Три недели и пять дней штурм города продолжался с неутихающей силой. Все тверже и суровее сжимались губы Банзара, когда он наблюдал, как по залитому кровью проходу неиссякаемым потоком шли наверх все новые и новые воины и как таким же неиссякаемым потоком выносили оттуда убитых и раненых. С каждым днем все выше становились груды тел убитых врагов под стенами. Каждую ночь их оттаскивали и хоронили их товарищи. В пятую ночь четвертой недели шум вдруг стих. Первые лучи восходящего солнца осветили долину и громадные клубы пыли, поднятой отступающей армией. Громкий крик защитников стен огласил окрестности. В его значении трудно было ошибиться. Этот крик повторили войска, ожидающие под стенами. Оно эхом прокатилось по улицам города. Люди вышли из домов. Улицы наполнились толпами народа. Все страхи прошедших недель вылились в несмолкаемые радостные крики. С башни храма Ваала взметнулся ввысь огонь победы. К небу поднялись столбы голубого дыма, возвещавшие во все концы радостную весть. Стены Вавилона вновь отразили могущественного неприятеля, позарившегося на его богатства и вознамерившегося поработить его жителей. Вавилон процветал век за веком, потому что был полностью защищен. Иного он просто не мог себе позволить. Стены Вавилона были воплощением человеческой потребности в защищенности. Это желание свойственно всем людям. Сегодня оно не менее сильно, чем в те далекие дни, но у нас теперь есть лучшие и более мощные средства, служащие той же цели. Сегодня такими средствами служат страховые компании, сберегательные счета, целевые инвестиции. Они помогают нам защититься от неожиданных бед, которые могут войти в любую дверь. МЫ НЕ МОЖЕМ ОБОЙТИСЬ БЕЗ СООТВЕТСТВУЮЩЕЙ ЗАЩИТЫ Вавилонский торговец верблюдами Чем сильнее чувство голода, тем яснее работает голова и тем более явственными становятся запахи пищи. Так думал Таркад, сын Азура. Вот уже два дня у него не было ни крошки во рту, за исключением двух фиг, сорванных им в чужом саду. Больше он сорвать не успел, так как злая хозяйка выбежала из дома и погналась за ним по улице. Ее пронзительные крики все еще звучали в его ушах, когда он шел через базарную площадь. Именно они удерживали его дрожащие пальцы, чтобы не выхватить из корзин у торговок соблазнительные сочные фрукты. Никогда раньше он не задумывался над тем, сколько же много еды свозится на базарную площадь Вавилона и как хорошо она пахнет. Перейдя площадь, он подошел к постоялому двору и начал прохаживаться перед входом. Он надеялся встретить кого-нибудь из знакомых, чтобы занять у них хотя бы медную монетку. Лишь она могла вызвать улыбку на лице хмурого привратника и обеспечить щедрое угощение в харчевне. Без денег он был тут нежеланным гостем и хорошо знал это. Задумавшись, он неожиданно столкнулся лицом к лицу с человеком, которого в тот момент меньше всего хотел встретить, — с долговязым и жилистым Дабасиром, торговцем верблюдами. Он уже давно обещал заплатить Дабасиру просроченный долг. — Ба, да это Таркад, — радостно воскликнул тот. — А я-то как раз иду и думаю, когда же ты вернешь мне два медяка, что я одолжил тебе месяц назад, и серебряную монету, которую я дал тебе еще раньше. Хорошо, что мы встретились. Мне как раз деньги понадобились. Ну, что скажешь? Таркад густо залился краской. У него не было никаких сил спорить на пустой желудок со словоохотливым Дабасиром. — Извини, пожалуйста, — заикаясь, промямлил он, — но у меня сегодня нет ни медных, ни серебряных денег, чтобы расплатиться с тобой. — Ну, так достань где-нибудь, — не отставал Дабасир. — Тебе ведь совсем нетрудно раздобыть пару медных и одну серебряную монету, чтобы отдать долг старому другу твоего отца, который помог тебе в трудную минуту. — Не могу. Меня просто какой-то злой рок преследует. — Злой рок! Не вини богов за собственные ошибки. Злой рок преследует только тех, кто больше думает о том, как занять деньги, а не о том, как их вернуть. А ну-ка пойдем со мной, посидишь, пока я буду есть. Я голоден и хочу рассказать тебе одну историю. Таркада аж передернуло от грубой прямоты Дабасира, но это было, по крайней мере, приглашение переступить порог харчевни. Дабасир подтолкнул его в дальний угол, где они уселись на небольших ковриках. Когда к ним с улыбкой подошел хозяин заведения Каускор, Дабасир обратился к нему в своей обычной манере: — Ну, жирная пустынная ящерица, принеси мне баранью ногу, хорошо прожаренную и сочную, а также побольше хлеба и овощей, потому что я очень голоден. Да, и не забудь про моего друга. Принеси ему кувшин воды, да похолоднее. День сегодня очень жаркий. У Таркада заколотилось сердце. Неужели ему придется сидеть и пить воду, глядя на то, как Дабасир будет уплетать баранью ногу? Но он ничего не сказал. Ему просто ничего не приходило в голову. Дабасир же, казалось, совсем не знал, что такое молчание. Улыбаясь, он помахал рукой в знак приветствия посетителям, со всеми из которых он был знаком, и продолжил: — От путешественников, вернувшихся из Урфы, я услышал об одном богатом человеке, который приказал вырезать себе из камня такую тонкую пластинку, что через нее можно смотреть. Он вставил ее в окно, чтобы защитить свой дом от дождя. Она желтого цвета, и путешественники, смотревшие сквозь нее, уверяют, что весь мир видится в таком цвете очень необычно. Что ты скажешь на это, Таркад? Может ли такое быть, чтобы весь мир был другого цвета? — Все может быть, — ответил юноша, которого больше интересовала жирная баранья нога, положенная перед Дабасиром. — А я даже уверен в этом, потому что сам видел мир в другом цвете. История, которую я собираюсь тебе рассказать, как раз и говорит о том, как мне удалось опять увидеть обычный цвет мира. — Дабасир собирается рассказать историю, — зашептались соседи и начали сдвигать свои коврики поближе. Остальные посетители прекратили жевать и тоже сгрудились полукругом. У всех в руках были полуобглоданные кости. Лишь один Таркад сидел без еды. Дабасир не поделился с ним бараниной и даже не предложил куска хлеба, упавшего с тарелки на пол. — История, которую я хочу рассказать, — начал Дабасир, прожевав кусок мяса, — относится к моим юным годам. Она о том, как я стал торговцем верблюдами. Знает ли кто-нибудь из вас, что я был рабом в Сирии? По залу пронесся гул удивленных восклицаний, что доставило Дабасиру видимое удовольствие. — Когда я был еще совсем молод, — продолжал Дабасир, вновь откусив большой кусок от бараньей ноги, — я обучался у своего отца изготовлению седел. Я работал вместе с ним в мастерской и самостоятельно содержал себя и жену. Будучи молодым и неопытным, я зарабатывал не слишком много, но вполне достаточно, чтобы вести скромный образ жизни. Мне хотелось иметь многие вещи, но я не мог их себе позволить. Однако вскоре я обнаружил, что лавочники охотно дают мне в долг, когда у меня не было денег, чтобы расплатиться. По молодости и неопытности я еще не знал, что человек, который тратит больше, чем зарабатывает, сеет ветер, из которого затем произрастает буря всевозможных бед и напастей. Я начал потакать своим прихотям, одевался в дорогую одежду и покупал украшения своей жене, не считаясь со средствами. Я расплачивался с долгами, как мог, и некоторое время мне все сходило с рук. Но затем я обнаружил, что моих заработков не хватает на то, чтобы жить и одновременно еще оплачивать долги. Кредиторы начали преследовать меня и требовать, чтобы я заплатил за дорогие покупки. Жизнь стала совершенно невыносимой. Я начал занимать деньги у друзей, но расплатиться с ними мне уже не удавалось. Дела шли все хуже и хуже. Моя жена возвратилась в дом своего отца, и я решил уехать из Вавилона и поискать другой город, где у молодого человека больше возможностей для жизни. В течение двух лет я вел нелегкую жизнь проводника караванов. Там я связался с шайкой разбойников, которые рыскали по пустыне в поисках безоружных караванов. Такие поступки недостойны сына моего отца, но я видел мир сквозь разноцветные камни и не понимал, до какой степени я уже опустился. Наш первый налет на караван был успешен. Мы захватили богатую добычу золота, шелков и других ценных товаров. Добычу мы отвезли в Гинир и все там прогуляли. Вторая попытка оказалась не такой удачной. Не успели мы напасть на караван, как нас атаковало местное племя, вождю которого купцы платили за охрану. Один из двух наших предводителей был убит, а всех остальных отвезли в Дамаск, где с нас сняли всю одежду и продали нас в рабство. Меня купил за две серебряные монеты вождь одного пустынного сирийского племени. Я был коротко подстрижен, на мне была только набедренная повязка, и я не отличался внешне от других рабов. Будучи беспечным юношей, я полагал, что это всего лишь забавное приключение, но однажды мой хозяин вывел меня перед четырьмя своими женами и сказал, что они могут взять меня в качестве евнуха. Только тогда я понял безнадежность своей ситуации. Это пустынное племя было диким и очень воинственным. Я полностью находился в их власти, не имея ни оружия, ни малейшей возможности бежать. Я стоял, весь перепуганный, а эти четыре женщины меня словно и не замечали. Я не знал, могу ли я рассчитывать на какое-то сочувствие с их стороны. Первая жена, Сира, была старше остальных. Когда она смотрела на меня, ее лицо ничего не выражало. Мне показалось, что сочувствия от нее ждать бесполезно. Следующая жена была высокомерной красавицей. Она смотрела на меня с таким безразличием, словно я был червяком в грязи. Две самые молоденькие безостановочно хихикали. Казалось, прошла целая вечность, пока я стоял, ожидая своего приговора. Похоже было, что каждая из женщин склонна была предоставить право решения другой. Наконец Сира заговорила холодным тоном: — Евнухов у нас достаточно, а погонщиков верблюдов мало, да и те, что есть, никуда не годятся. Мне как раз сегодня надо навестить свою больную мать, а у меня нет ни одного раба, которому я могла бы доверить верблюда. Спроси этого раба, умеет ли он обращаться с верблюдами. — Что ты знаешь о верблюдах? — спросил меня хозяин. — Я могу заставить их становиться на колени, могу навьючивать их, могу вести на большие расстояния, чтобы они при этом не испытывали усталости. Если есть такая нужда, могу лечить их болезни. — Этот раб боек на язык, — заметил хозяин. — Если хочешь, Сира, бери его себе погонщиком. Так я поступил в распоряжение Сиры и в тот же день повел ее верблюда в длинное путешествие к ее больной матери. Воспользовавшись случаем, я поблагодарил ее за вмешательство в мою судьбу и сказал, что по рождению я не раб, а сын свободного человека, уважаемого мастера из Вавилона. Я также рассказал ей свою историю, однако ее ответ привел меня в замешательство: — Как ты можешь называть себя сыном свободного человека, если твои слабости довели тебя до такого состояния? Если в человеке живет душа раба, то он и станет им, независимо от своего рождения, точно так же, как вода всегда стремится к низкому месту. Ведь если бы у тебя была душа свободного человека, ты бы добился уважения и почета в своем городе, невзирая на все превратности судьбы. Больше года я был рабом и жил вместе с рабами, но так и не стал одним из них. Однажды Сира спросила меня: — Почему ты сидишь один в своем шатре, когда все остальные рабы в свободное время ищут общества друг друга? — Я все думаю над тем, что ты сказала мне, — ответил я. — Во мне нет души раба. Я не могу находиться вместе с ними, потому и сижу один. — Мне тоже приходится сидеть в одиночестве, — сказала она. — Мое приданое было очень большим, потому-то хозяин и женился на мне. Но он не любил меня. Однако ведь каждая женщина хочет, чтобы ее любили. Из-за этого я осталась бесплодной, нет у меня ни сына, ни дочери, и поэтому я вынуждена сидеть всегда одна. Если бы я была мужчиной, то предпочла бы смерть рабству, но обычаи нашего племени делают из женщин рабынь. — А что ты думаешь обо мне на этот раз? — спросил я. — Какая душа живет во мне — свободного человека или раба? — Ты хочешь расплатиться со своими долгами в Вавилоне? — в свою очередь спросила она. — Да, у меня есть такое желание, но я не вижу возможностей. — Если прошло уже столько лет, а ты даже не сделал попытки, то в тебе по-прежнему живет душа раба. Мужчина должен уважать себя, а разве можно уважать человека, который не возвращает долги? — Но что я могу сделать? Я же нахожусь в Сирии, и я раб. — Ну и оставайся рабом в Сирии, слабак. — Я не слабак, — с горячностью возразил я. — Тогда докажи это. — Как? — Разве твой царь не борется с врагами любыми способами и при любой возможности? Твои враги — это твои долги. Они выгнали тебя из Вавилона. Они слишком сильны для тебя. Если бы ты сразился с ними, как мужчина, то мог бы одолеть их и стать уважаемым человеком среди своих земляков. Я много думал потом над этими несправедливыми обвинениями и мысленно произнес немало фраз в свою защиту, доказывая, что в сердце я не раб, но у меня не было возможности высказать их в лицо Сире. Спустя три дня ее служанка вызвала меня к своей госпоже. — Моя мать снова заболела, — сказала та. — Оседлай двух лучших верблюдов из стада моего мужа. Привяжи бурдюки с водой и седельные сумки с провизией для дальнего пути. Служанка даст тебе продукты. Я навьючил верблюдов, удивляясь тому, сколько провизии наготовила служанка, потому что мать моей хозяйки жила всего в дневном переходе. Служанка ехала на заднем верблюде, а я вел под уздцы верблюда своей госпожи. Когда мы добрались до дома матери, было уже темно. Сира отпустила служанку и спросила меня: — Дабасир, в тебе живет душа свободного человека или раба? — Свободного человека, — ответил я.