Обжигающие ладони под кофтой и пронзительный взгляд делают своё дело, отправляя погулять всё моё сознание. – И ребёнок мой. Жарко пройдясь по изгибу талии, Кирилл одним движением стягивает худи, а я… а что я? Всего лишь устраиваюсь удобнее и обнимаю его за шею. – И чёрта с два я ещё раз дам тебе сбежать. Без меня. Ещё и в компанию этих смертников… Простое спортивное бельё не смущает никого из нас, а, стоит Кириллу огладить грудь через тонкую ткань, я выгибаюсь под звук собственного: «а-ах». – Ревнуешь? – голос слишком хриплый, но чего уж тут скрывать. Я горю под его руками, его губами, его взглядом, и смысл слов только подбрасывает топлива в это пламя. – До бешенства, – остановившись, признаётся Кирилл, глядя мне в глаза. – Но это пройдёт, милая. Его взгляд снова блуждает по полуобнажённой мне, цепляется за лямки белья. И уже ладони тягуче-медленно, растягивая удовольствие, спускают их вниз. Господи, ничего ещё и не было, а во мне уже никак не утихают сладкие спазмы. Они же вырывают стон за стоном, но стоит ему коснуться чувствительным поцелуем моей груди… И всё. Я не слышу ни леса, ни треска дров в печи. Ничего, кроме собственных стонов и его дыхания. Я целую его почти так же, как тогда, в первую нашу ночь. Также, да не так. В тот раз Кирилл был раздражающим, но сексуальным и, что уж говорить, одноразовым любовником. Сейчас он – отец моего ребёнка, на которого я имею все права с его же полного попустительства. И это возбуждает даже больше подхвативших под ягодицы рук, которые вжимают меня в его пах. И первое поступательное движение я делаю сама, полностью осознавая последствия. Кажется, на мгновение, даже частично вылетаю из себя, но Кирилл не даёт и шанса для передышки. И где-то за пределами моего фокуса слышен угрожающий треск белья. Всё же, что я чувствую – удары током в тех местах, где соприкасаются наши обнажённые тела. И дикое, болезненное желание. – Так что насчёт девушки? Кирилл нависает надо мной всей своей мощью, удерживает запястья по обеим сторонам от головы. Тяжело дышит, мышцы подрагивают от напряжения, но он ждёт ответ. – Самсонов, ты издеваешься? – разочарованным стон таким и остаётся, но это не мешает закинуть ногу Кириллу на спину, прижимаясь к нему единственной оставшейся на мне преградой. Но я хотя бы в одних трусиках, в отличие от этого… который ещё даже джинсы не снял. Хотя… прижавшись ещё сильнее, я трусь о жёсткую ткань, заставляя его выдохнуть сквозь зубы, прикрыть на мгновение глаза. – Соглашайся, – наверняка вспоминая все свои управленческие манипуляции и бизнес-выдержку, никак не угомонится Кирилл. – Стань моей… – Девушкой? Мне хватает пространства, чтобы ощутимо укусить его в основание шеи. Заставить дёрнуться, но тут же зализать место укуса, отчего удерживающие меня руки едва не разжимаются. Боже, ну что за упёртость? Обязательно решать это сейчас? – Просто моей. – Ладно, будем считать, что выдержке я аплодирую стоя. Может, на этом и закончим? – Кирилл, ты клептоман, – ненадолго отвлекаясь от сведения его с ума, вздыхаю я, прямо глядя в потемневшие глаза. – Только не блестяшки собираешь, а женщин коллекционируешь. – Олеся… – Хорошо, я дам тебе шанс, – скривившись, раздражённо выдыхаю я. – А теперь, будь любезен, разденься уже и доведи меня до чего-нибудь! Оргазма там, или бешенства, потому что эти твои разговоры на полпути… Головокружительный и какой-то необычайно нежный поцелуй затыкает меня на середине речи, чтобы перейти, наконец, к самому интересному. Глава 31. Олеся Утро пятого дня становится просто утром. Холодным, с инеем на земле и паром изо рта, но мало отличающимся от предыдущего. Можно ведь немного поврать самой себе, да? Потому что мышцы приятно ломит, даже те, о наличие которых я не догадывалась, а на губах то и дело появляется удовлетворённая улыбка. Как бы неудивительно, учитывая, как некоторые старались последние двенадцать часов. Даже интересно становится, это такая благодарность за шанс или у Кирилла самого рвёт крышу? Вспоминая события ночи, склоняюсь к последнему варианту и тем приятнее, что рвёт её от меня. Замёрзнуть нам, конечно, не грозит, но сквозняка, ежесуточно выдувающего всё тепло, это не отменяет. Собственно, поэтому я не бужу Кирилла и снова иду к дровнику, прикусывая изнутри губу, чтобы не лыбиться как идиотка во все тридцать два. Вот только явление полуголого Самсонова на крыльце в минус семь как-то не ожидалось. – Ты бы оделся, а то простудишь самое ценное, – весело фыркаю я и прохожу мимо, заходя сначала в сенки, а потом и в дом. – Давай, в следующий раз ты сначала разбудишь меня. – Стоит мне выпрямиться, и со спины обнимают крепкие руки, а затылка касается глубокий вздох. – Зачем? – Повернуться в его объятиях легко, пока Кирилл не догадывается, что надевать бельё я поленилась. – Чтобы мне не рехнуться от того, что ты снова ушла. Потрясающе честно и настолько искренне, что я теряюсь, засмотревшись на его недовольный взгляд. – В смысле ты… – В смысле я был уверен, что не увижу ни тебя, ни своей машины. Признаю, улыбаться так, чтобы перехватывало дыхание, он тоже умеет, хотя это чудо я и вижу всего лишь второй раз за последние часы. – Ну, знаешь, – я качаю головой, высвобождаюсь из его рук и ставлю на печь чайник, – угонщицей меня ещё не называли. Втройне веселей, учитывая, что ни прав, ни умения водить у меня как бы нет. Предпочитая бутерброды на завтрак, я достаю хлеб. Не слышу движения за спиной, поворачиваюсь и наслаждаюсь картиной подвисшего Кирилла. – Я забыл, – хмыкает он в ответ на мою приподнятую бровь. И отбирает у меня продукты. – Как ты себя чувствуешь? – Ты бы лучше вчера это спрашивал, когда меня… – поперхнувшись воздухом, я отворачиваюсь. Якобы за ножом, хотя на самом деле чувствую первое за много лет смущение. – Вчера я и без этого всё знал, – отказывается переводить тему Кирилл. – Сейчас мало что изменилось, – фыркнув, встречаюсь взглядом с собственным отражением и чувствую его ладони, обнявшие меня со спины. Под кофтой. – Я просто хочу быть уверен, что тебе и… – Вместо белья его руки ложатся на обнажённую грудь, которая, в отличие от меня, явно не против продолжения. – И ребёнку ничего не угрожает. Мягкие движения и потемневший взгляд, отражающийся в зеркале, прямо противоположны его заботе. Так же, как и горячая волна внизу моего живота. Хуже того, всё только обостряется, стоит ему прижаться ближе, демонстрируя всю степень своего желания. – Я есть хочу, – заявляю твёрдо, глядя на него через зеркало. – Есть, так есть, – с улыбкой отзывается он, а ладони съезжают вниз, аккуратно, но уверенно меня обнимая. – Хочешь мой фирменный бутерброд? – Ты умеешь готовить? – Вопрос чисто чтобы отвлечься от разволновавшихся гормонов. – Я живу один. – Ни его покладистость, ни чувствительный поцелуй в шею отвлечению не способствуют. – Серьёзно думаешь, что я передвигаюсь перебежками от ресторана к ресторану? Чертовски приятно стоять вот так, неважно где, и чувствовать крепкие объятия уверенного в себе мужчины. Уверенного и готового если не меняться, то идти тебе навстречу. Любовь? Ни разу. Шанс? Да, для Кирилла – доказать свою способность быть не просто любовником, а для меня… может быть я, наконец, перестану искать в каждом мужике природный сволочизм и смогу довериться хоть кому-то. Развернувшись в его руках, я обнимаю Кирилла за шею. – Да вы полны сюрпризов, Кирилл Александрович, – с насмешливым прищуром. – Не больше, чем вы, Олеся Сергеевна, – смеётся он и утягивает меня к столу. Лес, лес, лес – пейзаж почти тот же, что из вагона поезда, только там не было кондиционера, кожаного салона и да, Кирилла там тоже не было. Что значат каких-то три дня? Это и ленивые утра с поцелуями, плавно, но настойчиво спускающимися всё ниже. Это неожиданно уютные вечера без связи, зато с разговорами под треск дров в печи. Это новый урок вождения, едва не лишивший меня сна, а то и здоровья. Это «Ничего же не случилось. Я рядом». И, конечно, жаркие ночи, от одного воспоминания о которых пересыхает в горле. Три дня это ничего и, одновременно, очень много. – Укачало? Перегнувшись влево, я смотрю на спидометр. – С твоей-то космической скоростью? – весело хмыкнув, выпрямляюсь. – За сколько ты доехал до Дружинино? Часа за четыре? – За три. – Ёлки в окне замедляются, но не так чтобы очень. – У меня был повод торопиться. – Это какой же? В эти дни мы говорили о многом, не затрагивая главного – наших неопределённых отношений.