Сброшенные с огромных аэропланов бомбы чудовищных калибров с невероятной точностью поразили здания рейхстага, рейхсканцелярии, министерства авиации, центрального телеграфа, штаб-квартиры абвера, СД, гестапо, министерства пропаганды и министерства иностранных дел. В одну минуту Третий рейх оказался обезглавленным. Улицы завалены обломками и усеяны битым стеклом окон и магазинных витрин. Тела прохожих, погибших при авианалете, уже давно убрали с улиц, но в воздухе еще висит запах смерти. От здания рейхстага осталась только пустая кирпичная коробка стен без купола и крыши. Он уже несколько часов пылал как факел, и все усилия берлинских пожарных потушить огонь были тщетны. Первый раз национал-социалисты под руководством Геринга подожгли рейхстаг, для того чтобы обвинить в этом преступлении немецких коммунистов. Теперь он горит второй раз, пораженный бомбой, сброшенной на него русскими большевиками. Как символично, черт побери! Несколько огромных, перекрывающих друг друга воронок на месте Новой Рейхсканцелярии. Фоссштрассе и Вильгельмштрассе, на углу которых стояло это здание, на протяжении километра завалены обломками, и проезда там не было. Апартаменты фюрера полностью разрушены. По счастливому стечению обстоятельств вождь германской нации в момент начала войны с большевиками находился в своей ставке «Вольфшанце» в Восточной Пруссии, и его жизнь оказалась вне опасности. Осмотрев издали руины, Геринг велел ехать к расположенному тут же на Вильгельмштрассе министерству авиации. Но он обнаружил на его месте только груды битого кирпича. Где-то там, под грудой обломков, покоились тела верных его соратников: Эрхарда Мильха, Эрнста Удета, Ганса Ешоннека и еще десятков опытнейших штабных офицеров. В Цоссен Геринг не поехал, намереваясь сделать это чуть позже. Большевики ударили по штабному комплексу ОКВ с особенной яростью, и, судя по донесениям, местность там превратилась в лунный пейзаж. Вместо этого он побывал на руинах Силезского вокзала, в щебень разрушенного во время второго налета, случившегося примерно через полчаса после удара по административным зданиям в центре Берлина. Одновременно с Силезским были уничтожены также и другие крупные вокзалы немецкой столицы: Лертский, Гезундбруннский и Зюйдкройцский. В руинах лежал также и центральный берлинский аэропорт Темпельхоф, самый крупный аэропорт мира, способный принимать до шести миллионов пассажиров в год. Новое здание его было построено к Берлинской олимпиаде 1936 года. И вот эта краса и гордость Третьего рейха после удара русских бомбардировщиков в считаные минуты превратилась в груду дымящихся развалин. Выстроившиеся на летном поле Ю-52 с опознавательными знаками «Люфтганзы» тоже частью были сильно повреждены, а частью полностью уничтожены. Воронки от бомб, бесформенные лохмотья дюраля и разбросанные в стороны обугленные кочерыжки моторов. И черная копоть, парящая в воздухе после пожара на бензохранилище, который никто даже и не пытался тушить. Судя по рассказам очевидцев, во втором налете участвовали невероятной величины стреловидные краснозвездные самолеты, на огромной скорости промчавшиеся над Берлином и с удивительной точностью высыпавшие на свои цели дождь двухсотпятидесяти- и пятисоткилограммовых бомб. При этом рев их моторов заглушал грохот рвущихся бомб. Берлинское ПВО, к тому моменту приведенное в полную боевую готовность, ничего не могло поделать с этой новой напастью. Большевистские самолеты двигались быстрее, чем расчеты Flugabwehrkanone успевали поворачивать свои орудия, и немногочисленные зенитные снаряды бессильно рвались где-то позади и в стороне от бомбардировщиков, увеличив сыпавшимися на город осколками в немецкой столице количество жертв. И всюду одно и то же: воронки, щебень, обломки кирпича, камня и бетона. Разбор завалов только начался, и пока было неясно – сколько времени полиции и пожарным потребуется на то, чтобы извлечь живых и мертвых из-под обломков. Жаркое лето требовало как можно быстрее похоронить тела погибших берлинцев, чтобы в разрушенной столице не началась эпидемия, которая, как когда-то в Средние века, чуть не обезлюдила столицу Тысячелетнего рейха. Но больше всего Геринга потрясли не трупы и разрушения, а лица и глаза живых берлинцев, застывшие и потерянные. Совсем недавно они восторгались успехами вермахта и пели осанну рейхсмаршалу, пока война бушевала где-то далеко от Германии. Под бомбами люфтваффе рушились и горели дома в Гернике, Варшаве, Роттердаме и Лондоне. Но сейчас смерть пришла в города Германии, и настроение немцев изменилось. Нет, пока еще не кричали: «Распни его!» Копающиеся в руинах берлинцы, пытавшиеся найти среди обломков тела своих родных и близких, только молча провожали кортеж Геринга потухшими взглядами и снова, как зомби, принимались за разбор завалов. Конечно, Толстый Герман был наркоманом и мерзавцем, бесстыдно грабившим музеи и картинные галереи в оккупированных Германией странах, с легкостью готовым обречь на смерть и страдания миллионы французов, голландцев, бельгийцев, англичан и унтерменшей-славян. Но немцы были для него своими, и для них он совсем не хотел подобной судьбы. Рукотворный берлинский апокалипсис, который устроили в столице рейха большевистские самолеты в это воскресное утро, поразил его прямо в сердце. Еще недавно сияя, по выражению Роберта Лея, как начищенный медный таз, он во всеуслышание заявил, что ни одна бомба не упадет на Германию. А если и упадет, то любой может назвать его Мейером. И вот, не успела начаться война с большевиками, как на Берлин обрушился град русских бомб, неся с собой смерть и разрушения. А на Восточном фронте, судя по поступающим оттуда отрывочным сведениям, дела тоже складывались из рук вон плохо. Через несколько часов с начала боевых действий от 2-го воздушного флота осталось не более пятидесяти самолетов. Командующий флотом, генерал-фельдмаршал Альберт Кессельринг – Смеющийся Альберт – вместе с частью своего штаба погиб во время удара крупнокалиберной артиллерии противника по приграничному аэродрому Тересполь. Большевистская авиация в полосе действия группы армий «Центр» чувствовала себя свободно, бомбя и штурмуя бронетехнику и пехоту вермахта. 1-й и 4-й воздушный флоты хотя и не подверглись подобному тотальному истреблению, но в ожесточенных воздушных боях с превосходящими силами большевиков понесли тяжелые потери и теперь, истекая кровью, шаг за шагом уступали противнику господство в воздухе. Советские ВВС, вопреки ожиданиям Берлина, оказались прекрасно отмобилизованными, оснащенными новыми самолетами с мощным вооружением и полностью готовыми к началу боевых действий. Мощь их ударов с каждым часом только нарастала. Вместо обещанной легкой прогулки на восток, в воздухе над советско-германским фронтом ежеминутно сгорали летчики, штурманы и бомбардиры еще довоенной выучки – золотой фонд люфтваффе. И даже если случится чудо и Германия устоит при ответном ударе, то заменить этих прославленных асов будет уже некем. Развязав войну на Востоке, Гитлер и высшее руководство Третьего рейха, включая того же Геринга, открыли ящик Пандоры, и из него на головы немцев хлынул поток бедствий. Герингу от таких известий было бы в пору застрелиться. Но он так не поступил. Желание жить перевешивало и страх расправы, которой его мог подвергнуть фюрер, и стыд за поражение, и ужас перед ожидающими Германию бедствиями. Впрочем, с этого дня Герман Геринг на случай своего ареста гестапо или пленения врагом всегда имел при себе несколько ампул с цианистым калием: в воротнике мундира, в тюбике с зубной пастой и в круглой баночке с кремом для кожи. Живым второй человек в рейхе сдаваться не собирался. 22 июня 1941 года, 15:00 мск. Лондон. Бункер премьер-министра Англии Премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль Этот день он ждал, как невеста ждет день свадьбы. И только теперь понял, что Британия спасена. Гунны окончательно выбрали направление вторжения и обрушились со всей тевтонской яростью на Россию… Большевистскую Россию… Страну, которую он ненавидел. Но с сего момента она стала союзником Британии. На время, конечно. Ведь постоянных союзников у старой доброй Англии не бывает. Только временные… Постоянными у Британии бывают только интересы. «За последние четверть века, – подумал он, – никто не был более последовательным противником коммунизма, чем я. И я не возьму обратно ни одного слова, которое я сказал о нем. Но все бледнеет перед развертывающимся сейчас зрелищем». Британская разведка всегда считалась одной из лучших в мире. Агенты МИ-6 сумели заблаговременно раздобыть информацию о плане «Барбаросса», и сразу стало ясно, что Адольф решил пойти ва-банк. В свое время он назвал Россию колоссом на глиняных ногах. Но Адольф ошибался – эта страна крепко стоит на своих ногах, и свалить ее гуннам будет не так-то просто. Ну и пусть – чем сильнее немцы увязнут в России, тем легче будет Британии. Чем больше русские убьют солдат вермахта, тем меньше шансов у нас будет на то, что когда-нибудь германские генералы достанут из сейфа в Цоссене папку с надписью на ее корешке «Seel we» – «Морской лев». Я сел за стол, чтобы подготовить обращение к нации. Подданные короля Георга VI должны знать о том, что произошло, и чего им ждать в самом ближайшем будущем. Они должны почувствовать единение с русскими, которые сейчас бьются с гуннами в развалинах своих городов и сел. Буквы сами ложились на бумагу. Вот что я писал: «Я вижу русских солдат, стоящих на пороге своей родной земли, охраняющих поля, которые их отцы обрабатывали с незапамятных времен. Я вижу их охраняющими свои дома; их матери и жены молятся – о, да, – потому что в такое время все молятся о сохранении своих любимых, о возвращении кормильца, покровителя и защитника… У нас лишь одна-единственная неизменная цель. Мы полны решимости уничтожить Гитлера и все следы нацистского режима. Ничто не сможет отвратить нас от этого, ничто. Мы никогда не станем договариваться, мы никогда не вступим в переговоры с Гитлером или с кем-либо из его шайки. Мы будем сражаться с ним на суше, мы будем сражаться с ним на море, мы будем сражаться с ним в воздухе, пока с Божьей помощью не избавим землю от самой тени его и не освободим народы от его ига. Любой человек или государство, которые борются против нацизма, получат нашу помощь. Любой человек или государство, которые идут с Гитлером – наши враги… Нападение на Россию – только прелюдия к попытке завоевания Британских островов. Без сомнения, он надеется завершить его до наступления зимы, чтобы сокрушить Великобританию до того, как флот и военно-воздушные силы Соединенных Штатов смогут вмешаться… Поэтому опасность, угрожающая России, – это опасность, грозящая нам и Соединенным Штатам, точно так же, как дело каждого русского, сражающегося за свой очаг и дом – это дело свободных людей и свободных народов во всех уголках земного шара…» Я критически пробежался по написанному. Неплохо, совсем неплохо, подумал я. Тут есть и слова, которые вызовут сочувствие к русским солдатам и их близким, есть фраза о том, что мы ни за что не заключим с Адольфом или его преемником сепаратный договор… Гм… А тут мы еще посмотрим, как нам поступить – главное, чтобы это было выгодно Британии. Я достал из коробки свою любимую «гавану», срезал кончик ножом, раскурил сигару и с наслаждением затянулся. В моей голове роились мысли, и мне хотелось поскорее выплеснуть их на бумагу. Но не удалось… Без стука в мой кабинет ввалился Стюарт Мензис, глава МИ-6. Его и без того бледное лицо было белее бумаги. В руке он сжимал какие-то бумаги – по всей видимости, донесения наших агентов. – Сэр, простите меня, – пробормотал он, – но я ничего не понимаю… На Востоке происходит что-то просто невероятное… Сердце у меня екнуло. Неужели гунны все-таки решились начать десантную операцию, мелькнула в моей голове невероятная мысль, и сейчас сотни вооруженных до зубов головорезов высаживаются на пляжах нашей старой доброй Англии? Информации о готовности к высадке в Англии вермахта и кригсмарине ко мне пока не поступало, но Адольф все же чертовски рискованный игрок и мог переиграть уже начатую военную кампанию. Может быть, он все же сумел договориться со Сталиным о разделе мира? – Что случилось, Мензис, почему вы так взволнованны? – спросил я у главы нашей разведки. – Говорите же, наконец, черт бы вас побрал! – Сэр, – Стюарт Мензис, похоже, сумел собраться и побороть волнение, – похоже, что русские заранее знали о германском вторжении и сумели как следует подготовиться к нему. На фронте творится что-то странное. Вместо легкой прогулки гунны получили страшную мясорубку прямо на границе. Вермахт и люфтваффе с первых же минут войны начали нести огромные потери. Как сообщает один из наших агентов, только за первые два часа войны потери гуннов в самолетах в несколько раз превышают те, которые они понесли во время «битвы за Англию». Все идет к тому, что русские захватят господство в воздухе и досыта накормят гуннов их же любимым блюдом. Но это, сэр, похоже, не самое страшное. – Как, – удивился я, – произошло еще нечто такое, что может изменить ход этой проклятой войны? – Вот именно, сэр, – голос Стюарта Мэнзиса сейчас напоминал голос коронера, сообщающего в суде о результатах вскрытия богатого дядюшки, странно умершего после составления завещания в пользу своего племянника. – Дело в том, что четыре часа назад русская авиация практически стерла с лица земли центр Берлина с правительственными зданиями и штаб-квартиру ОКВ в Цоссене. При этом большевиками были применены сброшенные с гигантских четырехмоторных самолетов бомбы особо крупного калибра, попадающие в цель с удивительной точностью. Час спустя налет был повторен, на этот раз основной целью большевистской авиации стали железнодорожные вокзалы и аэропорт «Темпельсхов». Как сообщили наши агенты, все происходящее в столице рейха напоминает Содом и Гоморру. Телефонная связь нарушена, в центральных районах бушуют пожары, отсутствует электричество и водоснабжение. Тысячи берлинцев были убиты на месте, еще десятки тысяч ранены. Больницы и госпитали переполнены, а пострадавшие все поступают и поступают. Из отрывочных сведений можно сделать вывод – Германия начинает терпеть поражение еще в самом начале войны, и похоже, что гуннам уже не оправиться. Если все так же пойдет и дальше, то Адольф проиграет эту войну, и проиграет ее быстро. Русские оказывают силам вторжения гуннов ожесточенное сопротивление на самой границе, ни на шаг не пропуская их вглубь свой территории, в то время как их авиация наращивают удары по территории рейха, и переход Красной Армии в наступление является только вопросом времени. – А сам Адольф жив? – спросил я у главы МИ-6. Стюарт Мензис лишь уклончиво пожал плечами. – Сэр, на этот счет у нас нет достоверных данных, – ответил он мне. – В той неразберихе, которая сейчас царит в Германии, может случиться все что угодно. С вашего позволения, я оставлю вам полученные донесения, а сам еще раз схожу к шифровальщикам и узнаю – нет ли у них новых сообщений о том, что происходит в Германии и на фронте боевых действий на Востоке. Кивком головы я отпустил Мензиса, а сам стал изучать оставленные им бумаги. С одной стороны, я испытывал чувство мстительной радости при мысли о том, что русские сумели отплатить той же монетой за разрушенные Ковентри и Лондон, которые гунны бомбили с воздуха более полугода. С другой стороны, происходящее мне нравилось все меньше и меньше. Массовое применение русскими новой техники, огромные самолеты, несущие бомбы чудовищной мощности. Если все то, что написано в этих донесениях, хотя бы на одну десятую соответствует истине, то большевистская Россия выглядит не жертвой агрессии гуннов, а боксером, который встретил напавшего на него громилу-соперника прямым ударом в челюсть. И теперь, пока его противник «плывет», этот боксер готов несколькими акцентированными ударами отправить его в полный нокаут. Если так дела пойдут и дальше, подумал я, то в ближайшее время, преследуя разгромленных в приграничных сражениях гуннов, в Европу ворвутся вооруженные до зубов орды большевиков, и Сталин неизбежно станет хозяином всего континента от Владивостока до Лиссабона. И вот тогда уже красная угроза нависнет над нашей Британией. И еще неизвестно, что будет для нас страшнее – нацизм или большевизм? Я задумался, снова закурил сигару и долго смотрел на то, как в воздух поднимаются струйки табачного дыма. Потом я собрал листки с написанным мною, но так и не произнесенным обращением к нации, разорвал их, а клочки швырнул в корзину для мусора, стоявшую рядом с моим письменным столом. Нет, подумал я, не с этими словами надо обратиться к британцам. Надо как следует все взвесить, и лишь потом выступить по радио. Необходимо тщательным образом разобраться в происходящем, и понять – что, собственно, произошло, и почему нацистское нападение на большевистскую Россию в самом начале сразу закончилось для Адольфа полным провалом. Тут несомненно скрыта какая-то огромная тайна, но весь вопрос заключается в том – какая именно? 22 июня 1941 года, 16:05. Генерал-губернаторство, лесной массив в восьми километрах юго-западнее Тересполя. Временный штаб 2-й танковой группы Генерал-полковник Гейнц Гудериан Генерал Гудериан рвал и метал, ругаясь, как пьяный фурман. С самого начала эта война шла по каким-то чужим, непонятным ему правилам. Большевики будто заранее ждали нападения, которое должно было оказаться для них внезапным, и тщательно к нему готовились. Несомненно, русская разведка оказалась на высоте, а все усилия немецкого командования по дезинформации противника пропали даром. Уже первые десять часов войны привели Быстроходного Гейнца и других сумевших выжить на первом ее этапе германских генералов в состояние тягостного недоумения. – Как же так?! – вопрошали они. – Так мы не договаривались! Где обещанная внезапность нападения? Где беспорядочно разбросанные по приграничной территории русские войска, захваченные врасплох? Где артиллерия на полигонах, отдельно от тягачей и снарядов? Где, в конце концов, растяпистые русские генералы, в душе так и оставшиеся поручиками, которые должны были проиграть нам приграничное сражение? И вообще, кто все эти люди, которые ведут огонь по нашим солдатам из неизвестного и смертоносного оружия? Откуда взялись у русских новейшие самолеты, заполонившие небо в приграничной полосе, и что это за «адские органы», одним залпом обрушивающие на головы немецких солдат тысячи тонн огня и стали? Хоть вслух об этом и не говорилось, но подразумевалось, что заранее завербованные большевистские генералы-изменники должны были просто сдать вермахту приграничную кампанию. В противном случае весь план «Барбаросса», даже при достижении стратегической внезапности, выглядел насквозь авантюрным, для чего было достаточно подсчитать военные и экономические потенциалы СССР и Германии, а немецкие генералы-педанты и авантюра – это, как известно, несовместимые понятия. Кроме всего прочего, утром прервалась и до сих пор не восстановлена связь со штаб-квартирой ОКХ в Цоссене. А час назад замолчал расположенный под Варшавой штаб группы армий «Центр». Хоть обычно Гудериан не особенно-то и нуждался в ценных указаниях начальства, но сейчас отсутствие связи с вышестоящими штабами вызывало у него тревогу и озабоченность. И совсем непонятно, как без постоянной связи с командованием можно было воевать во времена, когда еще не было ни телефона, ни радио? В полосе действия подчиненной Гудериану 2-й танковой группы дела тоже шли ни шатко, ни валко. Все попытки форсировать Буг в районе Бреста и севернее города неизменно отражались плотным артиллерийско-пулеметным огнем. Казалось, что там, на восточном берегу реки окопалась не штатная большевистская дивизия мирного времени численностью в восемь тысяч штыков, а как минимум полнокровный корпус, причем сформированный не по советским, а по германским штатам. Когда русские открывали огонь, то вода в реке закипала от разрывов, как кастрюля с супом, забытая на плите нерадивой хозяйкой. Правда, километрах в двадцати южнее Бреста, за селением Кодень, немецким саперам все же удалось навести наплавные мосты через Буг и захватить плацдарм. После 1-й кавалерийской начали переправу на восточный берег передовые части 4-й танковой дивизии, наименее пострадавшей от утреннего огневого шквала русских. Но и эти переправы находились под непрерывным огнем дальнобойной большевистской артиллерии, из-за чего форсирование реки то и дело прерывалось для ремонта поврежденного мостового настила. Ни о каком графике продвижения, утвержденном планом «Барбаросса», при этом не могло быть и речи. Русская авиация свирепствовала в воздухе, и немецкие части, подтягивающиеся по дорогам к мостам, несли от ее действий огромные и неоправданные потери. Да и на самом плацдарме дела шли не очень-то блестяще. Переправившиеся первыми кавалеристы смогли лишь сбить со своих позиций пограничные заставы и, потеснив куда менее многочисленную, чем северная, большевистскую пехоту, оседлать проходящие сразу за линией границы железную и шоссейную дороги. Остатки русской дивизии, прикрывавшей этот участок границы, частью отступали на север в сторону Бреста, а частью отходили на юго-восток к Малорите. Причем делали они это весьма неохотно, то и дело выставляя заслоны и густо минируя за собой дороги. Переброшенная первой на восточный берег танковая рота 35-го танкового полка тоже не смогла ускорить продвижение кавалеристов и пехоты. Два легких танка Pz-II почти сразу после переправы были подбиты русскими противотанковыми пушками, а вслед за ними, один за другим, подорвались на противотанковых минах углубившиеся в лес по дороге три средних танка Pz-III. Причем один взрыв был настолько мощным, что многотонную танковую башню швырнуло выше верхушек деревьев, а обломки злосчастной «тройки» раскидало по лесу в радиусе примерно восьмидесяти метров. Напуганные всем этим остатки роты отошли к станции Знаменка и запросили дополнительную поддержку пехотой и саперами. Эти проклятые леса оказались густо нашпигованными минами и кишели злыми русскими солдатами, стреляющими в немцев из-за каждого куста и из каждой канавы. И хоть на этом направлении у противника не было ни бетонных дотов, ни мощных танковых соединений, каждый метр продвижения давался немецким солдатам ценой большой крови. Продвинувшись не более чем на три километра вглубь русской территории, пехота и кавалеристы потеряли убитыми и ранеными не менее десяти процентов личного состава, и каждый последующий метр стоил им немалых жертв. Оборонявшиеся здесь русские подразделения то и дело уходили под покров леса, откуда бросались в короткие и злые контратаки. И тогда бой превращался в кровавую бойню с использованием штыков, ножей, саперных лопаток и даже кулаков. Но тут намечался хоть какой-то успех, и Гудериан связался с генерал-майором Фреттер-Пико, который сменил убитого командира 24-го моторизованного корпуса генерала фон Швеппенбурга, и приказал 4-й танковой дивизией усилить атаки на правом фланге и, сбив русские заслоны, выйти наконец на оперативный простор, если так можно назвать узкую грунтовую дорогу на Кобрин, прорезающую болотистый лесной массив. 3-я танковая дивизия после переправы на восточный берег должна начать продвигаться на север, расширяя плацдарм и отжимая к окраинам Бреста поредевшие в боях русские части. Большевики при этом тоже не дремали, и, как оказалось, с их стороны на стол были выложены еще не все карты. Полчаса назад, обнаружив скучившиеся на переправах в районе Коденя пехотные и танковые подразделения вермахта, они неожиданно нанесли по этому району удар своими «адскими органами», уничтожив все четыре наплавных моста, более тридцати танков и большое количество мотопехоты из состава подошедшей из резерва 10-й моторизованной дивизии. По свидетельству очевидцев, русские снаряды падали густо, словно капли дождя во время летней грозы, сметая с поверхности земли и воды все живое. Огневому удару подверглась и станция Знаменка, где сконцентрировались успевшие переправиться немецкие резервы, и часть танков злосчастного 35-го танкового полка. В результате обстрела полк потерял поврежденными и уничтоженными машинами более половины от своего списочного состава. Глухой угол большевистской обороны оказался не таким уж безопасным для немцев, как предполагалось ранее, а руки у русской артиллерии оказались значительно длиннее. Наведение переправ через Буг надо было начинать сначала, отложив переброску на плацдарм танков и тяжелого вооружения до лучших времен. Получив известие об этом налете, Гудериан рвал и метал. Ну как можно воевать в таких диких условиях с этими непредсказуемыми русскими! С начала войны прошло всего двенадцать часов, а казалось, что он воюет здесь уже целую вечность. Была б на то его воля, он отвел бы переправившиеся части на западный берег и постарался занять там жесткую оборону, приготовившись сдерживать неизбежный русский контрудар. Но имеющийся у него и до сих пор не отмененный приказ требовал наступления, наступления и только наступления. И он, Гейнц Гудериан, был вынужден словно поленья швырять в топку войны все новые и новые части, подтягиваемые из резерва.