(«Бедный парнишка сказал, что готов чистить плевательницы, если ему разрешат переночевать здесь, на полу, завернувшись в одеяло, – сказал г-н Коэн. – Я рассказал об этом самому Гавагану, но тот не пожелал ничего слышать»). Я не получал от Ван Неста вестей (продолжал Виллисон), но я добрался до его квартиры, наверное, на пятый день после того, как все это началось. Из конторы прислали корзину с фруктами; ее доставил специальный посыльный. Мне пришлось постучать четыре или пять раз, прежде чем он впустил меня, да и то сначала чуть-чуть приоткрыл дверь и окинул меня подозрительным взглядом. Он не брился бог знает сколько времени; в руке он держал почти пустую бутылку. К тому времени в комнате находилось уже шесть тварей, все они, кроме первых двух, выглядели так, как будто их собрали из отдельных частей настоящих животных и зверей из детской иллюстрированной книжки. Я не смог подобраться поближе к этим тварям; но я был избавлен от неприятностей, потому что Ван Нест взмахнул бутылкой, сказал: «Видишь?» – сделал большой глоток и упал поперек кровати, а все эти невероятные существа просто смотрели на него. Они ничего не ели; они ничего не делали, только толкали друг друга и смотрели. Он развалился на кровати, а я смотрел на него и думал. С ним творилось что-то необычайное; если бы я смог сделать что-нибудь, чтобы помочь ему, подумал я, это может быть очень выгодно. Рядом валялись страницы из вечерней газеты, я подобрал их и отыскал объявление о карибском круизе. Я позвонил по указанному номеру, корабль отплывал через три четверти часа, и, к счастью, у них была свободная каюта, потому что в последний момент кто-то отказался от поездки. Я посадил Ван Неста в такси, отвез его на пристань и погрузил на борт; и я с тех пор не перестаю сожалеть о содеянном, потому что этот корабль назывался «Тринидадский Замок». *** – Тот самый, который пропал? – спросил Витервокс. – Верно, – кивнул Виллисон. – Напоролся на риф возле Багамских островов во время урагана и затонул со всеми пассажирами. – Я в этом сомневаюсь, – внезапно произнес коренастый человечек, который назвался биологом Тоболкой. – Прошу прощения… – несколько недружелюбно произнес Виллисон. – И я прошу прощения. Никаких обид, дружище. Я не усомнился в ваших словах, я просто могу уточнить ваши сведения. Когда вы упомянули о синем ночном долгопяте, я сказал, что это может быть как-то связано с известным мне случаем; теперь я уже совершенно уверен в этом. Ваш друг Ван Нест не утонул на «Тринидадском Замке». Если мистер Коэн любезно выдаст мне еще дайкири, я все объясню. *** (Он развернулся, театрально взмахнув рукой.) Господа, эта история не вышла за пределы научного мира по тем же причинам, по которым мистер Виллисон решил хранить молчание. Я – биолог, я очень много общался с несколькими участниками гарвардской экспедиции на Багамы. Вы можете знать, а можете и не знать, что цель этой «морской экспедиции» состояла в том, чтобы изучить существ, обитающих в море возле рифа Джексона. Это, в общем-то, всего лишь маленькая песчаная отмель неподалеку от Большого Абако, но там действительно можно отыскать странно интересных представителей мелкой морской фауны. *** Вы могли видеть фотографии, привезенные из экспедиции. Если так, в центре почти неизбежно находилась некая юная леди, одетая в шорты и выполняющая некие научные исследования. Она – блондинка, притом исключительно фотогеничная, ее зовут Корнелия Хартвиг. Наутро после крушения «Тринидадского Замка» она нашла выжившего пассажира с этого корабля; прибой вынес его на отмель у рифа Джексона. Думаю, не может быть никаких сомнений, что это оказался ваш друг Ван Нест, хотя он назвался Кэмпбеллом. Когда его нашли, он был не в лучшем состоянии, хотя жизнь его не подвергалась опасности. Ему дали укрепляющие средства, но нельзя было и думать о том, чтобы немедленно отправить его на материк, потому что транспортное судно совершало рейсы достаточно редко, а маленькие моторные лодки явно не подходили для перевозки пострадавших. Мой друг профессор Руссо сказал, что когда молодой человек пришел в сознание и узнал, что ему придется задержаться в экспедиции, он, казалось, не возражал. Он смотрел на Корнелию Хартвиг, и она почти так же пристально смотрела на него. Возможно, мне следует немного о ней рассказать. Она – очень опытный биолог, но, подобно вашему другу Ван Несту, ее можно назвать вечно влюбленной. В экспедициях, вроде этого путешествия на риф Джексона, она обычно выбирала одного из старших и чаще всего женатых членов научной группы; и в прошлом это приводило к многочисленным неприятностям. Фактически члены экспедиции с некоторым страхом ожидали, кто же станет ее жертвой в этот раз; они с облегчением обнаружили, что Корнелия провела почти целый день в обществе потерпевшего кораблекрушение. Я лично не могу вообразить, о чем они друг с другом беседовали, но профессор Руссо утверждал, что особых трудностей у них не возникло. Вечером, когда Кэмпбелл, или скорее Ван Нест, смог встать на ноги и кое-что съесть, Корнелия увела его на другую сторону острова, в пальмовую рощу, на поиски призрачных крабов при свете полной луны. Я не знаю, отыскали ли они там призрачных крабов; но когда они сидели там под пальмами, необычайные животные, которых вы описали, появились как будто из ниоткуда и уселись вокруг них на почтительном расстоянии; там был и синий ночной долгопят, и брыластая ящерица темно-красного цвета. Нет сомнения, что Корнелия была очарована. Если бы я обнаружил столько неизвестных науке видов – я тоже пришел бы в восторг. Парочка не возвращалась в лагерь очень долго – все остальные давно уже улеглись. Когда Корнелия утром поведала свою историю, другие члены экспедиции выслушали ее с некоторым скептицизмом; многие просто смеялись. Я нисколько не удивлен. Звери Ван Неста вели себя на рифе Джексона несколько иначе, чем в городе, судя по вашим описаниям. Ни одного из них в то утро не видели. Они исчезли, как только рассвело. Такое отношение к ее истории разозлило Корнелию; на следующий вечер она убедила самого профессора Руссо пойти вместе с ними в пальмовую рощу. Он сказал, что животные, казалось, выбрались из подлеска, и их описание полностью соответствовало тому, которое представили вы, мистер Виллисон. Профессор навел на них фонарик и тут же отказался от мысли, что это просто галлюцинации, поскольку звери оказались вполне реальными; но все его усилия поймать хоть одну особь ни к чему не привели – твари были слишком проворны. После этого Корнелия и Ван Нест каждый вечер отправлялись в пальмовую рощу, часто они брали с собой принадлежности для рисования и фонарик; она сделала несколько замечательных рисунков. Парочка решительно и даже грубо возражала, когда другие члены экспедиции пытались последовать за ними; Корнелия и Ван Нест, казалось, были так сильно влюблены друг в друга, что все предпочли оставить их в покое. Однако профессор Руссо заметил, что примерно через три недели Корнелия – дневная работа которой существенно замедлилась из-за того, что она столько времени трудилась по ночам – стала прохладнее относиться к молодому человеку. Стремясь выяснить причину, профессор засветло укрылся в пальмовой роще. Луна была уже во второй четверти, и он мог без особого труда следить за происходящим; но когда пришли Кэмпбелл и Корнелия и начали появляться животные, сразу стало очевидно – что-то идет неправильно. Обнаружилось лишь четыре существа, притом не самых необычных. Кроме того, хотя профессор Руссо находился не очень близко и не мог расслышать все слова, он сумел уловить настроение и общее развитие беседы. Корнелия бранила молодого человека, а он о чем-то умолял ее. *** Виллисон снова придвинул к бармену стакан. – Думаю, что добился своего, – сказал он. – Морской воздух и физические упражнения спасли его от пьянства и последствий. Именно это я ему и советовал. – Очевидно, Кэмпбелл и сам пришел к тем же выводам, – продолжал Тоболка. – На следующее утро, когда все члены экспедиции отправились работать, Кэмпбелл отыскал запасы виски и выпил почти целую бутылку. Его обнаружили лежащим в кровати в бесчувственном состоянии. Профессор Руссо очень разгневался и обругал Кэмпбелла. Однако цель его маневра была достигнута. Корнелия еще раз отправилась с ним в пальмовую рощу и на следующее утро вернулась, сияя от восторга, с зарисовками совершенно новой и уникальной формы Limulus. Затем он убедил Корнелию добывать для него виски. Но это продолжалось недолго, потому что вскоре прибыл базовый корабль, и работа экспедиции подошла к концу. Тогда профессор Руссо столкнулся с проблемой: Корнелия решительно отказалась покинуть остров до тех пор, пока она не увидит еще нескольких зверей Кэмпбелла. С той же горячностью он отказался покинуть Корнелию; и они не могли возвратиться вместе из-за тех же самых животных. Начальник экспедиции решил, что они оба – взрослые люди, имеющие право принимать самостоятельные решения, так что он оставил им палатки и припасы и принял меры, чтобы моторная лодка периодически совершала рейсы на риф Джексона. Он говорит мне, что, поскольку у Корнелии немного денег, а у Кэмпбелла вообще не было ни цента, когда его выбросило на берег, то им будет непросто платить за выпивку. Когда их видели в последний раз, они пытались заняться перегонкой молока кокосовых орехов. Возможно, мы когда-нибудь выясним, удалось ли им добиться успеха. – Ну, спасибо вам, доктор Тоболка, – сказал Виллисон. – Возможно, мне следует отослать туда его книги. Как вы думаете? Дар божий – Мне как джентльмену весьма прискорбно наблюдать такое, – сказал мистер Гросс, качая головой. – Во-первых, мартини – неподходящий напиток для этого часа, и во-вторых, женщина, которая проводит время, в одиночестве напиваясь в барах, стоит на пути к гибели. Кто она такая, мистер Ко-ган? Он движением головы указал на один из столиков, за которым сидела миловидная женщина лет сорока. Перед ней стоял бокал с двойным мартини, из которого она то и дело отпивала, проводя языком по губам после каждого глотка и заглядывая в стакан так, как будто он был в десять футов глубиной. Бармен посмотрел на нее, потом положил обе руки на стойку и наклонился к клиенту. – Мистер Гросс, – сурово произнес он, – вам следовало бы знать, что я и только я сужу о том, много ли люди пьют в баре Гавагана; Богом клянусь, я отвечаю за это место и содержу его в порядке. Тот, кто посмеет оскорблять моих клиентов, может сразу убираться куда-нибудь еще. – Я ничего такого не имел в виду, – нерешительно пробормотал мистер Гросс. – Я только подумал о несчастном семействе этой женщины. – Никакого семейства у нее нет; но если бы у нее были родные – я бы не назвал их бедными и не сказал бы, что они ее стыдятся. Ведь это сама Джослин Миллард, которая пишет религиозные стихи, выступает по радио и так далее. Отец Макконахи говорит, что ее стихи ничем не хуже проповедей. Она некоторое время была в отъезде, а сегодня, похоже, вернулась. – Радио, да? – произнес мистер Гросс, просияв; он снова обернулся и пристально оглядел поэтессу. – Разве это не замечательно? Кузен моей жены знает человека, который однажды выиграл на радио набор посуды. Но он тогда не был женат и кому-то отдал все эти тарелки, а заварной чайник почти сразу разбил. Хотелось бы мне завести знакомства на радио; возможно, с моим-то голосом я мог бы стать у них диктором. Дама, привлекшая их внимание, подошла к бару и поставила на стойку стакан. – Еще, – хриплым голосом проговорила она. – Конечно, конечно, – сказал Коэн. – Мисс Миллард, вы знакомы с мистером Гроссом? Чем больше людей знакомятся друг с другом, тем лучше для всех. – Рад познакомиться с вами, мэм, – сказал Гросс. – Мистер Коэн мне только что сообщил, что вы работаете в радиобизнесе. – Здравствуйте, – ответила мисс Миллард. – Но я не работаю в радиобизнесе. – Что я вам говорил? – заметил мистер Коэн, энергично смешивая мартини. – Она просто пишет стихи. – К черту стихи, – заявила мисс Миллард. – Ха! – удивленно воскликнул Гросс. – Что-то не так, мэм? – Все равно вы мне не поможете. – Не говорите так, мэм. Я вспоминаю, как мы однажды в субботу устроили дома вечеринку, сломался туалет, квартиру начало заливать. Могло показаться, что проблема неразрешима – ведь все водопроводчики уже не работали. Но оказалось, что друг сестры моей жены когда-то учился на ветеринара, и он просто снял пиджак и принялся за работу… Мисс Миллард со скорбным видом глотнула еще мартини, а потом, казалось, приняла решение. *** Хорошо, я расскажу вам (заявила она), и вы сами увидите, чем можете помочь, и мистера Коэна это тоже касается. Если у вас хватит ума, вы отбежите от меня на добрую милю. Это хуже, чем быть прокаженным, и во всем я виновата сама – и только я одна. Вы знаете, какие стихотворения я сочиняю? Их большей частью передают в эфир по вечерам в сети ДИТ; но некоторые произведения я продаю и в газеты. Вдохновенные поэмы – «Боже, дай мне то, Боже, дай мне это». Возможно, это не лучшие стихи на свете, но они действительно продаются, и люди пишут мне письма, сообщая, что мои труды им помогли. Даже проповедники и священники иногда пишут… Еще была одна женщина, которая сообщила, что я спасла ее от самоубийства. Если людям нравятся мои вирши и если они извлекают из моих стихов что-то делающее жизнь лучше, тогда почему бы мне не давать людям то, чего они хотят? Почему нет? (Гросс пожал плечами, показав, что не намерен обсуждать данный вопрос). Я не знаю, как это случилось и кто это со мной сделал, но боюсь, что теперь мне придется снова устраиваться в школу учительницей. Если мне кто-нибудь даст работу, когда обо всем узнают… Вы можете уже смешивать следующий коктейль, мистер Коэн; я как раз покончу с этим, когда вы приготовите новый. Все началось несколько недель назад, когда я решила, что настало время отдохнуть. Я собрала вещи, села в свой автомобиль и отправилась в старинный французский район Квебека. У них там дрянные дороги; но еда весьма недурная; я прикупила несколько хорошеньких антикварных вещиц, и все шло как надо, пока я не добралась до местечка под названием Пас де Анжи, на реке Бенуа. Там находится священная реликвия, она хранится в часовне у монахов-бенедиктинцев. Да, еще, знаете ли, у этих монахов очень хороший хор. А ведь я пишу стихи, которые, как все уверены, религиозны по содержанию, и я пытаюсь общаться с другими людьми как подобает доброй христианке, но обычно хожу в церковь не чаще раза в год и не уверена, что переступила бы порог часовни в Пас де Анжи, если б не оказалась в этом городке после обеда, когда ехать дальше было уже поздно. Я перечитала все книги, которые у меня с собой были, а посмотреть там, кроме церкви, больше нечего. В итоге я пошла в храм и села на скамейку. Был чудесный осенний день, тихий, безветренный. Свет проникал через запыленные стекла, которые показались мне очень роскошными для такого маленького местечка. Сидя в храме, я испытала замечательное ощущение мира и спокойствия, возможно, как раз такое чувство и должна приносить нам религия. Я сидела там очень долго, ни о чем не думая – вернее, мои мысли словами выразить нельзя. Через некоторое время стало смеркаться. Я встала и собралась уходить; и в то же самое время чувство, о котором я говорила, исчезло, как будто очарование разрушилось; и у меня осталось лишь воспоминание об этом чудесном переживании. Я как раз начала размышлять над новым стихотворением, которое следовало выпустить в эфир на следующей неделе, – и тут у самых дверей я повстречала маленького священника, который как раз входил в церковь. Он заговорил со мной по-французски. Я неплохо знаю язык, но этот канадский французский звучит так странно – в общем, мне нелегко было разобрать его слова. В конце концов я поняла, что он приглашал меня остаться на вечернюю службу и послушать хор. К тому времени я проголодалась, и начало стихотворения для следующей недели уже тревожило меня; я попыталась отказаться; но он выглядел таким огорченным, что я наконец сдалась и вернулась в храм вместе с ним. После этого священник произнес какие-то слова, которые я не совсем поняла; что-то о нежданных благодеяниях… Потом он покинул меня.