– Здравствуйте, товарищ Соловьев, – спокойно ответил он. – Поздравляю с высокой наградой Родины. Я начал вытягиваться в стойку смирно, но он махнул рукой, взял меня за локоть и отвел немного в сторону. – Это хорошо, что командующий наградил вас, Петр Николаевич. Это снимает все вопросы, которые еще могут возникнуть. Поверьте, шероховатости найти можно везде, даже в таблице умножения, но в отношении вас такой задачи нет, – успокоил он меня, когда я встрепенулся от этих слов. – Я же вижу, что вы – наш человек, до мозга костей наш, советский. Так что не переживайте, мелкие нестыковки в вашем рассказе никого волновать не будут. Считайте, что проверку прошли, допуски вам дадим какие надо. И еще одно: вы награду получили, так не прячьте, носите. Орден-то заслуженный, боевой. Я стоял и смотрел, как он доходит до поворота коридора и скрывается на лестнице. Вот что это было? Он чуть не прямым текстом сказал, что правды в моих словах – ноль целых хрен десятых, а предпринимать ничего не стал. Более того, дал добро на службу рядом с самыми большими секретами! Чудеса, да и только. Разбор сводок занял время до самого вечера. Опять я возвращался домой почти в темноте. Вышел из управления на Героев Стратосферы, повернул направо и побрел не спеша. Спина после целого дня сидения за столом стояла колом, надо бы пройтись, размяться немного. Да и запах от каштанов такой свежий, уходить не хочется. Лето закончится, впереди тяжелая осень и страшная зима. Посмотрев на гигантскую очередь у хлебного, в которой люди собирались ждать до утра, лишний раз порадовался, что нам дали продуктовые пайки. Тоже не густо, но и не впроголодь жить. Вчера вон Вера такой каши с тушенкой наварила – два раза добавки просил. В очереди, конечно, одни женщины – лишь пара стариков да подростков представляли мужской пол. Говорки на украинском: «Що ж це робиться?» и «Скільки це можна терпіти?». Очень скоро киевлянам станет совсем туго, немцы в последнюю очередь будут переживать, есть ли у местных что поесть. «Терпіти» придется долго, до освобождения Киева. Сегодня моя дорогая жена у подъезда не встречала. Сквозь светомаскировку еле пробивались узкие полоски света, значит, дома ждет. На лавочке сидел кто-то. И рассмотреть в тусклом свете луны не получается. Было бы полнолуние, еще куда ни шло, а в первой четверти только силуэт и видно. Подошел поближе, в нос ударил запах немытого тела. Кажется, я знаю, кто это. – Что, сосед, опять на соточку ищешь? – насмешливо спросил я. – Вам бы все смеяться, – обиженно ответил пьянчуга. – Вчерашнего дня по голове настучали, сейчас опять издеваться. А я ведь ветеран войн, орденоносец. Вот ты, – пошло панибратство, – красный командир, пережил бы с мое, может, и не так запил бы. Может, я видеть их не могу, пью, чтобы ко мне не возвращались. Скольких убили, шашками рубили, топили… Смотреть на синяка было противно. Кого он там топил? Тридцать с небольшим ему. – Вот мне тебя прямо почти жалко стало. Я ведь тоже, если подумать, и ветеран, и орденоносец. И в жизни повидал до хрена такого, что забыть хотелось бы. Только я воюю, а ты в зассанных штанах у баб на водку стреляешь. Ну пошел бы, если на то пошло, прихватил бы с собой пару немцев на тот свет. Никакой ты не ветеран, – сплюнул я на асфальт, – так, бурьян бесполезный. – А и пойду, и прихвачу! – вскочил пьянчужка, распространяя новую волну зловония. – Вы еще про Михаила Христенко услышите! – Ага, только посудой греми потише, орденоносец. Еще раз в дверь среди ночи ломиться будешь – пристрелю на хрен, так и сдохнешь неопохмеленным. – Я аккуратно обошел его, чтобы не задеть, и поспешил домой. * * * Стоило мне войти – Вера кинулась на грудь. – Живой! – Да я в штабе весь день просидел. Что со мной будет? – Я провел рукой по рыжим непослушным волосам жены. – Ты чего вся на нервах? – Днем немцы разбомбили второй корпус военно-клинического госпиталя. Нас кинули помогать обрабатывать раненых. На Вере лица не было. Натерпелась. Я потащил ее на кухню, усадил за стол. Ужин был почти готов – на примусе доваривалась картошка, на столе стояли банки консервов. Я быстро вскрыл ножом тушенку, вывалил ее в кастрюлю. – Ты руки помыл? У жены еще остались силы руководить мной. Быстро ополоснувшись, я сделал что-то вроде гуляша. Мы жадно накинулись на него. – Вот, еще паек выдали в управлении. Вера достала из сумки батон колбасы, кусок сыра, буханку серого хлеба. Там же блестела бутылка «беленькой». Я достал «трофей», оторвал пробку. Разлил по чуть-чуть в обычные чайные стаканы. – Ой! А у тебя на гимнастерке «Боевое Красное Знамя»! Петя… Это же высшая награда! Вера кинулась меня целовать. – Поздравляю! Это за выход из окружения? – Тоже мне, высший! Вот увидишь, я и Героя получу! Мы рассмеялись, еще раз поцеловались. В этот момент за окном опять завыли сирены воздушной тревоги. Глава 19 Что-то мне снилось хорошее, мирное и светлое. Не помню уже подробностей. Как часто бывает, самый красочный сон улетает из памяти через мгновения после пробуждения. А вот то, что закончился он пулеметной очередью, направленной прямо в меня, это запомнилось. Лучше бы наоборот. Так вот, пулеметные очереди вспахивали землю под ногами, а я, как и положено во сне, не мог пошевелиться от подбирающихся все ближе фонтанчиков. И тут меня вытолкнула в явь Вера, пробормотав: «Телефон звонит, не слышишь, что ли?» Черный эбонитовый ящик в прихожей действительно тарахтел, сотрясая стоящую под ним тумбочку. Я поднял трубку: – Старший лейтенант Соловьев у аппарата. – Ну ты и горазд спать, старлей, – послышался где-то далеко насмешливый голос Масюка. – Двадцать минут тебе на то, чтобы поссать-умыться-побриться, в четыре-тридцать должен стоять у проезжей части, одетым по форме. Понятно? – Понятно, – буркнул я, не совсем еще проснувшись. – Так не теряй времени, шевелись! – добавил Аркадий и бросил трубку. Черная «эмка» подобрала меня ровно в указанное время, безо всяких ефрейторских зазоров. На улице только начало светать, и в утренних сумерках я заметил Масюка, сидевшего впереди, возле водителя. А когда сел, обнаружил рядом с собой, на заднем сиденье, грузноватую женщину сильно за сорок, в гражданской одежде (платье непонятного еще в темноте цвета с рукавами по локоть, не помню уже, как они называются, и шляпка на голове) и с дамской сумочкой на коленях. От нее даже немного пахло духами. Странный запах для этой машины. Но мы – люди военные, с кем рядом посадили, с тем и сиди, надо будет – расскажут, не надо – и так покатаешься. Проехали чуть меньше километра, поплутав по киевским утренним улочкам, остановились у какого-то темного дома, Аркадий бросился к подъезду, из которого почти сразу вышел Кирпонос. Подошел к задней двери и сел по другую сторону от женщины. Водитель дождался, когда Масюк займет свое место, и тут же тронулся с места. – Сколько нам ехать? – спросил командующий. – Часа два, если повезет, – ответил молчавший до сих пор водитель. – Ладно, я пока отдохну, – сказал Кирпонос. – Кстати, Соловьев, познакомься, это Эмилия Карловна, военный переводчик. Ты же немецкий знаешь? – На бытовом уровне, товарищ генерал, по верхам от соседей нахватался. – Вот и пообщайся пока со знатоком, она оценит. Смотришь, и пригодится когда. Поговорим, раз приказано. Комфронта закрыл глаза и через минуту даже засопел тихонечко, не обращая внимания на то, что машину время от времени потряхивало на выбоинах. А Эмилия Карловна приступила к оценке моих знаний. Плавал я, конечно, как и любой человек, у которого долго не было практики. Эмилия не жалела меня и грузила по полной. Сначала я понимал ее через три слова на пятое, потому что она, как мне показалось, специально говорила очень быстро и невнятно. Отвечал я ей медленно, постоянно вспоминая слова, которые все куда-то потерялись. И вдруг в какой-то момент я поймал себя на том, что ничего больше не вспоминаю, а Эмилию понимаю напрямую, не пытаясь перевести ее речь сначала на русский. Как в детство попал. Тогда тоже с друзьями болтали не задумываясь, слова сами на язык шли. Беседу вела как опытный следак, видать, раньше эта дамочка была совсем не переводчицей. Не уровень Чхиквадзе, конечно, но Буряков если и обошел бы ее, то не сильно. А уж те, кто меня допрашивал в шестидесятых, достойны были только нервно курить в сторонке. Ехали мы долго, куда-то на юг. За дорогой я особо не следил, опять же занят был. Странно, второй раз с Кирпоносом еду, и снова меня с расспросами дергают. Надеюсь, что это не войдет в традицию, как по мне, лучше молчать, чем говорить. В голове у генерала, видать, был встроенный будильник: проснулся он минут за пять до того, как мы приехали на место. – Ну, Эмилия Карловна, что скажете про моего адъютанта? – Словарный запас маловат, конечно, хотя по бытовым темам ориентируется очень хорошо. На допросы – хоть сегодня, лучше некоторых наших справится, а вот для тыла – хотя бы месяц с акцентом поработать, речь поправить. Очень способный молодой человек. С молодым человеком она, конечно, сильно польстила, хотя я и заметил, что устаю здесь меньше, чем там. Да и сравнивать волю и тюрьму – дело ненадежное. Как остановились, переводчица вылезла из машины вслед за генералом и куда-то очень быстро исчезла, видать, работа для нее здесь была срочная. Мы с Аркадием пошли за Михаилом Петровичем. Не вплотную, конечно, но так, чтобы в виду оставаться. Встречал Кирпоноса, как я понял, командир корпуса, генерал-майор Кулешов – среднего роста мужик с пухлыми, капризными губами и немного недовольным взглядом. Он сразу начал напирать на то, что они только прибыли, корпус разворачивается, давайте дождемся командарма Костенко, боевые задачи ставить еще некому, а линия соприкосновения… Кирпонос тут же в ответ начал орать. Короче, я их слушать перестал почти сразу: во-первых, не по чину старлею смотреть, как один генерал другого строит, а во-вторых, неинтересно это уже давно. Сколько я в своей «прошлой» жизни таких матюгов наслушался. Что в армии, что в тюрьме… Отошли с Масюком в сторону, он потихоньку начал меня в курс дела вводить: что, куда, зачем и сколько раз. С одной стороны, работа понятная, а всякие тонкости, вроде того, какой крепости чай и с чем пьет комфронта, они, конечно, сильно помогают. И вот тут снова появилась Эмилия. Она запросто прошла к генералам и прервала их беседу. Ничего себе, с какой женщиной пришлось пообщаться! Кто же она такая, что так вольно ведет себя? Я невольно прислушался. Аркадий, впрочем, тоже замолчал, видать, и он такое не очень часто видел. Хоть и говорила она не громко, но я услышал фамилию Рейхенау и слова «гаубицы „Шкода“ триста пять миллиметров». Тут и вспомнил. История эта была известная. У немецкого генерала Рейхенау были в распоряжении огромные чешские гаубицы «Шкода». Трофейные. И он ими весьма успешно долбил наши доты. Переводчица отошла в сторону, видать, ее специально привезли для допроса какого-то немецкого туза, а Кулешов сразу начал жаловаться, что против такой артиллерии у него средств противодействия нет и контрбатарейную борьбу он организовать не может. Пошли новые матюги. Что он там может, а чего – нет, мне, опять же, было не интересно. Я подошел к Эмилии, тихо спросил: – Охрана у гаубиц какая, сказали? Где-то далеко мощно ухнуло, задрожала земля, с соседней сосны посыпались иголки. – Усиленный батальон мотопехоты, – ответила она, посмотрев на меня с любопытством. Интересно, что ей командующий про своего нового адъютанта рассказал? Какие планы на меня? Поди узнай. Ничего, поживем, выясним.