— А потом? — Я помог ему занести дрова. Развел огонь в очаге. Немного выпил с ним, как у нас принято… было принято время от времени. А потом я уехал. Приближался холодный фронт, и мне нужно было проверить собак и заплатить за разные вещи. — Он подался вперед, положив локти на бедра и сцепив руки. — Но вот что странно. Ной включил духовку. Он поставил две тарелки на кухонный стол и положил рядом пачку сигарет. Он не курил. Значит, он ждал кого-то к ужину, Бекка. Все это ничуть не похоже на поведение человека, который собирается покончить с собой. Ее сердце забилось быстрее. — Сигареты марки «Денали плэйн»? Он слегка отпрянул. — Откуда ты знаешь? — Я поговорила с Маликами на автозаправке. Они сказали, что он купил пачку «Денали плэйн». Его лицо на мгновение омрачилось, когда он понял, что подвергается перекрестному допросу. — Клайв Додд курит? — поинтересовалась Ребекка. — Бак сказал мне, что отец собирался заглянуть к Додду. Он мог купить сигареты для Додда? — Додд сидит на кислородной подушке и умирает от эмфиземы. Эти сигареты предназначались для кого-то еще. — Ты сообщил Баку и коронеру Дикси о сигаретах и о том, что мой отец ожидал к ужину гостя? — Я сказал Баку. — Он расследовал это обстоятельство? Определил и допросил человека, который должен был приехать к ужину? — У меня нет ответа на этот вопрос. Я знаю лишь, что дело было передано в офис коронера, поскольку Бак не обнаружил свидетельств преступления. — При мне Бак не упоминал о том, что мой отец ждал гостя. По его словам, все указывало на депрессию и суицидальные настроения. Эш молча изучал ее лицо, словно прикидывая, чем он может поделиться. Стоны ветра снаружи усилились до зловещего воя над замерзшим пейзажем. — Бекка, я не уверен, что Бак — подходящий коп для расследования этого дела, — тихо сказал Эш. — Почему? — удивленно спросила она. Эш потянулся и почесал брюхо Кибу, слегка отвернувшись от нее. Ребекка поднаторела в методике допроса, и для нее это был явный признак. Эш собирался солгать. — Я не доверяю ему, — тихо произнес он. Ребекка подумала о том, как Бак смотрел на флаг, хлопавший на холодном ветру, и о его словах: «Его автомобиль оснащен хорошими зимними колесами с шипованными покрышками. Это тебе понадобится, если ты собираешься отправиться туда». Она снова подумала о вероятности того, что автомобиль был испорчен умышленно. — Почему? — вслух спросила она. Эш покачал головой: — Просто… я ему не доверяю. Она ждала дальнейших объяснений, но их не последовало. Поэтому она отложила вопрос в сторону, собираясь разобраться попозже. — Если вернуться к выпивке с моим отцом, в каком настроении он находился? О чем он говорил? — Он был… энергичным, почти воодушевленным. Увлеченным одним из своих новых расследований — тех дел, которые давно были закрыты. — Что за дело? — с внезапной тревогой спросила Ребекка. Эш колебался; пожалуй, слишком долго. — Дело об исчезновении Уитни Ганьон и Тревора Бьючемпа. Ее сердце дало сбой. Она догадывалась об этом, но слышать эти старые, давно забытые имена из уст Эша… это было больно. Воспоминания взорвались, как мина замедленного действия. Она почти ощущала запах попкорна, висевший в жарком воздухе тем поздним вечером на фестивале родео. Она снова видела выражение глаз Эша, когда застала его выходившим из амбара вместе с Уитни. Сглотнув, Ребекка плотнее запахнулась в одеяло. — Почему именно это дело? — очень тихо спросила она. — Почему теперь? Эш провел языком по зубам. — Ной нашел человека, который видел, что Уитни в тот день высаживалась на автобусной остановке. Ребекка нахмурилась: — Ну, и в чем дело? Мы знаем, что в тот день Уитни и Тревор были на остановке автобусной линии Renegade Buses. Что в декабре того года нашлась свидетельница, утверждавшая, что она видела, как на той остановке, еще до прибытия автобуса, Уитни и Тревор садились в белый фургон с орегонскими номерами. Взгляд Эша потемнел, его губы сжались в прямую линию. Он рассеянно почесал живот Кибу. Судя по всему, Эш переоценивал свои действия и принимал какое-то важное решение. У Ребекки зародилось недоброе предчувствие. Он сделал глубокий вдох и встретился с ней взглядом. — Ной считал это большой проблемой, поскольку человек, высадивший Уитни, ввязался в драку с Тревором, который достал нож. Очередная пауза, усугубленная гнетущим предчувствием. Хлопнула ставня, и что-то задребезжало на крыльце. — А еще потому, что этим человеком был я, Бекка. Жирный Бакки в амбаре Карибу-Кантри, фестиваль родео в Клинтоне. Суббота, 11 июля, более двадцати лет назад Гнетущая жара. Уже 22.00, и все еще светло, но небо приобретает зловещий оранжево-бурый оттенок, и дым от лесных пожаров нависает над городом тяжким, удушливым маревом. Все, что я хочу, — это пожить в Эл-Эй. Прежде чем умру, хочу кутить в Эл-Эй. Веселье всю ночь, пока она не сгинет прочь И солнце не взойдет над Эл-Эй… В то жаркое лето хитовая песня «Хамзат Сьютс» гремела повсюду. Разгоряченные тела вращаются и потеют на грунтовой танцплощадке. Над ними, на ветру от лесных пожаров, раскачиваются китайские фонарики. Но родео — это чисто западная тема. Почти все население городка собралось на этом крупном ежегодном шоу. Люди надели ковбойские шляпы и кожаные жилеты с бахромой, джинсы и лучшие летние платья с ковбойскими сапогами. Карнавальные клоуны надувают воздушные шарики для чумазых детей, а ловкие фигляры танцуют с быками. Запах хот-догов, корн-догов[3] и горячего попкорна со сливочным маслом плавает в густом, дымном воздухе. Натужные смешки сопровождаются обжиманием по темным углам и топаньем копыт в пыли, пока взрослые нелепо кривляются и выпендриваются друг перед другом и думают, будто выглядят так же, как в восемнадцать лет. Или в двадцать. В большом амбаре, построенном к фестивалю в качестве временной конюшни, Эш и Уитни — липкие от секса, потные от жары, выдохшиеся и раскрасневшиеся после растраченной похоти — натягивают и застегивают сброшенную одежду. Эша мутит от того, что случилось. Он только что запустил свою сперму в дырку городской потаскушки, и хотя ему отчаянно хотелось это сделать — трахнуть женщину, любую женщину, — он представлял это совсем иначе. Он хотел, чтобы этой женщиной была Бекка, но она постоянно отвергала его неуклюжие заигрывания. Она вбила себе в голову несуразную мысль, что до своего семнадцатилетия и последнего года в средней школе следует воздерживаться от секса. Как будто это был личный марафон на выдержку и терпение, пока регулярные ласки, объятия и поцелуи доводили Эша до белого каления. На прошлой неделе он попытался выяснить свои отношения с Беккой в более агрессивной манере. Очередной ее отказ взбесил его. Он не может признать причину своей ярости, потому что его побуждения заперты глубоко в подвале души, где темно, как в гробу, и холодно, как в объятиях ведьмы. Они находятся там, где ему не приходится изучать их или открывать кому-либо, даже самому себе. Уитни смеется и виляет задницей, натягивая трусики на белые ляжки. Он вытирает член и возносит немую молитву, чтобы Бекка не узнала об этом. Потому что… этого больше не случится. Это была ошибка. Уитни неожиданно замирает и к чему-то прислушивается. Она резко поворачивается и прикрывает глаза козырьком ладони, вглядываясь в тени среди тюков прессованного сена, высоко наложенных вдоль стены амбара. — Вот дерьмо, — шепчет она и хватает свою юбку, а потом вдруг громко говорит: — Эй, Бакки! Я тебя ви-ижу! Ну-ка выходи из-за сеновала, гадкий мальчишка! Эш в ужасе разворачивается и видит Бака Джонстона, стоящего в пыльной тени за тюками сена, рядом со стойлом для лошадей. Его ширинка расстегнута, и он держит в руке затвердевший член. К горлу Эша подкатывает желчь. Тот подвал его души, где заперты дурные вещи, широко распахивается, и в голове нарастает глухой рев. Бак исчезает в мгновение ока. Эш смотрит туда, где видел его. Было ли это на самом деле? Действительно ли Бак Джонстон подглядывал за ними и мастурбировал, пока они трахались?