* * * Пролог. Шарлотта Палками и камнями можно поломать мне кости, но слова мне боли никогда не причинят. Тот, кто придумал эту фразу — лжец. Слова очень часто являются сильным оружием для всех, взывая к самым сильным эмоциям, которые только может испытать человек. — Вы беременны, — не те слова, которые я хотела услышать, когда начался мой первый учебный год в медицинской школе. Да, я была очень хорошо знакома, как работает репродуктивная система, но ночное рандеву на стойке с пьяным мужчиной, которого я встретила всего час назад, не должно было закончиться порванным презервативом и беременностью. — Это мальчик, — сказал доктор, положив мне на грудь окровавленный, прекрасный сверток девять месяцев спустя. Я была уверена, что тот захлебывающийся звук можно было считать словом, но он изменил всю мою жизнь. Один взгляд в эти серые, рассеянные глаза и я стала не просто женщиной, которою принудили родить ребёнка. Во мне зародился первобытный материнский инстинкт. Сердце. Душа. Навечно. — Лукас, — прошептала я, в то время как держала в руках семь фунтов и две унции моего маленького мальчика, которого я всегда буду защищать. Одна мысль въелась в мозг до костей — я сделаю для него всё, что смогу. Но, поскольку я очень много училась за последние годы, то не всё могла держать под контролем. — Со временем вашему сыну нужна пересадка сердца, — сказал доктор, когда мы в тревожном ожидании сидели в кабинете кардиолога, после долгой ночи, проведённой в реанимации. В этот момент я хотела отдать Лукасу своё, казалось, что после этих слов в груди моё сердце разорвалось пополам. Я хорошо осознавала тот факт, что не каждый ребенок — образец совершенного здоровья. Но он был моим. Он вырос у меня внутри из ничего, превратившись из не более чем зародыша, в невероятный крохотный комочек, который однажды протопчет свой собственный путь через этот сумасшедший мир. Десять пальчиков на руке. Десять — на ноге. Волосы, как у меня, цвета вороньего крыла. Подбородок с ямочкой, как у отца. Этот ребёнок превратился из ничего, чего я никогда не хотела, в самое важное и необходимое для меня. Я отказывалась принять факт, что он болен. После того как доктор ушёл, Брэди уставился на меня через всю комнату, наш сын был прижат к его груди, и набросился на меня вопросами. — Они смогут спасти его, правильно? Мой ответ был резким и шёл из глубины души. — Нет. Я знала слишком много о диагнозе Лукаса, чтобы поверить в то, что кто-то сможет его спасти. Однажды, возможно, до того как ему исполнится восемнадцать, его хрупкое сердечко остановится, и я буду беспомощно наблюдать, как единственный смысл моей жизни борется, чтобы выжить. Его добавят в регистр, длиною в мили доноров, и начнутся наши мучения, изнуряющие психику, по ожиданию, когда кто-то умрёт, чтобы наш ребёнок имел возможность жить. Знание не обладало в данной ситуации силой. Я бы отдала всё на свете, чтобы не знать, что означают слова доктора, сказанные нам. Сотни людей в регистре доноров умрут прежде, чем показатели моего сына с кем-либо совпадут. Это не говоря уже о тех, кто умирает на операционных столах, или тех, у кого началось отторжение пересаженного органа и в течение часа после пересадки умрёт. В медицинской школе мы гордились статистикой людей, которых мы спасли. Но это мой сын. У него была только одна жизнь. Я не могла рисковать, чтобы он упустил её. Я не могла потерять и его. Несмотря на опустошение, я пытаюсь быть счастливой. Я фальшиво улыбаюсь, притворяясь, когда получаю слова ободрения от наших друзей и членов семьи, и мне даже удалось сказать несколько ободряющих слов, чтобы поддержать Брэди. В ответ он ничего не сказал. У нас были не те отношения. Оказывается у нас мало общего, когда мы полностью одеты. Однако после рождения Лукаса мы стали друг другу чем-то большим, чем просто друзьями. А из-за того, что большую часть времени мы проводим в и за пределами больницы рука об руку, наша связь становится всё сильнее. До тех пор, спустя шесть месяцев, пока одно невинное слово не разрушило нас всех. Палками и камнями можно поломать мне кости, но слова мне боли никогда не причинят. Вранье. Мы не чувствуем слоги и буквы, но они всё равно могут уничтожить всю нашу жизнь быстрей, чем пуля, вылетевшая из пистолета. Одно слово. Этого было достаточно, чтобы затмить солнце на моём небе. — Шшш, — прохрипела я, хватаясь за ручку коляски, чтобы поймать соску, повисшую на атласной голубой ленте с монограммой моего сына, и вложить её обратно в его ротик. У него всю ночь было хорошее настроение. Кажется, что в шестимесячном возрасте это было невозможно. Я не могла бы себе представить наисладчайшей пытки набега на молочку с девизом все-это-ты-можешь-съесть и группы людей, которые поддерживают подобные капризы — включая те капризы, которые состояли не более чем из отрыжки или мочеиспускания на вышеупомянутых людей. Это было первое утро осени, но жаркое атлантическое лето ещё витало в воздухе. Между консультациями и несуществующим режимом сна Лукаса я едва оставалась в сознании. Мой мальчик любил проводить время на улице, а мне нравилось, что он становился сонным, независимо от того, как сильно он с ним боролся. Поэтому надеясь, что мы оба сможем вздремнуть сегодня утром, я пристегнула его к непозволительно дорогой коляске, которую мама Брэди купила в день рождения малыша, и отправилась вместе с ним гулять по местному парку. Необычная детская площадка, расположенная менее чем в полумили от нашего дома, была одной из моих любимых мест в мире, может быть, поэтому я останавливалась здесь на пятнадцать минут после школы каждый день. Я наслаждалась игрой детей, воображая, как это было бы, когда Лукас достигнет их возраста. Изображения его, перепрыгивающего через ограждения, как обезьянка, спасаясь от орды хихикающих девчонок, промелькнули в моём сознании, вызывая на лице улыбку. Будет ли он таким же общительным, как я? Тихим и сдержанным как Брэди? Или больным, застрявшим в больнице, ожидающим своё сердце, которое так никогда и не придёт? Мысли вылетели из моей головы, когда я услышала отчаянный крик женщины, заставивший меня застыть. — Помогите! Одно слово. Я нажала на тормоз коляски и повернула лицо к звуку, в горле образовался ком, когда она подняла с земли малыша. Взрыв адреналина прошёл сквозь меня, и, следуя инстинкту, я бросилась на несколько ярдов к ней. — Он не дышит! — закричала женщина, в ужасе передавая мне в открытые руки безжизненного малыша. — Звоните 911, — приказала я. Мой пульс ускорился, когда я положила маленькое тело на столик для пикника, годы обучения смешались в моей голове в беспорядочную массу. — Что произошло? — спросила я, опрокинув его голову назад, чтобы проверить дыхательные пути и открыть их, но малыш так и не задышал. — Я… я не знаю, — пробормотала она. — Он просто упал… О, Боже! Он не дышит! —Успокойтесь, — рявкнула я. Хотя и не была уверена кому конкретно это говорила. Это была моя первая чрезвычайная ситуация, и хоть я была намного лучше всех, кто сейчас был в парке, но если бы я оказалась в такой ситуации, то хотела бы получить более квалифицированную помощь, чтобы помочь Лукасу. Но, поскольку нас окружила группа мамочек, ни одна из которых не подошла и не предложила руку помощи, я — это всё, что было у неё сейчас. Итак, с бьющимся где-то в горле сердцем я взялась за работу, молясь, чтобы этого было достаточно. После нескольких минут из посиневших губ мальчика вылетел слабый стон. Звук рыданий от облегчения его матери стал звуком, который я никогда не забуду. Глубоко внутри, как будто зародившийся в её душе, выскользнул из её рта. — О боже! — закричала она, её руки дрожали, когда она наклонилась над дрожащим телом, чтобы прижать лицо мальчика к своей шее. Когда его крики стали громче, я медленно отодвинулась, чтобы дать ему немного пространства. Я не могла оторвать глаз от чуда, которое произошло с этим ребёнком, минуту назад лежавшего бездыханным телом. Теперь же он цеплялся за шею своей матери. С дрожащим подбородком и слезами, застывшими в уголках глаз я улыбнулась самой себе. Я боролась. Балансировать между строгими мерами в мед. школе и неуверенностью в себе, в качестве матери-одиночки, было достаточно сложно, но сочетать двенадцатичасовые дни, только чтобы вернуться домой, с шестичасовой учёбой — было слишком, я сгорала. Я дошла до того, что размышляла о тех годах, когда Лукас будет уже старше, чем сейчас. Когда появились парамедики, я была счастлива обладать теми знаниями, которые помогли мне подарить маленькому мальчику еще один шанс жить. В этот момент все причины, по которым я хотела стать доктором, заполнили меня. Однажды, Пабло Пикассо сказал: «Смысл жизни — найти свой подарок. Цель жизни — отдать его». Я знала об этом с нежного семилетнего возраста, когда соседка ободрала кожу с колена, и я наложила шину, прежде чем её мама догадалась, что медицина и была моим подарком, даром. Пришло время мне применить этот дар, чтобы помочь другим нуждающимся. — Спасибо, — воскликнула мне измученная мама, полная решимости подбодрить меня, когда я отступила назад. Я просто кивнула и приложила руку к бешено бьющемуся сердцу, чувствуя, что это я должна была поблагодарить её. Когда я потеряла женщину из виду за спинами парамедиков и любопытной толпы, то повернулась на пятках и направилась к коляске с Лукасом. Теперь осталось только дойти до поскрипывающей вещицы меньше, чем за секунду. Его там не было. Я осмотрелась вокруг, предполагая, что вовремя хаоса слегка сбилось чувство пространства. Но через несколько минут что-то ударило меня. Всё было неправильно. Ужасно, земля разверзлась подо мной. — Лукас, — позвала я, как будто шестимесячный малыш смог ответить мне. Он не смог. На самом деле никто не смог. Волосы на затылке встали дыбом, а частота пульса взлетела. Мир, казалось, вращался вокруг меня в замедленном режиме, пока я осматривалась вокруг. Мой разум взорвался от возможностей того, где бы он мог. Но даже в этот момент ужаса я осознавала, что абсолютно точно оставила его здесь, благополучно пристегнув, в несколько ярдов. — Лукас! — закричала я, беспокойство развило обороты до неизмеримых высот. Хаотично передвигаясь, я побежала к уже рассеивающейся толпе. Я поймала руку женщины, прежде чем она успела пройти мимо меня: — Вы видели моего сына? Её глаза расширились от испуга, но она покачала головой. Я схватила другую женщину: