– НО СЕЧАС ЖЕ СТРАШЕДСТВО. – Очень традиционное время для подобных случаев, насколько я знаю, – пожал плечами Альберт. – Я ДУМАЛ, СЕЙЧАС СЛЕДУЕТ ВЕСЕЛИТЬСЯ И РАДОВАТЬСЯ, – сказал Смерть. – Понимаешь ли, хозяин, люди веселятся еще и потому, что где-то кому-то не до веселья, – промолвил Альберт так, будто констатировал некий обычный факт. – Хорошее познается в сравнении. Э-э, хозяин? – НЕТ. – Смерть встал. – ТАК БЫТЬ НЕ ДОЛЖНО. Главный зал Незримого Университета был полностью подготовлен к Страшдественскому пиру. Столы гнулись и стонали под грузом столового серебра, а ведь основные блюда еще и не начали приносить. Зато на столах высились горы фруктов, и повсюду, куда только падал взгляд, раскинулся лес хрустальных бокалов. О боже взял меню и открыл его на четвертой странице. – Четвертая перемена: моллюски и ракообразные. Коктейль из омаров, крабов, королевских крабов, креветок, устриц, улиток, гигантских мидий, зеленогубых мидий, тонкогубых мидий и злобных тигровых пиявок. С пряным маслом и соусом. Вина: шардоне «Шепот волшебника», год Говорящей Лягушки. Пиво: «Ухмельноеособое». – Он положил меню на стол. – И это только одна перемена? – Они тут любят поесть, – пояснила Сьюзен. О боже похмелья перевернул меню. На обложке красовался герб Незримого Университета, а сразу над ним старинным шрифтом были пропечатаны три буквы: η β π – Это какое-нибудь заклинание? – Нет, – со вздохом ответила Сьюзен. – Эти буквы пишутся на всех меню. Можешь считать их неофициальным девизом Незримого Университета. – И что они значат? – Эта, бета, пи. Перепой, явно ничего не поняв, продолжал смотреть на нее. – Ну и?… – Это буквы эфебского алфавита. И очень красиво выглядят. Солидно. А каждый расшифровывает их по-своему. Например, «НВП». «Нам Все По Желудку». – А где тут буква «ж»? – спросил о боже. – Она в уме, ну, как в каком-нибудь числосложении. – А, – с умным видом кивнул Перепой. – Но очень много букв можно оставить в уме. И с ожиданием опять посмотрел на нее. Сьюзен вдруг ощутила себя очень беспомощной. – В том-то все и дело, – сказала она. – Это шутка такая. Каждый придумывает свой вариант, и все смеются. – Она не спускала с него глаз. – Человек умеет смеяться. Ртом. Но над некоторыми вещами вслух смеяться не принято, поэтому можно еще смеяться в душе… – Как ты думаешь, мне удастся отыскать здесь стакан молока? – проговорил о боже, оставив попытки разобраться в человеческом чувстве юмора и растерянно оглядывая огромное количество всевозможных кувшинов и бутылок. – Сомневаюсь, – ответила Сьюзен. – Насколько мне известно, аркканцлер не очень любит молоко. Говорит, что знает, откуда оно берется, и считает это крайне негигиеничным. Представляешь, и это говорит человек, съедающий на завтрак не меньше трех яиц! Кстати, откуда ты знаешь о существовании молока? – У меня есть… воспоминания, – пояснил о боже. – Правда, очень разрозненные. Ничего конкретного, так, обрывочные воспоминания. Например, я знаю, что деревья растут зеленым концом вверх… Наверное, некоторые вещи боги просто знают, и все. – А у тебя есть какие-нибудь божественные способности? – Я могу превратить воду в какую-нибудь мерзкую брагу. – Он задумчиво почесал нос. – А еще, по-моему, я умею вызвать у людей чертовски сильную головную боль. – Мне нужно выяснить, почему мой дедушка ведет себя… странно. – А у него самого ты спросить не можешь? – Он не говорит! – Его мучает тошнота? Еще какие-нибудь похожие симптомы? – Не думаю. Кроме того, он не слишком часто ест. Только карри, и раз или два в месяц. – Он, должно быть, очень худой. – Ты даже не представляешь насколько. – Ну, а бывает еще… Допустим, человек уставится на себя в зеркало и смотрит, смотрит, смотрит… Или высовывает язык и удивляется вслух, почему он такой желтый. Или вдруг говорит: «Аргх!» Ты ничего такого за своим дедушкой не замечала? Видишь ли, у меня есть некоторая власть над испытывающими похмелье людьми. Если он много пьет, возможно, мне удастся его найти. – Ни разу не заставала его за подобными занятиями. Да и чего я хожу вокруг да около?… Надо сказать, и все. Честно говоря… мой дедушка… он… Смерть. – О, его постиг Смерть? Прими мои соболезнования. – Да нет, я сказала, что он – это Смерть. – Не понял? – Смерть. Ну… Смерть? – То есть черный балахон… – …Коса, лошадь цвета блед, кости, череп… Да. Смерть. – Извини, но я вынужден переспросить, чтобы все было предельно ясно, – спокойным, рассудительным голосом произнес о боже. – Итак, твой дедушка – Смерть, и ты думаешь, что он ведет себя странно? Пожиратель носков некоторое время настороженно смотрел на волшебников. А потом снова заработал челюстями. «…Грнф, грнф…» – Эй, это же мой носок! – закричал заведующий кафедрой беспредметных изысканий, бросаясь к чудовищу. Пожиратель носков поспешно отступил. Он был похож на очень маленького слона с расширенным на конце хоботом, в котором как раз сейчас исчезал один из носков заведующего кафедрой. – Забавная зверюшка, верно? – спросил Чудакулли и прислонил свой посох к стене. – А ну выплюнь, подлая тварь! – крикнул заведующий, пытаясь выхватить носок. – Фу! Пожиратель носков попытался удрать, одновременно не сходя с места. Это может показаться невозможным, даже глупым, но разные маленькие животные частенько ведут себя подобным образом, когда их застают за поеданием чего-нибудь такого, что поедать ни в коем случае нельзя. Ноги пожирателя носков направились прочь, а его шея принялась вытягиваться все дальше и дальше, давая лихорадочно работающим челюстям возможность дожевать. Наконец с громким чавканьем носок окончательно исчез в хоботе, и чудовище, бросив последний грустный взгляд на оставшуюся пищу, утопало за ближайший котел. Спустя некоторое время оно опять высунулось и одним глазом подозрительно посмотрело на волшебников. – Они очень дорогие, эти носки… – пробормотал заведующий кафедрой беспредметных изысканий. – С усиленными льняным полотном пятками. Чудакулли выдвинул один из ящичков, кроющихся в его шляпе, и достал оттуда трубку и кисет с травяным табаком. Чиркнул спичкой по стенке стиральной машины. Вечер обещал быть более интересным, чем он предполагал. – Мы просто обязаны во всем этом разобраться, – возвестил он, попыхивая трубкой и заполняя всю прачечную клубами пахнущего осенними кострами дыма. – Нельзя допустить, чтобы всякие твари возникали только потому, что кто-то о них подумал. Это а-гигиенично. Заложив резкий вираж, сани остановились в самом конце Мошеннического переулка. – АЛЬБЕРТ, ТЫ ИДЕШЬ ИЛИ НЕТ? – Хозяин, ты же знаешь, нам нельзя… то есть тебе… то есть это ведь запрещено! Помнишь, что случилось в последний раз? – МНЕ НЕЛЬЗЯ. А САНТА-ХРЯКУСУ МОЖНО. – Но маленькая бездомная девочка, умирающая в снегу… Это ведь дух страшдества! – в отчаянии воскликнул Альберт. – Ну, то есть когда люди узнают об этом, то обычно говорят: «Возможно, мы беднее безногого банана, а на страшдественский ужин у нас только грязь и сапоги, но нам повезло больше, чем этой малютке». И чувствуют себя счастливыми и благодарными за то, что имеют. – НЕ ТЕБЕ УЧИТЬ МЕНЯ, В ЧЕМ ИМЕННО ЗАКЛЮЧАЕТСЯ ДУХ СТРАШДЕСТВА. – Да, хозяин, да, конечно. Прошу прощения. Но ведь ей будет только лучше! Она очнется там, где светло, тепло, приятно, играет музыка, и всякие там ангелы склонятся над нею… – Смерть замер. – А, ЗНАЧИТ, В САМУЮ ПОСЛЕДНЮЮ МИНУТУ ПОЯВЯТСЯ АНГЕЛЫ? С ТЕПЛОЙ ОДЕЖДОЙ И ГОРЯЧИМ ПИТЬЕМ? «О, боги, – подумал Альберт. – Хозяин снова в странном расположении духа». – Э… нет, не совсем в последнюю минуту, хозяин. Не совсем. – НУ? – Скорее после последней минуты. – Альберт смущенно закашлялся. – ТЫ ИМЕЕШЬ В ВИДУ, ПОСЛЕ ТОГО КАК ОНА…