Стражник задрожал. – Это… тот, что с гигантским кочаном капусты и размахивающий такой ножастой штуковиной? – Что-что? – не понял Чайчай. – Или тот, в котором я падаю, но внизу оказывается не земля, а… – Нет, на самом деле я… – Стражник вдруг побледнел. – Неужели тот, в котором кругом, ну, одна грязь, а потом внезапно все становится синим и… – Нет, я… – Вот дерьмо, значит, тот, в котором есть дверь, а за дверью нет пола, а когти… – Нет, – перебил Чайчай. – И не этот. – Он выхватил из рукава кинжал. – Я тот, в котором вдруг из ниоткуда появляется человек и убивает тебя. Стражник с облегчением улыбнулся. – Ах, этот… Ну, это ерун… Рука Чайчая резко выстрелила вперед, и стражник обмяк. А потом, как и все остальные, растворился в воздухе. – Думаю, я совершил акт милосердия, – сказал Чайчай. – Ведь уже почти страшдество. Смерть, поправляя под балахоном подушку, стоял на ковре детской комнаты… Это был старый ковер. Вещи попадали в детскую, совершив полный тур по другим комнатам дома. Очень давно кто-то нашил на основание из мешковины яркие тряпочки, придав ковру вид растафарианского дикобраза, из которого выпустили воздух. Среди тряпочек нашли себе убежище старые сухарики, обломки игрушек и пыль, которую можно было бы вывозить мешками. За свою долгую жизнь ковер-дикобраз повидал немало. И эта самая жизнь его изрядно потоптала. Сейчас на ковер упал комок грязного, начинавшего таять снега. Сьюзен побагровела от гнева. – Я не понимаю почему! – воскликнула она, обходя фигуру. – Это же страшдество! Праздник! Он должен быть веселым, с омелой, остролистом и всем прочим! Это время, когда люди хотят чувствовать себя хорошо и наедаться до отвала! Время, когда люди встречаются со своими родными и… Она вдруг замолчала, не закончив фразу. – Ну, то есть в это время люди действительно становятся людьми! – выпалила она. – И на этом празднике они не хотят видеть… какой-то скелет! С фальшивой бородой и подушкой под балахоном! Почему? Смерть явно нервничал. – ГМ, АЛЬБЕРТ СКАЗАЛ, ВСЕ ЭТО ПОМОЖЕТ МНЕ ПРОНИКНУТЬСЯ ДУХОМ СТРАШДЕСТВА. Э… ПРИВЕТ, СЬЮЗЕН… Что-то глухо чавкнуло. Сьюзен резко развернулась. Честно говоря, она была очень даже признательна за то, что звук отвлек ее внимание. – Не думай, что я не слышу! Это – виноград, понял? А рядом – мандарины! А ну, вылазь из вазы с фруктами! – Даже птицы питают надежды… – обиженно произнес ворон, спрыгивая на стол. – А ты оставь в покое орехи! Они предназначены на завтра! – ПИШК, – ответил Смерть Крыс, торопливо проглатывая орех. Сьюзен снова повернулась к Смерти. Искусственный живот Санта-Хрякуса упорно норовил сползти к коленям. – Это хороший дом, – сказала она. – У меня хорошая работа. Она реальна и связана с нормальными людьми. И я хочу жить реальной жизнью, в которой происходят нормальные события! И вдруг в город приехал старый цирк. Только посмотрите на себя. Весь вечер на арене! Понятия не имею, что происходит, но вы все можете убираться. Это моя жизнь. А не ваша. И я не хочу… Послышалось приглушенное проклятие, и из каминной трубы вывалилась тощая старческая фигура. – Та-да! – возвестила она. – Какое счастье! – зло выпалила Сьюзен. – А вот и эльф Альберт! Так-так-так! Заходи, заходи, где ж ты задержался? Еще немножко, и места для настоящего Санта-Хрякуса совсем не останется. – ОН НЕ ПРИДЕТ, – сказал Смерть. Подушка упала на ковер. – О, и почему же? И Твила, и Гавейн написали ему по письму, – сказал Сьюзен. – В конце концов, есть правила… – ДА. ПРАВИЛА ЕСТЬ. И ТВОИ ВОСПИТАННИКИ ВКЛЮЧЕНЫ В СПИСОК. Я ПРОВЕРЯЛ. Альберт сдернул с головы шапку и тыльной стороной ладони вытер черные от сажи губы. – Я свидетель, проверял. Дважды, – подтвердил он. – Промочить горло ничего не найдется? – Ну а вы-то все что здесь делаете? – гневно вопросила Сьюзен. – И эти ваши костюмчики… Должна вас расстроить: не смешно. – ДЕЛО В ТОМ, ЧТО САНТА-ХРЯКУС… СЕЙЧАС ОТСУТСТВУЕТ. – Отсутствует? В самое страшдество? – ДА. – Но почему? – ОН… КАК БЫ ТЕБЕ СКАЗАТЬ… ПОЖАЛУЙ, В ЧЕЛОВЕЧЕСКОМ ЯЗЫКЕ НЕТ ПОДХОДЯЩЕГО ПОНЯТИЯ… БЛИЖЕ ВСЕГО БУДЕТ… УМЕР. ДА. САНТА-ХРЯКУС МЕРТВ. Сьюзен никогда не вешала чулки на камин. Никогда не искала яичек, что якобы несет мясленичная утка. Никогда не клала зуб под подушку, ожидая, что ночью к ней явится фея-дантист. Она поступала так вовсе не потому, что ее родители не верили в подобные вещи. Им не нужно было в это верить. Они знали: все эти создания существуют на самом деле. И считали, что лучше б их не было. Однако подарки Сьюзен получала всегда – и на каждом из них была этикетка с именем дарителя. На мясленицу ей дарили мясленое сладкое яичко. За каждый выпавший молочный зуб отец расплачивался с ней долларом[14]. Все было честно, без обмана. Сейчас-то она понимала: таким образом родители пытались ее защитить. Но тогда Сьюзен даже не подозревала, что отец ее был учеником Смерти, а мать – приемной дочерью. Сьюзен смутно припоминала, как пару раз они ездили в гости к какому-то очень заботливому и странно худому господину. А потом визиты резко прекратились. А много позже она опять встретилась со своим так называемым дедушкой. Как выяснилось, он не такой уж плохой, у него были и хорошие стороны тоже, но почему же родители проявили подобную бесчувственность и… Лишь теперь она осознала подлинную причину их поступков. Генетика – это ведь не только червячки-спиральки. Она, если действительно хотела этого, могла ходить сквозь стены. Ее слова могли становиться действием, ее голос способен был проникать в души людей и дергать там за нужные рычажки. А ее волосы… Раньше ее волосы были просто растрепанными, вели себя как хотели, но в возрасте семнадцати лет Сьюзен вдруг обнаружила, что они могут по собственному желанию укладываться в ту или иную прическу. Это стоило ей потери нескольких молодых людей. Волосы, вдруг решившие уложиться по-новому, пряди, сворачивающиеся клубочком, как котята, – такое способно охладить даже самый жаркий пыл. Впрочем, определенный прогресс был налицо. Сейчас целых несколько дней подряд она могла чувствовать себя настоящим, нормальным человеком. Но жизнь – коварная штука: вечно подбрасывает нам всякие сюрпризы. Ты выходишь в мир, упорно работаешь над собой, добиваешься успеха, а потом появляется какой-нибудь нежелательный старый родственник. Гномик, сопя и потея, вылез из очередной канализационной трубы, потуже натянул котелок на уши, швырнул мешок в сугроб и сам прыгнул туда же. – Отличненько, – буркнул он. – Почти уже на месте. Ну, он у меня попрыгает… Гномик достал из кармана скомканный лист бумаги и внимательно его изучил. Потом посмотрел на старика, над чем-то тихо трудящегося возле дома по соседству. Старик стоял у окна и что-то сосредоточенно рисовал на стекле. Гномик, заинтересовавшись, подошел поближе и окинул работу критическим взглядом. – Но почему именно папоротник? – спросил он некоторое время спустя. – Красиво, спору нет, однако лично я не дал бы и пенса за какой-то там папоротник. Фигура с кистью в руке обернулась. – А мне папоротник нравится, – холодно ответил Дед Мороз. – Ну а людям, знаешь ли, нравится нечто другое. Печальные большеглазые младенцы, выглядывающие из сапога котята, симпатичненькие щенята… – Я специализируюсь на папоротниках. – …Подсолнухи в вазе, красивые морские пейзажи… – И папоротники. – А вот тебе ситуация. Какому-нибудь священнослужителю понадобилось расписать купол собора всякими богами и ангелами – что ты будешь делать?