— Вы видели моего сына? Она тоже покачала головой, поэтому я продолжала двигаться, хватая людей и умоляя их, наконец-то кивнуть. — Зелёная коляска от Navy Trim? Ещё одно покачивание головой. Моё зрение расфокусировалось, горло горело, но я никогда не остановлюсь. Он был здесь. Где-то. Он должен быть. Моё сердце билось о рёбра, когда меня накрыла ещё одна волна адреналина — и я боялась, что это всё было реально — уничтожая моё тело. — Лукас! — закричала я. Мои мысли спутались, и я потеряла всякое чувство разумности. Я помчалась к первой же увиденной мной коляске. Она была розовой в белый горошек, но он мог быть внутри. — Эй! — возмутилась женщина, когда я приподняла одеяльце над её ребенком. Её ребенок. Не мой. — Лукас! Желчь грозила сжечь моё горло. С каждой проходящей секундой мой ужас усиливался. Я зарылась рукой в волосы, когда парализующая беспомощность когтями впилась в меня, угрожая поставить на колени. Я заставила себя удержаться на ногах. Ради него я сделаю все. — Лукас! — захлебнулась я криком в последний раз, волна дрожи прошла сквозь меня. Одно слово. Я помогла ей. Той женщине. Когда она была в отчаянии и рисковала потерять своего сына, я отдала его ей. Кто-то сможет помочь мне. Они должны. — Помогите! — закричала я из последних сил. Одно слово. А потом весь мой мир потемнел. Глава первая. Портер — Папочка? «Да», — подумал я, но слишком сладко спал, чтобы эти слова смогли вырваться наружу. Прошло несколько недель, пока я не получил настоящий отдых. Мотаясь между работой и детьми, я находился на грани истощения. — Папочка? Я здесь, малыш. — Папочка! — закричала она. Я вскочил с кровати, пошатываясь и оглядывая комнату. Она стояла в дверном проеме, её длинные каштановые волосы были спутаны, а глупая ночная сорочка «Hello Kitty», которую она надевала, настояв на том, чтобы спать в ней каждый день на прошлой неделе, волочилась по полу. — Что случилось, Ханна? — спросил я, тыльной стороной ладони стирая остатки сна из глаз. — Трэвис не может дышать. Три слова, порождающие мои кошмары, преследующие мои сны и живущие со мной в реальности. Отбросив одеяло назад, я вылетел из кровати. Мои босые ноги стучали о пол, когда я бежал по коридору в сторону его спальни. Ханна начала спать с ним несколько недель назад. Её старший брат реагировал на это так, будто это было сродни жестокой и необычной форме пыток, но втайне я думал, что ему это нравилось. И хотя ей было три с половиной, мне было комфортнее чувствовать себя в этом мире, зная, что с ним кто-то был в ночное время суток. Широко распахнув дверь, осторожно, чтобы не порвать плакат Minecraft, который мы повесили чуть раньше сегодня, я поспешил к его кровати, чтобы обнаружить, что она пуста. — Трэв? — позвал я. Мне ответила Ханна. — Он в ванной. Я ударился о коробку с лего и открыл нижний ящик тумбочки, чтобы достать ингалятор. Неожиданно, груда пустых бутылок из-под Gatorade упала с кровати. Когда я выбежал из комнаты, меня пронзила гордость. Это мой мальчик. Чёрт возьми, больным застрял в постели всю прошлую неделю, но каким-то образом, найдя в себе силы, смастерил ловушки в своей комнате. — Эй, — прошептал я, когда повернул за угол в ванную комнату. Тугой комок образовался в животе. Его тоненькое тело сидело на краю ванны, его плечи сгорбились, а локтями он упирался в бёдра. Пот залил его бледное тело. Глубокие, тяжелые вдохи, не доходящие до лёгких, с каждым разом выгибали его спину назад. — Пожалуйста… нет, — вздохнул он. Я знал, о чём он просил, но я не мог обещать ему этого. — Шшш, я понял. Я погладил его тёмные коротко стриженые волосы и сделал всё возможное, чтобы замаскировать своё беспокойство. Я всегда так делал, когда ехал на работу, сажая его в машину. Всю неделю он был на антибиотиках, но инфекция так и не покидала его лёгкие. Месяцы назад ингалятор Трэвиса был не более чем дорогой картонной упаковкой, собирающей пыль. Но за последние несколько недель всё стало так плохо, что пришлось купить запасной, чтобы держать его в своей комнате. Я думал, что это плохо, когда и дня не проходило без этого дыхательного аппарата, но теперь нам нужно было три. Моему сыну было одиннадцать. Он должен был играть в футбол и быть маленьким шалуном, поддразнивая девочек, которые ему нравились, а не просыпаться в три часа ночи, борясь за выживание. С каждым днём, когда он всё больше и больше погружался в это, я испытывал страх, что однажды потеряю его. Его лёгкие завибрировали, когда он с силой втянул в себя воздух так, что хрипы были слышны по всему дому. Знакомое шипение заполнило комнату, когда активировался ингалятор. — Успокойся и постарайся дышать, — прошептал я, моё сердце разрывалось, когда я просунул палочку между его сжатых губ, его бледная и трясущаяся рука поднялась, чтобы удержать её на месте. Иисус. Это было плохо. Я опустился на холодную плитку у ног сына, моё сердце билось где-то на уровне горла, и я обхватил его бедро рукой. Мой мальчик был бойцом, поэтому я не был уверен, что своим присутствием чем-то помогал ему, но наша связь творила чудеса. Мы начали дышать вместе, и через несколько минут я почувствовал головокружение. Я не мог представить, как он мог до сих пор оставаться в вертикальном положении. Пожалуйста, Боже. Сколько раз за последние три года я торговался с Богом о здоровье Трэвиса, наверное, я уже должен был стать священником. Тиски сдавили мою грудь. Ингалятор не помогал. По крайней мере, не так быстро действовал. Волна страха нахлынула в животе. Он будет ненавидеть меня. Но я его родитель; это моя работа принимать трудные решения — даже если они уничтожат меня. Его боль и борьба бежали по моим венам тоже. Это была не только его битва. Это влияло на нас всех. Если с ним что-то случится, мне придётся всю жизнь нести эту дыру в сердце. Я обещал ему, что буду о нём заботиться. Я не обещал ему, что буду его другом, пока у меня есть подобные обязанности. — Ханна, не могла бы ты взять папин сотовый? — Нет! — подавился Трэвис. Я закрыл глаза и прислонил голову к его плечу. — Приятель, мне жаль. — Я… не … поеду, — прохрипел он. Я с трудом сглотнул, чтобы подавить эмоции. Я должен быть сильным за всех нас — независимо от того, что сердце разрывалось на части.