А она, как самая настоящая дурочка (так точно должно было показаться тем, с кем она разговаривала), начала допытываться, не здесь ли находится фронтовое медицинское управление? И ведь натурально так, ну точно, артистка. Пока ей там рассказывали, что здесь ничего такого нет и они не знают, где управление находится, я успел и из-под машины выбраться, и в дыру в хлипком заборчике уйти. Осталось дождаться, когда же «бранденбурги» попытаются уехать. – Вера, сюда! – громко прошептал я, когда она вышла со двора к мотоциклу. – Ты что творишь? Эти ведь могли убить тебя запросто! – это я уже ей рассказал, когда она присоединилась ко мне в подъезде какого-то дома, куда я решил спрятаться. Стоять на улице сейчас не с руки: и ненужное внимание привлечем, и, самое главное, грузовик-то далеко не поедет, метров двадцать от силы, кто его знает, куда там что при взрыве полетит. – Ничего бы не случилось, – упорствовала рыжая. – Я же от них далеко стояла. Я не стал спорить, тем более что полуторка подала признаки жизни, шумно заурчав. Оказывается, вовремя мы все сделали – еще пара-тройка минут, и фашисты уехали бы. В окошко подъезда я увидел, как грузовик, в кузове которого сидели пятеро «носильщиков», проехал из двора. Я быстро оттащил Веру в угол, мало ли, еще стеклами поранит. И тут прозвучал тот самый большой бабах. Аж уши немного заложило. Оконная рама звякнула, но удержалась. Ладно, стекольщики, тут вам работы сегодня не будет. – Здесь будь пока! – крикнул я Вере и, вытащив парабеллум, выскочил на улицу. Что сказать, мастерство, ребята, такая штука, что его не пропьешь. Помнят руки-то! Все сделал как надо, комар носа не подточит. Больше всего не повезло тем, кто сидел в кабине. Ее остатки отбросило метров на пять, и искать там живых я бы не стал. А вот ребята в кузове еще шевелились. Не все, трое. Два гаврика лежали без движения, придавленные сверху коробками, парочка рядом с ними дергались, но не особо, а вот пятый – тот вполне бодрячком держался. Даже встал, пошатываясь. Герой, что сказать. Руку правую только придерживает левой, небось, перелом. Но ноги-то целые! Так что будем тормозить парня, он нам тут нужнее, чем по ту сторону линии фронта! – Halt! Auf Knien! Nicht bewegen! – крикнул я ему, направив дуло пистолета прямо в лоб. – На колени становись и не шевелись! Надо бы его, как зэков, на корточки, да вылетело у меня из головы, как это будет. Ничего, стоя на коленях, тоже особо не побегаешь, еще и с больной рукой. Послушался, не стал притворяться, что не понимает. Ну, тут дело такое, жить всем хочется, а диверсант – не военнопленный, с ними даже видимости соблюдения правил не будет. Так что лучше не рыпаться, смотришь, и повезет: поработаешь на стройках народного хозяйства лет пятнадцать – и домой. – Name? – спросил я, для порядку больше, на кой хрен мне его имя сдалось? Откуда-то начали выбегать вооруженные люди, даже раздался милицейский свисток. – Dieter Zaurland, Feldwebel, – ответил фашист. Ладно, фельдфебель Дитер. И на фига я с тобой по-немецки шпрехаю? Ты же русским владеешь лучше меня. – Что здесь у вас?! Опустите оружие! – услышал я сзади. Мужчина, судя по голосу, лет сорока, местный, по-русски с украинским акцентом разговаривает. – Не опущу, – ответил я, не поворачивая голову. – Это немецкие диверсанты. Тот, что перед нами на коленях – фельдфебель Дитер Заурланд. С другими я познакомиться не успел, времени не было. Сзади выматерились, да так мощно, с подвыподвертом и экскурсами в прошлое и будущее немецкой нации в целом и конкретного фашиста в частности. Краем глаза я увидел, что из-за угла выбежали еще люди. Эти уже в форме были, чекисты. Снова те же вопросы, вопли и мат. Оказалось, что мы спасли от разграбления архив НКВД, судя по репликам, непростой. Через минуту старшему чекисту докладывали, что охрана вся лежит внутри – перебили как детишек. На меня тоже смотрели без особой приязни: надо бы еще разобраться, что тут произошло. Мои документы проверяли чуть не с микроскопом. Просто прибора рядом не оказалось, а то обязательно заглянули бы. Приволокли и Веру из подъезда, и к ее объяснениям отнеслись с не меньшей подозрительностью. То, что мы тут за НКВД кучу дерьма подобрали, стоящего передо мной лысого капитана с казацкими усами а-ля Буденный мало интересовало. Спас ситуацию Буряков. Как мне показалось, он появился в ту самую секунду, когда чекист собирался отдать команду задержать нас. К счастью, его корочек хватило на то, чтобы отношение к нам изменилось, и очень быстро. Минуту спустя тот же капитан благодарил товарища Соловьева за оказанную помощь и вообще чуть ли не в гости на сто граммов приглашал. Я же свою роль скромно задвинул назад, а все плюшки предложил отдать товарищу Васильевой, которая врагов и обнаружила, а потом и военную хитрость проявила. – Остапчук! – рявкнул капитан. – Что стоим? Пленного в управление, остальных… и остальных пока туда! Действуйте! Документы собрать, оприходовать! Быстрее! Приступайте, я на подмогу сейчас пришлю людей! Вокруг нас тут же ускорилось движение: забегали чекисты, начали вытаскивать тела из-под коробок и носить в здание архива документы. Один из немчиков к этому времени кончился, а второй так ничего, увезли живого. Дитера под руки повели пешком. Наконец-то про нас забыли. Разговаривавший со мной в самом начале подошел, и я его разглядел. Возраст ближе к пятидесяти даже, стройный, в военной форме, с двумя шпалами в петлицах, майор. – Павловский, – представился он. – До войны преподавателем в пединституте работал, а тут, видите, – провел он рукой по гимнастерке, – пришлось вспомнить. Вот, из студентов истребительный батальон создали, штаб тут недалеко, в общежитии. * * * Из разговора с преподавателем (мировой мужик оказался, это же надо, собрал в кучу целый батальон!) я узнал главное: загс находился буквально в паре кварталов отсюда, и он работал! Особист нас отпускать не хотел: ему нужны были подробности того, что произошло и как так вышло, что за те несколько минут, пока он отсутствовал, мы не только обнаружили немцев, но и обезвредили их. – Ничего не произойдет, если мы задержимся еще немного, – сказал я. – Нам надо срочно пожениться. Сами понимаете, время такое, откладывать нельзя. Тут и Вера подключилась. Когда женщине кто-то не дает выйти замуж, а она этого очень хочет, то такому человеку я лично не завидую. Буряков решил не мешать нашему простому счастью, тяжело вздохнул – и отпустил нас, наказав нигде не задерживаться и сразу же по окончании процедуры явиться в особый отдел дивизии. Регистратора загса, или кем там работала маленькая пожилая женщина, мы застали, только она уже заперла дверь и собралась уходить. – Завтра приходите, – буркнула она. – Свадьба – не похороны, можно и подождать. Командование ваше, опять же, должно разрешение дать… В восемь открываемся, приходите. На мою невесту сейчас лучше было не смотреть. Вторая безуспешная попытка за день – это, пожалуй, перебор. А ну как передумает за ночь? Надо действовать здесь и сейчас. Или я не будущий супруг? В книгах, вон, писали, как попов и из постели доставали для венчания, а мы чем хуже? Ладно, начнем сначала. – Извините, мы не представились. Военврач второго ранга Васильева, – кивнул я на Веру. – Старший лейтенант Соловьев. К вам как обращаться? – Дора Анатольевна, – поджала губы женщина. – Но открывать отдел я не буду, и не просите. – Дорогая моя Дора Анатольевна, пожалуйста, подождите минутку, сейчас я вернусь, и мы продолжим. Только не уходите! – крикнул я, устремляясь в полуоткрытую дверь подъезда какого-то дома через дорогу от нас. Вера удивленно посмотрела мне вслед. Регистраторшу я не видел, да и мне не очень интересно, как она на меня смотрела. Лишь бы не сбежала. К счастью, в подъезде было пусто, и свидетелей того, как я доставал из каблука царский червонец, не нашлось. Думаю, этого хватит. Время сейчас такое, что люди за литр постного масла будут готовы на что угодно, а эта небольшая монетка позволит целой семье месяц, а то и больше, жить безбедно. Возвращался я с улыбкой. А регистраторша смотрела на меня немного раздраженно и с недоумением, что такого я делал в подъезде и зачем ей надо ждать результатов вместо того, чтобы идти домой. – Вот, кажется, вы уронили, – я схватил ее руку и накрыл ладонь сверху своей. Новый предмет она оценила мгновенно, только мельком глянув, когда я отпустил ее. И настрой у нее поменялся мгновенно, будто ту, ворчащую и недовольную, заменили точно такой же, только улыбающейся и доброжелательной. – Нет, если вам некогда, то давайте и сейчас все сделаем, – сказала она, доставая из сумочки ключи и устремляясь к входу в загс. – И правда, время такое, что тянуть нельзя… – Она широко распахнула дверь и торжественно произнесла: – Добро пожаловать! И через десять минут мы стали мужем и женой, о чем свидетельствовал документ с печатью. И еще копия с него, которую нам сделала и вручила Дора Анатольевна (на всякий случай, как сказала она). – Извини, что без платья и фаты, – сказал я своей жене, целуя ее в губы. Мы стояли на безлюдной улочке у загса, и никто не мог нам сейчас помешать. В городе царила непривычная тишина. – Ничего, Петя, – ответила Вера, тоже целуя меня. – Кончится война, и сыграем свадьбу с платьем и фатой. Пойдем к особистам? – Не спеши. Давай-ка наведаемся в штаб истребительного батальона. – Зачем? – удивилась рыжая. – Что мы там забыли? – Пять минут терпения, скоро все узнаешь. Студенческое общежитие я помнил, мы мимо него проезжали. Найти там Павловского было проще простого. Какой-то студент, присутствовавший при задержании немцев, узнал нас и провел к майору. – Петр Николаевич, – увидев нас, он встал из-за стола и подошел пожать руки. – Что-то случилось? – Случилось, – я не стал ничего скрывать. – Мы только что поженились и хотим это дело отпраздновать. Вы же местный, подскажете, как это лучше сделать? Глава 15 «Сообщение Совинформбюро от 6 июля 1941 года. В течение ночи на 6 июля продолжались упорные бои на Островском, Полоцком, Борисовском и Новоград-Волынском направлениях и на Бессарабском участке фронта. На остальных направлениях и участках фронта происходили бои местного значения, ночные поиски разведчиков. На Островском направлении упорные бои велись ночью и продолжаются с утра. На Полоцком направлении наши войска отбили все атаки противника, прочно удерживая рубеж реки Зап. Двина. В боях на подступах к реке остались тысячи немецких трупов, много подбитых танков и самолетов. Значительная часть наступавших нашла себе могилу на дне реки. На Борисовском направлении в течение вечера 5 июля шли упорные бои наших войск, перешедших в контратаку. Бои продолжаются. На Бобруйском направлении противник неоднократно пытался наступать, но все его попытки были отбиты нашими войсками с большими для него потерями. Упорными боями на Новоград-Волынском направлении наши войска сдерживают наступление крупных мотомеханизированных частей противника. На Бессарабском участке фронта крупная немецко-румынская группировка пехоты, конницы и танков пыталась наступать в направлении Бельцы. Упорным сопротивлением наших войск наступление противника на этом направлении задерживается. По уточненным данным, наша авиация в воздушных боях 4 июля уничтожила не 43 самолета противника, как это указывалось в предыдущем сообщении, а 61 самолет, потеряв при этом 29 своих самолетов…» Проснулись мы с Верой от радио, которое продолжало передавать сводки Совинформбюро. Начало мы не слышали, так как крепко спали, имели законное право. Жена потянулась в кровати, одеяло, что нам вчера выдала кастелянша общежития, сползло вниз, обнажив высокую грудь, которую я мог ночью вполне так оценить. И не один раз. Почему, собственно, мог? Да я и сейчас могу! Мои руки нырнули под одеяло. – Петя! – Вера поцеловала меня в плечо. – Какой ты неугомонный! – Так первая брачная ночь… – …была ночью! А сейчас пора вставать. И так все проспали!