позвоню я, – с раздражённым вздохом отзывается он, надевает куртку. – А ты точно…
Договорить он не может, но мне и не надо. Класс, ребёнок не только заботливый, но и совестливый. Хоть Кира справилась с ролью родителя, и на том спасибо.