После Октябрьского переворота в бывшей Сыскной изменилось название, теперь она именовалась Московским уголовным розыском. А также сменился комиссар — им был назначен земляк и тезка Маршалка Карл Карлович Розенталь. Отношения между ними не задались, да и "красный террор" начался. Не став искушать судьбу, летом 1918 года Карл Петрович навсегда покинул Советскую Россию. Сделал ли он это тайком или, как утверждают некоторые исследователи, с разрешения Моссовета — неизвестно. Маршалку удалось добраться до Киева, где у него были влиятельные друзья, и в сентябре он был назначен там на должность градоначальника (Київського міського отамана){507}. Карл Петрович снова ловил убийц и воров, боролся с подпольными казино и "мельницами"… Однако далеко не со всеми… В октябре месяце городская полиция решила провести облаву в ресторане "Паяръ", располагавшемся в самом центре Киева — Крещатик, дом 1, — где, по слухам, играли на бешеные деньги. Однако путь туда стражам порядка преградил некий Арон Самуилович Симанович (1872–1944). Не отрицая, что в помещениях ресторана действительно идет игра, он посоветовал командиру отряда полицейских не вмешиваться не в свое дело, а за разъяснениями обратиться к Маршалку. Тот тут же ретировался, потому что знал — Симанович в градоначальстве свой человек и без доклада входит в кабинет Карла Петровича. Однако все же сообщил о произошедшем инциденте начальнику киевского уголовного розыска. Тот отправился к Маршалку. И после разговора с ним отдал приказ больше никогда не проверять "Паяръ". Пару слов о Симановиче. В начале XX века он владел ювелирными магазинами в Мозыре и Киеве, потом перебрался в Петербург, где, кроме торговли драгоценностями (среди его клиенток была сама императрица), занимался ростовщичеством и содержал игорные заведения. Был близок с Г.Е. Распутиным и даже представлялся его "личным секретарем". Правда это или нет, неизвестно, но иудей Симанович у православного старца бывал практически ежедневно, обделывая с его помощью различные гешефты. После Февральской революции Арона Самуиловича посадили в "Кресты" "за незаконное содействие многим лицам". Чтобы выбраться оттуда, Симанович, по его словам, заплатил двести тысяч министру юстиции П.Н. Переверзеву (1871–1944) и сорок тысяч члену Петроградского совета рабочих депутатов адвокату Николаю Дмитриевичу Соколову (1870–1928){508}. После большевистского переворота Арон Самуилович перебрался в Москву, откуда летом (то есть в одно время с Маршалком) дал дёру в Киев. И далеко не с пустыми руками. На манер героев Л.И. Гайдая Симанович припрятал в загипсованной руке миллион наличных рублей и тысячу каратов бриллиантов. В Киеве Арон Самуилович сперва промышлял карточной игрой (вдобавок он был шулером) — при его участии на большую сумму был обыгран директор крупного банка. А потом открыл казино в ресторане "Паяръ". Причем, как он уверял в воспоминаниях, исключительно из патриотических соображений, якобы с целью сбора денег на содержание армии. В своих воспоминаниях Арон Самуилович честно признался, что полиции не опасался, потому что "киевским градоначальником был назначен бывший помощник начальника московской уголовной полиции[217] Маршалк, который был наш человек"{509}. Однако вскоре о неприкасаемом заведении прознали газетчики. Они также выяснили, что фактическими хозяевами "Паяра" являются Симанович и Маршалк. Об этом было доложено министру внутренних дел гетманства И.А. Кистяковскому (1876–1940), который "согласился принципиально убрать Маршалка, но оговорился, что в тревожное время не следует устранять начальствующих лиц, ибо получается дискредитирование и подрыв власти"[218]. Время и впрямь было тревожным. Подпольное игровое заведение проработало всего несколько месяцев — 14 декабря 1918 года гетман П.П. Скоропадский (1873–1945) сбежал из Киева. Вслед за ними сбежали и хозяева игорного заведения в ресторане "Паяръ": Симанович — в Одессу, а Маршалк — на Дон, к единственному своему ребенку[219], сыну Николаю (2 октября 1897 года{510} — 22 февраля 1951 года), который, закончив Александровское военное училище в Москве, в 1918 году вступил в Добровольческую армию и участвовал в Ледяном походе. На Дону Карл Петрович снова поступил на службу — стал помощником начальника управления внутренних дел в Вооружённых Силах Юга России{511}. В 1920 году он уже в Берлине, где, занимаясь коммерцией, участвовал в деятельности эмигрантских белогвардейских организаций. В группе Александра Ивановича Гучкова (1862–1936), бывшего лидера партии "октябристов", мечтавшего устроить переворот в Советской России силами Красной армии под руководством служивших в ней генералов-военспецов, Маршалк отвечал за связь с этими людьми. С этой целью он постоянно ездил из Берлина в Ригу{512}. Одновременно Карл Петрович был одним из ближайших соратников В.Г. Орлова, бывшего руководителя деникинской и врангелевской разведок{513}. Позже Маршалк работал в Варшаве{514}. В 1930 году Маршалк переехал в Ригу, где жил его сын. Карл Петрович организовал в Риге частное детективное бюро, офис его был на улице Smilšu в доме 32{515}. Его домашний адрес в 1935–1936 гг. — Домская площадь, дом 9, квартира 3{516}. В 1934 году он попал под трамвай, но сумел оправиться от полученных травм{517}. Умер Карл Петрович 19 июля 1936 года в Сигулде{518} от сердечного приступа, похоронен был 23 июля 1936 года на Лесном кладбище города Риги{519}. Рис. 98. Фотография К.П. Маршалка из газетного некролога: Brīvā Zeme, Nr. 163, 23.07.1936 6.3.5. Мечислав Николаевич Кунцевич (03.11.1864–17.09.1943) Помощник начальника Петроградской СП с 15.08.1914 по 11.01.1915. Мечислав (был крещен двуименно, второе имя — Николай) Николаевич Кунцевич родился 3 ноября 1864 года в городе Муроме Владимирской губернии в семье поляков-католиков. Происходил из дворян Минской губернии. Его мать Эмилия (в девичестве Явшиц) умерла, когда он был маленьким. В 1873 году отец Мечислава Николаевича — военный врач Николай Антонович — женился вторично. Ему часто меняли место службы, семье довелось пожить в Тамбове, Казани, Серпухове, Лодзи. В 1875 году Кунцевичи переехали в Варшаву, где маленький Мешко закончил три класса гимназии. 14 октября 1879 года Н.А. Кунцевич вышел в отставку по состоянию здоровья — слепым и почти глухим — с пенсией в 470 рублей в год. Семья перебралась в Петербург. Мечислав был зачислен в гимназию, которую по неизвестным причинам ему закончить не удалось. 1 февраля 1885 года он поступил на службу: сначала в контору сборов Московско-Брестского управления железной дороги, затем — по вольному найму в бухгалтерию Экспедиции заготовления государственных бумаг. 21 июля 1889 года М.Н. Кунцевич подал прошение о принятии на службу в Сыскную полицию и 4 сентября был определен полицейским надзирателем 3-го разряда по содержанию{520}. Однако, как и у Л.К. Петровского, служба у Кунцевича вначале не задалась. Так, разыскивая казнокрада Соловьева, Мечислав Николаевич попытался бесплатно — по полицейскому удостоверению — зайти в "Зал общедоступных увеселений" купца Лейферта[220]. Но без билета его туда не пустили, Кунцевич попросил содействия у местного околоточного и таки попал внутрь, где, разыскав хозяина, ему нагрубил. Тот пожаловался куда следует, и сыщик получил трое суток ареста. Ещё более ужасный случай произошел при розыске служащего конторы сборов Варшавской железной дороги Соболева, которого обвиняли в подделке векселя. Судебный следователь направил в Сыскную поручение, в котором потребовал найти подозреваемого, а также раздобыть образцы почерка и фотографическую карточку. Дело было поручено полицейскому надзирателю Алексею Ивановичу Красову 1-му[221], Мечислав Николаевич вызвался ему помочь, так как имел в конторе Варшавской дороги знакомого — некого Стригеля. Тот раздобыл и фотографию, и образец почерка, а кроме этого, сообщил сыщику о любовнице Соболева — дворянке Екатерине Тарасовой. Кунцевич попросил Стригеля её разыскать и доставить в Сыскное. А на случай, если барышня откажется, снабдил запиской, в которой попросил всех полицейских столицы оказать его приятелю всяческое содействие в аресте Тарасовой (такой метод задержания тогда часто практиковался, см. Ошибка: источник перекрёстной ссылки не найден). Стригель дамочку отыскал, задержал и сдал в 1-й участок Нарвской части, пристав которого препроводил её в Сыскную, где она провела ночь в компании бродяг. Утром Кунцевич, придя на службу, обнаружил Тарасову и, извинившись, отпустил. Но вот она его не простила и 6 сентября 1890 года подала жалобу{521}. В тот же день градоначальник Грессер распорядился Кунцевича "уволить и впредь не принимать". Мечислав Николаевич написал прошение, в котором, полностью признав свою вину, в содеянном раскаялся и попросил "заменить моё увольнение самым строгим другим наказанием по усмотрению Вашего Превосходительства, ввиду того что служба составляет единственное средство к моему существованию, причём я помогаю своей младшей сестре". В случае невозможности восстановить его на службе Кунцевич просил хотя бы изменить формулировку приказа и уволить его "по прошению" (на современном языке — по собственному желанию), так как в противном случае дорога на государственную службу для него была закрыта{522}. Но П.А. Грессер оставил прошение без последствий. В январе 1891 года Мечислав Николаевич вновь попросил градоначальника сжалиться. На этот раз Грессер смягчился, и 24 января 1891 года был опубликован приказ о том, что бывший полицейский надзиратель СПбСП Кунцевич считается уволенным по прошению. И сразу же П.С. Вощинин принял его на службу вольнонаемным агентом — видимо, за год службы в Сыскной Кунцевич смог проявить себя хорошим сыщиком. А 5 ноября 1891 года всё тот же Вощинин написал рапорт на имя Грессера, в котором, отзываясь о Кунцевиче как о человеке "трезвого поведения, отличающемся примерным исполнением своих обязанностей", попросил вновь определить его на должность полицейского надзирателя. Градоначальник согласился, и 10 декабря 1891 года Кунцевича опять приняли на коронную службу{523}. Этот урок пошел ему впрок, и с тех пор он не получил ни одного взыскания. 8 августа 1893 года Мечислав Николаевич вышел в отставку по домашним обстоятельствам, однако 19 января 1895 года вернулся на службу. В 1896 году он был произведен в первый классный чин и далее получал их без задержек, закончив службу коллежским советником. Приказом градоначальника от 12 июля 1899 года раньше срока "за отлично усердную службу и хорошее поведение" Кунцевича перевели в надзиратели первого разряда. В конце того же года (уже при М.Ф. Чулицком) заболел чиновник для поручений В.К. Викторов, и приказом градоначальника от 24 ноября 1899 года Мечислава Николаевича назначили исполнять его обязанности, а 30 января 1900 года утвердили в этой должности{524}. Кунцевич сразу стал получать почти в два раза больше жалованья, что позволило ему снять отдельную квартиру в доходном доме по Гороховой ул., 11, и установить там телефонный аппарат (№ 31–44){525}, что по тем временам было роскошью. В этой квартире Кунцевич прожил до Октябрьского переворота 1917 года. 28 мая 1903 года новый начальник Сыскной В.Г. Филиппов назначил Кунцевича заведовать 1-м (центральным) отделением города. Мечислав Николаевич трудился на совесть, о чем свидетельствуют награды, однако напряженная служба стала сказываться на его здоровье. На нервной почве он в 1902 году заболел ревматизмом и вынужден был пройти курс грязелечения, а в августе 1905 года доктор выписал ему свидетельство о том, что он вследствие переутомления страдает неврастенией, сопровождающейся головокружениями, головными болями, бессонницей, перебоями сердца. Дело № 37. Убийство актрисы Лебедевой-Марсельской "13 февраля 1907 г., в г. Санкт-Петербурге, около 7 ч. вечера тит. сов. Владимир Семёнов приехал на квартиру своей сожительницы — шансонетной певицы Т.А. Лебедевой, по сцене Марсельской, жившей в д. № 22 по Надеждинской[222] улице. Несмотря на поданные звонки, входной двери никто не отпирал. Это обстоятельство показалось Семёнову подозрительным, так как, заходя к Лебедевой, накануне и в этот же день несколькими часами раньше, он также не мог дозвониться. Ввиду этого, по настоянию Семёнова, входная дверь была открыта при помощи слесаря, причём, войдя в квартиру, Семёнов обнаружил в первой комнате, направо от передней, на полу уже похолодевший труп Лебедевой, с лицом, залитым кровью, и с явными признаками насильственной смерти. В квартире царил полный беспорядок: все вещи покойной были перерыты и разбросаны. В передней, около той двери, которая ведёт в комнату, где лежала убитая Лебедева, были найдены на полу клок женских волос и три головные шпильки, а на стоявшем тут же столе, в числе других вещей, лежала шляпа Лебедевой, — видимо, сорванная у последней с головы, так как между булавок, прикреплявших шляпу к причёске, был замечен клок таких же волос. У этой двери оказался вырванным один из пробоев, на которых висел запиравший ее замок, причём последний исчез и в квартире не был вовсе найден. Судя по верхней одежде и даже калошам, надетым на покойной Лебедевой, она была убита в момент возвращения домой с улицы. Вблизи трупа было найдено и орудие преступления — утюг со сгустками запекшейся на нём крови и прилипшими к нему длинными женскими волосами. При осмотре и проверке всего имущества покойной удалось установить, при содействии её сожителя Семёнова, что в вещах Лебедевой недостаёт бриллиантовой брошки в виде бабочки, стоившей свыше 300 рублей, также золотых часов, подаренных Лебедевой Семеновым незадолго до происшествия, нескольких платьев, белья, дорожной плетёной корзины и некоторых других вещей. Кроме того, на окне спальни были найдены: квитанция конторы "Посредник" для найма прислуги и квитанция магазина Я. Абовича на проданные 11 января 1907 года дамские золотые часы за № 43112. На дознании выяснилось, что в последний раз покойную Лебедеву видели 12 февраля 1907 г., около З ч. дня, когда она, вызвав старшего дворника Баженова, между прочим, сказала ему, что отпускает прислугу, поступившую к ней всего за несколько дней тому назад, причём вскоре после этого, приблизительно около пяти часов дня, эта прислуга и уехала со двора на извозчике. Присутствовавший при отъезде этой женщины подручный дворник Чикилин хотел было помочь ей вынести её вещи, но она отказалась от его услуг и сама вынесла довольно большую плетёную корзину с вещами и узел с тюфяком и, сев на извозчика, приветливо попрощалась с дворниками. Ввиду этих данных подозрение в совершении убийства сразу же пало на упомянутую прислугу, скрывшуюся неизвестно куда, причём первоначально не было известно её имя и фамилия: прислуга эта жила без прописки и никому не предъявляла своего паспорта. От сожителя Лебедевой удалось узнать, что прислугу звали не то Машей, не то Сашей. Кроме того, дворники дома указали, что, несмотря на короткое время пребывания этой прислуги в их доме, с последней сошёлся и даже вступил в связь денщик Егор Черных, живший со своим барином в том же доме. Опрошенный в сыскной полиции, Егор Черных сообщил, что прислугу Лебедевой звали Александрой Николаевной, но что своей фамилии она ему не называла. По словам Черных, Александра Николаевна рассказывала ему, что до этого места она жила у двоюродного брата за Нарвской заставой, но имени и адреса не говорила, и, кроме того, передавала, что жила за Невской заставой у хозяйки, также не указав при этом адреса последней. Тот же Черных сообщил, что последний раз видел Александру Николаевну 12 февраля, когда в 10 ч. утра ему удалось пригласить её к себе в комнату, где он имел с нею половое сношение. По описанию Черных и дворников Баженова и Чикилина, приметы исчезнувшей прислуги-убийцы были следующие: рост средний, лета 25–28, телосложение довольно полное, волосы тёмные, пышные спереди, лицо мрачное и в угрях, глаза серые и смотрят исподлобья. На основании этих примет убийцы, а также тех вещественных доказательств, которые были найдены в квартире убитой, чинам сыскной полиции пришлось приступить к розыску преступницы. Ввиду предположения, что покойная Лебедева наняла свою последнюю прислугу в какой-либо конторе, были проверены до 15 контор для найма прислуги, и, прежде всего, была опрошена содержательница конторы "Посредник" Перновская[223] мещ[анка] Любовь Пульс. Последняя сперва отозвалась полным незнанием но делу, заявив, что в списках нанимателей у неё Лебедева не значится, а затем, когда г-же Пульс была предъявлена найденная на квартире Лебедевой квитанция конторы "Посредник", то она вспомнила, что 26 января текущего года покойная Лебедева наняла в её конторе прислугу, которую за негодностью должна была уволить на другой же день, вследствие чего она и приходила высказать по этому поводу своё неудовольствие, но больше уже для найма новой прислуги Лебедева к ней в контору не приходила. Тем не менее, несмотря на эти слова г-жи Пульс, были просмотрены все книги её конторы, и из той книги, куда заносились все прислуги, желающие получить места, были выписаны подходящие по летам 50 прислуг, причём среди них всего три оказались с именем Александры, но ни одной не было с отчеством "Николаевны". Из числа этих трёх Александр — наиболее подходящей по приметам к убийце оказалась кр-ка Вологодской губ., Сольвычегодского уезда, Никольской вол., деревни Иванинской, Александра Ивановна Шаньгина, жившая ранее за Нарвской заставой по Петергофскому шоссе в д. № 2. Это обстоятельство, совпавшее с показанием денщика Егора Черных, побудило чинов сыскной полиции принять меры к розыску означенной Шаньгиной и дало основание заподозрить её в причастности к убийству артистки Лебедевой-Марсельской. Как выяснилось, Шаньгина была прописана лишь с 14 февраля в д. 32 на Съезжинской улице, куда прибыла 12 февраля в 6 ч. вечера, заняв угол в квартире полотёра Архипова. 17-го февраля трое агентов СПб. сыскной полиции вместе с дворником дома № 22 по Надеждинской улице Чикилиным прибыли к дому № 32 по Съезжинской улице и через швейцара вызвали Шаньгину под предлогом проверки больничного сбора. При этом агенты сыскной полиции расположились на нижней площадке парадной лестницы, а дворник Чикилин был поставлен за вешалкой таким образом, что он был незаметен для входящего на лестницу, а между тем сам он мог видеть каждого входящего на лестницу с улицы. Кроме того, было условлено, что если Чикилин узнает прислугу покойной Лебедевой, то подаст знак кивком головы. Вскоре же швейцар привёл Шаньгину, которую агенты сыскной полиции стали опрашивать, откуда она приехала и где раньше жила. Дворник Чикилин сразу же узнал бывшую прислугу убитой Лебедевой и подал условный знак. Шаньгина была окружена агентами сыскной полиции, и к ней же подошёл дворник Чикилин. Увидев последнего, Шаньгина сильно побледнела и изменилась в лице, стала путаться в объяснениях и утверждала, что на Надеждинской улице не жила и дворника Чикилина вовсе не знает. Затем Шаньгиной было предложено отправиться в сопровождении чинов полиции и дворника Чикилина в тот флигель, где она снимала угол. Здесь дворник Чикилин сразу же заметил ту дорожную корзину, с которой Шаньгина уезжала с Надеждинской улицы, а также одеяло Лебедевой, лежавшее на кровати, о чём и сообщил агентам полиции. Услышав это, Шаньгина опустилась на стул и зарыдала. После того как ей дали воды, она успокоилась, а затем созналась, что является убийцей артистки Лебедевой. Вслед за тем Шаньгина вместе с привезёнными ею вещами была препровождена в особой карете в сыскное отделение, где, будучи предъявлена тит. сов. Семёнову и дворникам дома № 22 на Надеждинской улице, была опознана ими за прислугу покойной Лебедевой. Среди вещей Шаньгиной были найдены дамские золотые часы за № 43112 и несколько платьев, принадлежавших покойной артистке Т.А. Лебедевой-Марсельской. После этого Шаньгина, будучи связана неопровержимыми доказательствами её виновности, тут же передала подробности убийства, рассказав следующее: К г-же Лебедевой она поступила в четверг, 8-го февраля, из конторы "Посредник", где Лебедева лично наняла её. Через четыре дня — в понедельник 12 февраля, Лебедева объявила ей, что отказывает ей. Когда Лебедева ушла из квартиры, то у неё [Шаньгиной], не имевшей ни копейки денег, явилась мысль обокрасть Лебедеву. Для этого она взломала взятым у денщика Черных молотком пробой у двери, ведущей в комнаты Лебедевой и всегда запиравшейся ею при уходе на висячий замок. Затем она принялась искать денег в вещах Лебедевой, но нашла лишь два серебряных рубля. Приблизительно через час после ухода Лебедевой у входной двери раздался звонок, и тогда она, Шаньгина, вставив вырванный пробой в дверь на прежнее место, пошла открывать дверь и увидела вернувшуюся хозяйку. Будучи уверена, что совершенное ею преступление немедленно обнаружится, она тогда же решила убить Лебедеву, помешавшую ей совершить задуманную кражу, и в тот момент, когда Лебедева стала открывать висячий замок своей двери, она, Шаньгина, подойдя к Лебедевой сзади, ударила её утюгом по голове. Лебедева, вскрикнув, повалилась на пол, но так как она продолжала шевелиться, то Шаньгина нанесла ей еще несколько ударов утюгом по голове, после чего Лебедева осталась уже недвижима. Затем, чтобы преступление осталось возможно дольше необнаруженным, Шаньгина перетащила за ноги труп убитой в соседнюю комнату и замыла кровь на полу в передней. Наконец, забрав из вещей покойной Лебедевой то, что попалось под руку, она уложила всё в корзину Лебедевой и, заперев квартиру на ключ, уехала на нанятом ею извозчике к своей землячке на Съезжинскую улицу. Никто из дворников не только не заподозрил её в чём-либо, но даже не поинтересовался узнать, куда она уезжает. На другой день после переезда на Съезжинскую улицу она, Шаньгина, отправилась в 10 ч. утра в контору для найма прислуг "Посредник", где беспрепятственно получила свой паспорт, причём ей было предложено также взять место к господам в Гатчино, но она отказалась от этого места. На основании всего изложенного к Александре Шаньгиной, 21 года, было предъявлено обвинение в убийстве артистки Лебедевой-Марсельской с целью её ограбления. На суде Шаньгина также признала себя виновной, но отказалась давать какие бы то ни было объяснения и всё время сидела молча с каким-то диким выражением лица, глядя исподлобья на своих судей. На основании вердикта присяжных заседателей, давших Шаньгиной лишь снисхождение, подсудимая была приговорена С.-Петербургским окружным судом к лишению всех прав состояния и к ссылке в каторжные работы на десять лет. На этот приговор Шаньгина принесла в Правительствующий Сенат кассационную жалобу, но последняя, как заключавшая в себе ссылку на никем не возбуждавшийся на суде вопрос о ненормальности умственных способностей подсудимой, была оставлена Правительствующим Сенатом без последствий"{526}. 7 апреля 1907 года прокурор СПб. Окружного суда написал представление на имя градоначальника, в котором похвалил чиновника для поручений СПбСП М.Н. Кунцевича ("виновная в этом преступлении была открыта и изобличена благодаря энергичным и умелым розыскам чиновника СПбСП Кунцевича и полицейского надзирателя Иванова"{527}, раскрывших убийство с корыстной целью Татьяны Лебедевой, совершенное крестьянкой Александрой Шаньгиной). 13 апреля градоначальник Даниил Васильевич Драчевский за это объявил Кунцевичу и Иванову благодарность{528}. Мечислав Николаевич был женат дважды. 31 июля 1898 года он сочетался браком с дочерью крестьянина Тверской губернии девицей Александрой Павловной Лебедевой. Но их отношения не сложились, 18 февраля 1906 года Духовная консистория выдала свидетельство о том, что брак расторгнут из-за прелюбодеяния супруги с разрешением Кунцевичу вступить в новый брак{529}. 7 июня 1913 года он обвенчался в Адмиралтейском соборе с Татьяной Федоровной Исаковой, с которой прожил до конца жизни. Летом 1908 года, расследуя кражу бриллиантов и золотых украшений из магазина Владимира Гордона, Кунцевич совершил целое путешествие — Ростов-на-Дону, Одесса, Константинополь. И вернулся с пойманными ворами и разысканными драгоценностями. Дело широко освещалось в печати, Кунцевич стал знаменитым. Однако зимой следующего года он лишь чудом избежал увольнения и тюрьмы. "Из достоверных источников вашему корреспонденту удалось узнать подробности о привлечении к суду за взяточничество целого ряда чинов петербургской полиции. Дознание было произведено по личному распоряжению министра внутренних дел П.А. Столыпина членом совета министра д. с. с. Зайончковским бывшим попечителем оренбургского учебного округа, вследствие доносов и жалоб целого ряда клубных антрепренёров. Дознанием установлена виновность управляющего канцелярией петербургского градоначальника статского советника [Александра Николаевича] Никифорова, чиновника особых поручений [Амвросия Иосифовича] Калиша, приставов [Александра Петровича] Келлермана, Блахова, [Густава Апполинариевича] Шебеко, [Роберта Онуфриевича] Ощевского-Круглика и [Николая Никаноровича] Никитина, 8-ми помощников приставов и чиновника особых поручений при сыскной полиции Кунцевича, прославившегося благодаря розыску брильянтов Гордона и арестами Славского и др. Клубные антрепренёры указывали, что означенные лица брали с них крупные взятки за допущение азартных игр"{530}. Поводом для проведения проверки в отношении Кунцевича послужило заявление купца Ведерникова — антрепренёра Клуба любителей велосипедной езды. Ведерников указал, что начиная с 1907 года Мечислав Николаевич ежемесячно получал от него по 200 рублей за то, что предупреждал о внезапных ревизиях клуба. Весной 1909 года М.Н. Кунцевич, видимо, из-за шаткости своего положения в Сыскной после расследования комиссии под руководством Николая Чеславовича Зайончковского (1859–1920) попытался перейти чиновником для поручений в Дворцовую полицию. Её начальник полковник Б.А. Герарди даже наложил на его прошение резолюцию "Зачислить на 1-ую вакансию"{531}, однако пока Кунцевич её ожидал, случилось убийство в Лештуковом переулке (подробнее Ошибка: источник перекрёстной ссылки не найден). После раскрытия этого убийства об изгнании Кунцевича из Сыскной не могло быть и речи. Мечислав Николаевич был представлен к награждению орденом св. Станислава 2-й степени, через орден св. Анны 3-й степени[224], за выдающиеся отличия — арест вооружённого преступника с риском для жизни. И хотя против награждения протестовал делопроизводитель 8-го (уголовно-сыскного) делопроизводства Департамента полиции В.И. Лебедев, который выяснил, что Кунцевич не только лично не задерживал Гилевича, но и вообще отсутствовал в момент задержания в банке, представление было удовлетворено и Высочайшим приказом от 6 мая 1910 года орден был пожалован. "Заведуя в сыскной полиции центральным районом столицы, г. Кунцевич принимал участие в расследовании почти всех выдающихся уголовных преступлений… Бывали случаи, и нередко, когда к начальнику сыскной полиции поступали из провинции телеграммы с просьбой командировать именно Кунцевича для раскрытия какого-либо крупного преступления… Ему же поручались все заграничные командировки, так что в каждом из западных государств г. Кунцевич побывал десятки раз…" (из характеристики Кунцевича, написанной В.Г. Филипповым в 1917 году){532}. После перевода К.П. Маршалка в Москву прокурор Петроградской судебной палаты рекомендовал на его место начальника Рижского сыскного отделения Ивана Эмериковича Грегуса. После того как его кандидатура была отвергнута Ошибка: источник перекрёстной ссылки не найден, помощником начальника Петроградской сыскной полиции был назначен Кунцевич. Мечислав Николаевич давно уже был там "первым среди равных" чиновником для поручений. Ещё со времен Кошко он замещал должность Аркадия Францевича в случае его болезни или отпуска. А в тех случаях, когда Кошко, а потом Маршалк, исполняли обязанности Филиппова, Кунцевич трудился за них.