— Твою машину зовут Бетти Уайт? Она оглянулась и даже не улыбнулась, когда подтвердила. — Это был очевидный выбор. Я рассмеялся, громко и долго. Так долго, что Шарлотта, наконец, сдалась и тоже расхохоталась. — Иди сюда, — сказал я, обхватив её сзади за шею и потянув через центральную консоль, чтобы поцеловать её сексуальный, саркастический рот. Хихикая, она толкнула меня в плечо. — Портер, езжай. Ты задерживаешь движение. Я прижал её губы к своим и слепо позволил машине откатиться вперёд на несколько дюймов. — Вот. Мы всех догнали. Шарлотта продолжала смеяться, а я наслаждаться её смехом. Боже. Мне нравилось быть с ней. Не имело значения, что мы стояли в пробке, тратя драгоценные минуты из нескольких часов, которые у нас были наедине. Посадите моих детей на заднее сиденье, и я бы просидел с ней в этой машине всю оставшуюся жизнь. Отпустив её, я выпрямился на водительском сиденье и попытался не обращать внимания на тяжесть в груди. Будет ли у меня когда-нибудь это? Эта вольнодумная версия моей сломленной женщины, улыбающаяся и смеющаяся с Трэвисом и Ханной, которые были такой же частью меня, как моё сердце и мои лёгкие? Прошло всего несколько недель. Наверное, я ставил телегу впереди лошади. Даже если бы она обожала детей, я бы ещё не познакомил их с ней. Или, точнее, её с ними. Это не было похоже на то, что я развёлся и снова встречаюсь. У моих детей не было матери. Я мог только представить себе сердечки в глазах Ханны, если бы в её жизни внезапно появилась женщина, делающая всё то, что мать должна делать со своей дочерью. Меньше всего мне хотелось, чтобы они привязались к женщине, а потом мы бы расстались. Хотя, если то, как моё тело реагировало каждый раз, когда она кидала одну из тех тайных улыбок в мою сторону, было каким-то признаком, я был бы чертовски привязан к ней. Не успели мы отъехать от ресторана и на целую милю, как зазвонил мой телефон. Я посмотрела вниз, полностью ожидая, что это будет Таннер, готовый ругать меня за побег. Но это было не так, и моё тело содрогнулось. — Мам? — я ответил прежде, чем телефон успел зазвонить снова. — Всё в порядке? — Привет, детка. Плохая новость. Мой желудок упал, когда лицо Трэвиса вспыхнуло в моей голове. — Что случилось? — Успокойся. Он в порядке, — сказала она, читая моё беспокойство. Я тяжело вздохнул и поднёс телефон к другому уху, чтобы положить руку на бедро Шарлотты. Её ладонь быстро накрыла мою руку, а пальцы переплелись с моими. — Вообще-то это Ханна. Она проснулась с лихорадкой ранее, поэтому я дала ей немного тайленола. Но она так сильно кашляла, что её начало тошнить. — Черт, — выдохнул я, откидывая голову на подголовник. — Не волнуйся. Я отправила Трэвиса в его комнату и продезинфицировала всё, к чему она могла прикоснуться за последние двадцать четыре часа. Я уверена, что нет ничего серьёзного, дорогой. Но, может быть, ей стоит вернуться ко мне домой на пару ночей. Следует отметить, что моя мать была святой. — Это звучит как отличная идея. — Хорошо. Я соберу её вещи. И я знаю, что ты на работе, но она спросила, можем ли мы тебе позвонить. Сверкнув глазами на Шарлотту, я обнаружил, что она внимательно изучает меня. И тогда я понял, в чём наша самая большая проблема. Было почти невозможно постоянно разделять два таких неотъемлемых и важных аспекта моей жизни. Как бы я ни старался, всегда будут пересечения. Моменты, когда дети разговаривали или ссорились на заднем плане, в то время как она и я разговаривали по телефону, заставляя меня спешить в свою комнату, чтобы ей не пришлось это слышать. Или теперь, когда она молча сидела рядом со мной, а моя дочь хотела поговорить со мной, потому что она плохо себя чувствовала. Эти вещи были вне моего контроля. Я не хотел причинять Шарлотте боль. Но, в конце концов, я всегда буду отцом, который должен делать то, что лучше для его детей. — Прости, — прошептала я ей. Она вопросительно наклонила голову, её брови сошлись вместе. Я сжал её бедро и сказал в трубку: — Да. Передай трубку Ханне. Тело Шарлотты напряглось, и это чертовски убивало меня, но я вырвался вперёд, когда в трубке раздался голос моей малышки. — Меня вырвало. Не сводя глаз с медленно ползущей передо мной машины, я ответил. — Тебе уже лучше, девочка моя? — Нет, — простонала она и разрыдалась. — А теперь я не могу съесть фруктовый лед. — Что? — я рассмеялся над случайностью этого утверждения. — Бабушка сказала, что я могу съесть фруктовый лёд после ужина. Но когда меня вырвало в прошлый раз, ты сказал мне не есть его, потому что от этого у меня заболит живот. Я усмехнулся. — Но бабушка сказала, что тебя вырвало только потому, что ты кашляла. Так что я не думаю, что фруктовый лёд чем-то навредит. Передай бабушке, что я разрешил тебе съесть один. — Я сделал паузу перед тем, как внести поправку. — Только не ешь красный, на тот случай, если я ошибаюсь, и тебя действительно вырвет. — А как насчёт жёлтого? Я усмехнулся. — Да. Жёлтый звучит идеально. — И легко отстирывается. Она шмыгнула носом. — Когда ты вернешься домой? Я вздохнул и перевёл взгляд на Шарлотту, которая грызла ноготь большого пальца, как будто у неё была личная вендетта против него, её глаза были направлены в окно. Чёрт. Чёрт. Чёрт. Я отчаянно нуждался в том, чтобы провести с ней время. Но мой ребёнок нуждался во мне больше. — Скоро, — прошептал я. Голос дочери оживился. — Можно я посплю в твоей постели, пока ты не вернёшься домой? — Конечно. — Ура! Папочка сказал… — её голос затих вдали. Я проехал ещё несколько футов и включил сигнал, чтобы на следующем повороте вернуться в ресторан. — Портер? Ты всё ещё здесь? — спросила мама.