— производить хулиганские обходы, иметь списки хулиганов и "котов"[59]; — вести фотографические альбомы преступников и списки воров, мошенников, аферистов и т. п. с подробными указаниями их преступности, прозвищ и родственников, а также иметь наблюдение за их постоянным местожительством и исполнять поручения по расследованию преступлений, к которым относятся: а) все кражи и мошенничества однохарактерные, с указаниями однообразных примет неизвестных похитителей, совершающиеся в разных частях города, как то: по передним, у докторов, при найме комнат, из магазинов, с употреблением обмана и т. п.; б) все дела о фальшивых деньгах и о задержании сбытчиков таковых; в) все контрабандные дела; г) собрание сведений о лицах, задержанных в разных городах по сомнении в личности и за различные преступления, по требованиям иногородних полицейских и судебных властей; д) проверка анонимных доносов и заявлений; и е) отдельные личные поручения начальника сыскной полиции. К летучему отряду временно прикомандировываются вновь поступавшие агенты для ознакомления с городом, притонами и вообще со службою для подготовления в полицейские надзиратели"{167}. Результаты деятельности Летучего отряда были весьма впечатляющие — так, за период с 1 июля по 31 декабря 1904 года его сотрудниками было осуществлено задержание 1652 лиц, представлявших оперативный интерес{168}. По мнению современных историков, Летучий отряд Петербургской сыскной полиции стал своеобразным отрядом быстрого реагирования по предотвращению и раскрытию преступлений{169}. Вот как описывает повседневную деятельность Летучего отряда и его начальника очевидец: "Вечером от 7 до 10 час. В кабинете начальника летучего отряда, кроме спешной, случайной работы идет выслушивание докладов и распределение нарядов на следующие сутки. Командир знает, где будет шумный праздник, где богатые похороны, где завтра будет усиленно биться железный пульс столичной жизни. А на театре его военных действий происходит ежедневно вот что. Утро. Отряд, получив вечером инструкции, рассыпается по городу. Одни "метут" чайные. Другие отправились за "малиной"[60], третьи собирают "клюкву"[61] … — Л.К. Петровский [командир летучего отряда] лучше всякого монаха знает святцы, и его делегаты чуть ли не до звона забираются на церковные торжества, к великому неудовольствию и неудобству тех богомольцев, которые греют свои руки в чужих карманах. Полдень. Незримо Л.К. Петровский присутствует на американке[62], в банках, в фешенебельных кафе. А к вечеру почти всегда в сыскном уже знают, кто и за сколько продал совесть, кем куплено влияние, чьи фонды пошли в гору, чьи акции упали. День клонит к вечеру. Штурмуются трамваи. Идет торговля комами[63], боченками[64] и сором[65]. И тут длинная рука незримого Петровского нет-нет да и ухватит с делом фартового работника по верхотурам. Поздний вечер. По полутемным людным улицам ползает вдоль тротуаров болтливая, беспечная, порочная толпа. И здесь, на этом рынке продажной любви, чуткие уши и зоркий глаз представителей шефа летучки уже наметили себе жертву из гадов, хипесниц[66] или старых мессалин. Спустилась ночь. Столица засыпает. Не спит только летучий отряд. Новая партия мелкими группами уже рассыпалась для обхода ночлежек, мельниц[67] и малин"{170}. 5. География зла Книга о сыщиках невозможна без рассказа о преступниках. И этот раздел как раз о них и о местах, где они обитали. Преступность в Санкт-Петербурге имела свою столицу, главный пункт дислокации криминала. Это, конечно, Вяземская лавра. Начало удивительному кластеру было положено в 1829 году, когда князь Александр Егорович Вяземский купил у наследников директора придворной певческой капеллы М.Ф. Полторацкого земельный участок между Сенной площадью, Горсткиной улицей[68] и Фонтанкой. Князь был личностью своеобразной. Сослуживец Лермонтова по лейб-гвардии Гусарскому полку, он перебил "добычу" у самого государя. В 1835 году Николай Павлович положил глаз на девицу Софью Кох, воспитанницу Императорского театрального училища. А Вяземский взял да и похитил недоучившуюся балерину и вывез ее в Данию! Случился громкий скандал. Гусара перевели на Кавказ тем же чином[69], он подвергся августейшей опале. Лишь через пять лет Вяземский был прощен, вернулся в гвардию и поселился в своем новом доме, окнами на Фонтанку. Однако вскоре его владение приобрело в городе дурную славу. Дело в том, что пока его сиятельство дефилировал по горским аулам, его управляющие умудрились застроить весь участок — возвели 13 каменных зданий[70], которые сдали в наем. Часть из них была вроде как обычными для столицы доходными домами, часть — складскими и конторскими помещениями. Все в рамках закона. Дурную шутку с постройками сыграла близость Сенной площади… Рис. 36. Сенная площадь. Начало 1900-х гг. Сенной рынок, один из многочисленных рынков Петербурга, имел специфику — тут располагались ряды с провизией, рассчитанные на самого бедного и неприхотливого потребителя. Почти все питерские нищеброды, босяки, бездомные и беспаспортные, алкоголики и мазурики столовались здесь. И селиться им было удобно неподалеку, чтобы проще гонять за закуской. В результате обычные доходные дома заполонили необычные жильцы. Конторщики сразу поняли выгоды такого положения. Ведь от постояльцев нет отбоя, удобств они не требуют, деньги платят исправно, нужно лишь смотреть сквозь пальцы на шалости с пропиской. А квартиросъемщиками, которые носили деньги в контору, выступали вполне приличные с виду обыватели: отставные солдаты, чиновники средней руки, "честные вдовы", просто ловкие люди. Все как один с паспортами и ранее не судимые, они арендовали квартиры целиком. После чего пускали туда жильцов, как сейчас сказали бы — субарендаторов. Им сдавали "углы" и спальные места. Квартиры были двух видов: прямые и боковые. Прямые имели бо́льшую площадь, окна на обе стороны, и житье в них обходилось дороже. В боковых же окон насчитывалось вдвое меньше, и они выходили в коридор, отчего в них всегда было темно. Зато проживание стоило дешевле. Публика там селилась поплоше. В такие квартиры набивалось до 80 человек! Нары ставили тесно друг к другу, занимали запечье, коридоры, проходы, самые бедные спали на полу под нарами. Такие квартиры назывались коечно-каморочные — бич города, рассадники антисанитарии. И преступности. Паспортов у столь непритязательных жильцов обычно не было, или они оказывались просроченными. В Петербурге всегда имелась огромная армия приезжих, явившихся на заработки. А система была устроена так, что отлучившемуся из волости крестьянину давали вид (заменяющий простолюдину паспорт) лишь на три месяца. По истечении этого срока документ требовалось продлевать: ехать в волость, гасить долги по подушной подати, ставить в бумаги новую отметку еще на три месяца… И так четыре раза в год. Дорого и долго. А потом еще приходилось платить за прописку и одновременно — за право пользоваться больницами. И тогда экономный страдалец переходил на нелегальное положение. Он не мог уже прописаться открыто, в ближайшем участке, потому прятался от полицейских обходов. И селился там, где к таким привыкли и помогали жить без законных оснований. Именно флигели Вяземской лавры стали огромным приютом для бесписьменных[71]. Полиция долго не решалась перечить богатому и влиятельному князю и терпела беззакония. А когда спохватилась, было уже поздно. В самом центре Санкт-Петербурга, чуть не под окнами здания МВД, вырос город в городе, огромная самоуправляемая коммуна босяков и жуликов. И длилось это до 1913 года! Внешними форпостами лавры служили трехэтажные дома: по набережной и по Обуховскому (затем Забалканскому)[72] проспекту. В главном (набережная реки Фонтанки, 95) обитал сам князь Александр Егорович. Там же находилась контора по управлению недвижимостью. Позже князь оттуда съехал, а вместо него поселился 3-й участок Спасской полицейской части[73]. В конце века там же расположился Детский приют трудолюбия для детей Сенной площади. Рис. 37. План Вяземской лавры 1843 года{171} В домах 4–6 по Обуховскому проспекту, слитых в один громадный "Обуховский дом", располагались постоялый двор, лавки, магазины, пивная и трактир "Сухаревка", описанный Ф.М. Достоевским и В.В. Крестовским. Позже трактир перелицевали в ресторан и назвали "Ярославль", но его полууголовный характер от этого не изменился. Рядом с ним находилась знаменитая "Мышеловка" — чайная, где собирался пришлый сброд без документов. Заведение часто навещалось агентами Сыскной полиции. Сыщики ловили легковерных дураков и доставляли в участок, почему чайная и получила такое неофициальное название. Одна большая комната с перегородками всегда была набита беспаспортными и лишенными столицы[74]. Другими завсегдатаями "Мышеловки" были плашкетники — воры-подростки, орудовавшие на Сенной площади. Бывалые обитатели лавры обходили чайную стороной и прятались от сыщиков во дворах. Там, за трехэтажным фасадом "Обуховки", раскинулись флигели, где и билась особенная вяземская жизнь, не похожая ни на какую другую. Флигели лавры имели собственные названия и очень разнились друг от друга по степени опасности. В Корзиночном действительно помещались несколько артелей, которые плели корзины. Их работники имели паспорта и не прятались при облавах. Но рядом с ними обитали настоящие вяземцы. Пьяница и пропащий человек Николай Иванович Свешников (1839–1899), старожил этой клоаки, описал их кратко, но точно: "Это не благообразная и стыдливая беднота Песков или Петербургской стороны, а люди бесстыжие, лихие и умеющие легко достать копейку"{172}. Именно последним умением и подкупали вяземцы конторщиков. Если и садились они на мель, то временно и ненадолго. В огромном городе они быстро находили добычу. Рис. 38. Флигель Вяземской лавры. Начало 1900-х гг. Другой весьма влиятельной группой являлись тряпичники. У них был легальный промысел в Тряпичном флигеле и в подвалах Стеклянного коридора. Собранным хламом они заваливали пустырь позади кладовых, которые арендовали торговцы с рынка. Меж кучами мусора расхаживали крючечники и своими длинными крюками сортировали его: тряпье, кость, бумага, стекло, железо и проч. Так выглядела внешняя сторона законного дела. На самом деле старосты артелей тряпичников были одновременно скупщиками краденого. Они держали при себе шайки воров различной специализации (фортачей[75], скокарей[76], циперов[77] и т. д.), выступая одновременно наводчиками, укрывателями и маклаками[78]. Воровская добыча за одну ночь перелицовывалась в специальных пошивочных мастерских и на другой день уже продавалась на рынках в неузнаваемом виде. Главари тряпичных артелей оказывали "красным"[79] важнейшую услугу: реализовывали краденое до того, как его обнаружит Сыскная полиция. Поэтому по значимости они были в преступном мире на видных ролях. В Вяземской лавре проживали и представители "мирных профессий", они даже составляли там большинство: типографские наборщики, иконописцы, плотники, продавцы еды, банщики, водовозы, билетные проститутки, "стрелки"[80], холодные сапожники[81], факельщики[82]… Жулики были в меньшинстве, но именно они задавали тон. Обыватели день и ночь наблюдали изнанку жизни: при них же, не стесняясь, уголовные обдумывали и прокручивали свои делишки. И никто ни разу не стукнул в полицию по своей воле — здесь нравы мазуриков и простых людей совпадали. Осведомители, конечно, имелись, в первую очередь среди квартиросдатчиков. Потому что все они торговали беспатентно водкой и скупали краденое. Полиция время от времени их на этом ловила и под угрозой высылки вербовала. Такие доносчики поневоле старались ладить и с теми, и с другими. И лишний раз не выдавали уголовных. Ведь от "делового элемента" кормилось множество обслуги. Особенно выгодно было дружить с ворами. Те часто оказывались при деньгах, и тогда дым стоял коромыслом. В Банном флигеле имелись, кроме торговых номеров, еще и семейные (фактически — бордели), и даже "дворянские". Благородия там никогда не мылись, а гуляли воры после удачных краж. Другой богатый и влиятельный слой — держатели ларей на Сенной. Сами они в Вяземской лавре не жили, но хранили в подвалах её корпусов свои товары. И потому вынужденно договаривались с заправилами темных каморок об охране имущества — нанимали их на разовые работы и даже кредитовались у них. Ведь среди вяземцев имелись и богачи — старосты артелей нищих, которые за жизнь умудрялись скопить десятки тысяч рублей, они-то и давали деньги в рост. Старосты платили громилам за охрану капиталов, а заодно присоединяли их кровавые деньги к своим. И давали для пополнения оборотных средств тем же торговцам. Так складывалась круговая порука, где все всё знают, но молчат. Рис. 39. Картина Г.А. Косякова "Вяземская лавра" на Забалканском проспекте. 1917 год. Из собрания Государственного музея истории Санкт-Петербурга Самые страшные обитатели лавры, бандиты и налетчики, жили в Стеклянном коридоре (иначе — Стеклянный флигель, он же Новополторацкий). Этот корпус прятался во дворах позади Тряпичного флигеля. Он был двухэтажным, с большими подвалами. Окна второго этажа располагались настолько часто, что казались остекленной теплицей — отсюда и название. Флигель был самым большим в лавре и самым населенным. Он четко делился на две части: верх и низ. Первый этаж славился обжорным рядом — число обитателей лавры, "вяземских монахов", доходило до двадцати тысяч человек, и им всем нужно было как-то питаться, хоть и на три копейки в день. Поэтому в коридоре первого этажа всегда стояли столы и скамейки — эдакое вонючее и грязное бистро. Винегрет, молоко с творогом, ботвинья, селедки, студень, рядом с ними махорка и листовой табак — все, что нужно неприхотливому человеку. Имелась и собственная коптильня. Вторым местом продажи этой провизии была площадка перед Столярным флигелем. Там торговали тухлыми яйцами, картофелем из чугунков, горлом, селезенкой и жареной дичью; все это тетки собирали в помойных ямах Сенной площади и превращали в "шамовку". В Стеклянном флигеле одних прописанных, с паспортами, насчитывалось до полутора тысяч человек. Еще примерно столько же жили тайно, без документов. Полиция время от времени делала облавы, однако место славилось лихими обитателями, и по этой причине сыщики заходили туда осторожно. Бандитам давали скрыться в переулках, а брали бесписьменных и бродяг. Второй этаж флигеля — один сплошной притон, наиболее зловещий круг вяземского ада. Что там творилось на самом деле, никто толком не знает. Уже упомянутый Свешников на втором этаже не бывал и описать его не смог. А полицейские протоколы не сохранились. Известно лишь, что спустить оттуда вниз обобранного чужака являлось любимым занятием тамошних обитателей. Могли и убить, а труп тайно выкинуть в Фонтанку, но чаще просто грабили. Славился второй этаж и малолетними проститутками, среди которых попадались совсем еще девочки 12–13 лет. Головка уголовной лавры, "иваны" и мазы, жили именно здесь. Если сыщики начинали их допекать, они уходили на Горячее поле, о котором расскажем чуть позже… Угасание лавры началось в конце девятнадцатого века, когда на Сенной площади уничтожили хлебные и обжорные ряды. Вместе с ними исчезли и рыночные барышники (скупщики краденого), главные там прежде люди. Какое-то время продолжали барышничать квартиросдатчики, но их начали за это "лишать столицы". Они перешли на нелегальную торговлю водкой и держались ею до 1909 года. Облавы стали чаще, селить людей без прописки сделалось невыгодным, но лавра пока держалась. Доконали её наследники Вяземского, затеявшие коренную перестройку. Флигели снесли один за другим. Последний, Стеклянный, прикрыли в 1913 году. На месте знаменитой клоаки хотели создать новый рынок. Но успели лишь подготовить площадку и выкопать котлованы под будущие склады-ледники. Началась Первая мировая война, проект был приостановлен. Сейчас от Вяземской лавры остался лишь бывший "Полторацкий дом", имеющий двойной адрес: Сенная площадь, дом 6 / Московский проспект, дом 2. Правда, ранее он был трехэтажным, а в советское время надстроили еще пару этажей. Рис. 408. Угол Сенной площади и Московского проспекта. Современный вид. Фото Александра Филиппова Неподалеку от лавры, на Сенной площади позади гауптвахты, находился невзрачной архитектуры, выкрашенный в грязно-желтый цвет дом Анастасии Балабановой, имевший почтовый номер 3[83]. Он славился дикими нравами его обитателей и был всем известен под названием "Малинник". "Трехэтажный корпус его и восемь окон по фасаду, с высокой почернелой крышей, на которой словно три удивленные глаза торчат три слуховые окна, имеет довольно первобытный и весьма неуклюжий вид. Между этим и соседним домом идет род маленького глухого переулченка, который выводит к воротам обоих домов: одни левее, другие прямо. Если вы войдете в те, что левее, — вашему взору предстанет грязный двор, со всех четырех сторон окруженный каменными флигелями, по всем этажам которых, с наружной стороны, поделаны сплошные галерейки, называемые в петербургском просторечии "галдареями". Эти "галдарейки" являют собою необыкновенное удобство сообщения по всему дому, из любого пункта которого вы с помощью "галдареек" тотчас же проберетесь в любой этаж, в любую квартиру и выберетесь куда вам угодно. Таким образом эти оригинальные пути сообщения придавали всему дому какой-то сквозной характер, как нельзя удобнее приноровленный к укрытию всяческих темных дел и темных личностей"{173}. Впрочем, первый этаж дома занимали вполне добропорядочные торговые заведения (мелочная лавка и мучной лабаз), а вот выше… На втором находился трактир, который в конце 60-х годов XIX века содержала купчиха 2-й гильдии Авдотья (Евдокия) Ефимовна Петрова{174}, по слухам, дочь действительного статского советника. Хозяйка охотно принимала у себя всякий сброд, укрывала беглых, скупала краденое, разрешала спаивать и грабить посетителей. Третий этаж был разделен на 13 отдельных квартир, каждая из которых являлась отдельным публичным домом со своей бандершей. Сильфиды из этих квартир часто спускались вниз искать клиента. В одну половину трактира, именуемую "чистой", проституток не пускали. Зато во второй они были желанные гости, так как напаивали посетителей к пользе заведения. Рис. 41. Сенная площадь, дом 3. Фиксационный план XIX века{175} Рис. 42. Здание, где размещался трактир "Малинник", современный вид (Сенная площадь, дом 5). Фото Александра Филиппова