Парень передернул затвор винтовки. – Сиди тихо, дурак, – я прижал санитара к земле. – Ты положишь только боковое охранение. А впереди? А в мотоцикле? – Вы берите пулеметчика, а я… – Заткнись! Так засады не устраивают. Надо изучить дорогу, как часто по ней немцы передвигаются. А если за этими… – я кивнул на колонну пленных, – танки идут? Подавят наш медсанбат. Да и мотоцикл этот не один… И тут я охнул. Увидел в толпе стрелка КВ, Антонова. Парень брел, еле передвигая ноги, баюкая правую руку. Все его лицо было в синяках и застывшей крови. Недалеко, значит, убежал. Наконец, колонна закончилась. Скрылись за поворотом последние охранники, завелся и уехал мотоцикл. Осела поднятая проходящими пыль. А мы лежали в кустах и смотрели на пустую уже дорогу. – Это, значит, сюда нас Боря звал… – прошипел Юра. – Убью тварь! По большому счету, он прав. С паникерами особо не заморачивались. Вывели перед строем, застрелили, бросили в кусты и пошли дальше. Но то не мое дело, а командира подразделения. Решит Аркадий Алексеевич расстрелять его, выделит команду, те его и исполнят. А надумает вести до наших, чтобы с ним чекисты разбирались, – так тому и быть. * * * Сквозь кусты и вправду пришлось прорубаться, еще минут двадцать потеряли. Вроде и немного, но когда вокруг немцы – дорога каждая минута. Аркадий Алексеевич, узнав про пленных, разнервничался, и у него опять прихватило сердце. Он даже не смог достать из кармана свое лекарство, и Вера вытащила пузырек сама, а потом вложила ему таблетку под язык. Валидол, наверное. Через несколько минут доктору стало легче. Я провел его до кабины первой машины, взревели моторы, и колонна двинулась дальше по узенькой просеке. Мы миновали дорогу, по которой вели пленных, опять пошли ухабы и ямы. В машине стонали раненые, я с трудом представлял, каково там обожженным. И снова только зад впереди идущего «мана» перед глазами и деревья по бокам, будто едем по кругу. Вдруг Николай начал притормаживать, и вскоре его машина замерла на месте. Затормозил и я, вылез из кабины и прошел вперед, чтобы узнать причину остановки. Спрашивать не стоило, увидел все сам. Просека кончалась, а за ней открывалось поле. Что там дальше, с нашего места видно не было. Я вернулся за выручавшим нас уже столько раз биноклем, и мы прошли на опушку леса к Юре, который перезапрягал Серко. – Попона бок натерла, – пояснил в ответ на мой взгляд санитар. – Плохо запрягли. Примерно через полкилометра поле кончалось, дорога, которую мы только что пересекли, резко поворачивала влево, чтобы тут же выйти на мост, как ни странно, совершенно пустой. Вот только от него отъезжала какая-то машина, рассмотреть которую я смог в бинокль. С помощью оптики я увидел удаляющийся «ганомаг». Откуда они здесь? Шепетовку сдадут только через несколько дней. Залетный отряд? А вдруг дорога перекрыта? На каком промежутке? Где фронт? Одни вопросы, и никаких ответов. – Это что за река? – поинтересовался я. – Горынь. Как переедем, дорога на Шепетовку прямая, – сказал Коля – Там укрепрайон, там наши. Ну, должны быть… – подумав, добавил он. – Если ехать по другой дороге, далеко получится? – спросил я санитара, который невозмутимо ковырялся в зубах сорванной веточкой. – Объезд неудобный очень… – Николай почесал в затылке. – Можем и не проехать, там болото совсем близко к дороге в паре мест. Если прошли дожди, застрянем. А это значит, что придется рискнуть. Даст бог, и получится проскочить до Шепетовки, а там, не останавливаясь, переть до Житомира. Надо бы только немного помочь нашей удаче. – Коля, у тебя же осталась немецкая форма? – спросил я как бы между делом. – Да откуда? – удивился он. – Зачем она мне нужна? Спросишь тоже. – Да хоть на тряпки. Коля, я же видел, вы что-то оставляли себе, колись. На самом деле, когда уничтожали груз с «манов», меня там не было, но с Николаем простая уловка сработала. – Ну, остался китель, взял на тряпки, – виновато сказал он. – Пилотки только нет. – Пилотку у Гюнтера возьмем. Размер кителя хоть большой? – уточнил я. – А я примерял? – возмутился водитель и тут же, посмотрев на меня, признался: – Должен подойти. Наверное. Ну что же, надо становиться на дневку. До вечера тут побудем, а как начнет темнеть – рванем. * * * Начало смеркаться. Вроде и потихоньку, а свет пропадал. Что же, пора. Полдня я занимался неизвестно чем. То оружие чистил, то в кабине убирался, то еще что-то. Вера предлагала поесть, но мне не хотелось. В курсе того, что предстояло сделать, были только бойцы, с которыми мы ходили за машинами. План безумный, но ребята согласились, что по-другому к нашим не попасть. Юра расседлал коня и, сняв с него уздечку, отпустил пастись. Сам сел в кузов задней машины с МГ. Предварительно я провел с ним занятие, как пользоваться пулеметом и менять ленту. Пулеметчиком он, конечно, не стал, но хоть понял, что и как нажимать. На меня накатило, как перед боем. Когда знаешь, что сейчас можешь лечь, а на душе только предчувствие драки. О раненых и медицине я не думал. Пусть простят, если успеют. Все равно, если искать обходные пути, шансов попасть в лапы немцам больше. Натянул китель рядового, который мне почти подошел. В плечах только узковат оказался. Нацепил пилотку, отобранную у Гюнтера. Положил в карман зольдбух одного из водителей, слегка похожего на меня. Фотография маленькая, поди разбери в темноте, кто там. В другой карман положил парабеллум и гранату. Как выехали на поле, я пересадил Веру во вторую машину, поменялся местами в колонне с Николаем. К себе в кабину никого не сажал, чтобы никто не мешал в случае чего. К реке подъехали плотной группой. Как ни странно, проезд через маленький мостик был свободен. Никто его не охранял. Не было никаких мешков с песком, за которыми прятался пулеметчик, никакого поста – пустота. Будто и не было войны. Чуть притормозив на въезде, я, включив фары, прибавил газку, и мы попылили дальше. Неужели я перестраховался, и мы могли бы давно быть в Шепетовке, за укреплениями хоть и недостроенного, но все же укрепрайона? Рано расслабился, Петя! Ничего еще не кончилось! Вот они, немчики, нарисовались. Мы отъехали от моста совсем немного. И прямо навстречу нам, лоб в лоб, два мотоцикла, четыре немчика с оранжевыми шевронами, блестящими в свете фар бляхами фельджандармов на шеях. Оба мотоцикла затормозили, встали рядом, из первого вылез толстый фашист, подняв жезл, скомандовал остановку. Я посмотрел в зеркало заднего вида. И тут же выругался про себя. Сзади на мост въезжал «хорьх», запирая нас на этом берегу. Не уйдешь теперь. Откуда они хоть взялись тут, в чистом поле, на своей пижонской машине? – Добрый вечер, – поздоровался толстяк, останавливаясь возле двери моей кабины. – Гутен таг, – кивнул я. – Документы покажите. Что везете? Куда направляетесь? – Пожалуйста, – я подал ему зольдбух. – Мы едем в Михофф. – Михнофф, наверное. Вы не в ту сторону едете. Михнофф у вас сзади остался. Документы на груз покажите. Акцент у вас странный какой-то. Вы откуда? Насчет своих языковых способностей я иллюзий не испытывал. Мигом расколют, начни бегло говорить. Поэтому я наклонился вбок, как бы разыскивая бумаги, достал лимонку левой рукой, дернул за кольцо, в правую взял парабеллум. – Вот мои документы… – с этими словами я выстрелил в лицо толстяка и тут же, привстав, аккуратно кинул лимонку между двумя мотоциклами. Упал на пол. В тот момент, когда прозвучал взрыв, я услышал стрекот МГ сзади. Юра понял все правильно. Со звоном раскололось стекло кабины, меня засыпало осколками. По щеке и шее потекло горячее. Несмотря на боль в месте порезов, я выскочил наружу, поводя по сторонам стволом пистолета. Рядом со мной уже топтались санитары с винтовками наперевес. – Амба немчикам, – удовлетворенно произнес Никита, целясь в перевернутые мотоциклы из ППД. – А вы рисковый, Петр Николаевич. Фельдшеры осматривали место взрыва, добивали фельджандармов, а я бросился назад. Но и тут моя помощь не требовалась. Юра основательно так покрошил «хорьх», на всю ленту. Машина, паря радиатором, была буквально изрешечена пулями. – Испугался и вдарил, – простодушно пожал плечами санитар, пока я обшаривал в бинокль этот и тот берег Горыни. А ну как сейчас на стрельбу кто-нибудь пожалует? Но нет, фронт громыхал совсем в другой стороне. – Кончай болтать, иди, собери документы в машине. – У меня начался отходняк, задрожали руки. – Да там месиво! – Юра брезгливо сплюнул. – Сам устроил – сам лезь. На таких машинах кто попало не ездит. Видишь, погоны у него витые с двумя звездами, – я ткнул пальцем в сторону левого пассажира. – Полковник эсэсовский вроде. Какой-то важный чин. – Петя, что с тобой? Ты весь в крови! – услышал я сзади испуганный возглас Веры. Глава 11 Вера больно дернула из шеи осколок стекла, я поморщился. – Ай! – Терпи, тут еще несколько, – сказала она, выбрасывая на дорогу очередной кусочек. Серьезных ран у меня оказалось аж одна штука, Вера даже наложила один шов на нее. Вид я теперь имел самый геройский и пошутил, что с этой повязкой похож на Щорса из песни, у которого голова повязана и кровь на рукаве. И в ответ получил замечание, что того, кто накладывал Щорсу из песни повязку, стоило бы расстрелять, потому как если за раненым тянется по траве кровавый след, то и повязка такая – одно вредительство. Я стоял у открытой дверцы своего «мана» и наблюдал, как остальные мародерят поле боя. Кто-то снимал пулеметы с колясок мотоциклов и собирал остальное оружие, другие пытались достать хоть что-то ценное из останков «хорьха», а Николай под конец начал снимать с трупов фельджандармов знаки различия. У меня немного кружилась голова, самую малость – то ли отходняк после устроенной нами бойни, то ли крови потерял много. Судьба порой такие коленца закладывает – просто любо-дорого. В «хорьхе» рядом с убитым штандартенфюрером СС по имени Пауль Блобель сидел тот самый обер-лейтенант, который рассказывал нам с Ваней про грустные песни славян. Пуля из МГ Юрика выбила ему все мозги – даже в лицо было узнать трудно. Если бы не документы, что собрал санитар, так бы и не опознали. – Товарищ лейтенант! – Юра закончил вытаскивать трупы, теперь пытался оттереть руки. – Полковник-то кучу денег вез. Санитар еще раз смахнул ветошью размазанную по крышке кровь и открыл чемоданчик из черной кожи. В нем мы увидели пачки рейхсмарок, уложенные встык. Штук тридцать на первый взгляд, упакованные банковской лентой. Я невольно присвистнул. Таких сумм мне в своей жизни видеть не приходилось.