– Нет, Кать, я не в офисе, я как раз на выезде. Сегодня совещание назначили, я сразу сюда поехала, а то в жизни бы не добралась!.. Да все нормально, как обычно, времени только много потеряли, но на совещаниях всегда так!.. …Возьму порцию сосисок. Нет, нет, сарделек!.. Сейчас мужик брал, там целых две сардельки!.. И еще горошек и половинка яйца вкрутую, политая майонезом. Еще возьму кофе с молоком и пепси-колу. И, наверное, «наполеон». Или лучше пирожное «картошка»? Да, возьму две «картошки», они в этом буфете сногсшибательные!.. …Или лучше сосисок? Что ближе к ЗОЖу, сосиски или сардельки?.. Да ладно!.. ЗОЖ сегодня отдыхает. Сегодня время сарделек! И еще возьму, пожалуй, бутерброд с копченой колбасой. Очень симпатичные бутерброды. Рассматривая еду, Тонечка все продолжала нести какую-то ахинею в молчащий телефон, очередь двигалась небыстро, и вдруг ни с того ни с сего телефон зазвонил – прямо ей в барабанную перепонку!.. – Мам, это я, – мрачно сказала дочь. – Я уехала на пробы. Когда буду, не знаю. – Настя, ты только телефон не выключай, – попросила Тонечка умоляюще. – Мать, ты че? Совсем? Это же пробы! Про-бы!.. А если телефон зазвонит, когда меня будут снимать?! Тонечка вздохнула. …Вот бедолага. Ее единственная, горячо любимая дочь – бедолага и дурачишка. Кто там будет ее снимать? Что за пробы?.. Набрав еды, Тонечка ушла в самый угол – хорошо, что место освободилось, – стряхнула с пластикового стола крошки, расставила все так, чтоб было красиво, полюбовалась, оглянулась воровато, словно подруги по ЗОЖу и тренажерному залу могли сию минуту вбежать в буфет, чтобы осудить ее и отнять еду, и вцепилась зубами в сардельку. Сарделька брызнула соком, обожгла небо, и это было такое наслаждение!.. Ах, какое это было наслаждение – откусывать от сардельки большие куски, торопливо жевать, обжигаться, утирать рот дохлой салфеточкой, запивать пепси-колой, вздыхать от счастья и предвкушать еще бутерброд, кофе и пирожное «картошка» – два!.. – Можно к вам? Мест нет совсем. Тонечка с сарделькой в зубах согласно закивала, потом подняла глаза и… …Елки-палки, лес густой, ехал Ваня холостой… – Приятного аппетита. – А-и-о, – промычала Тонечка с набитым ртом. …Лучше бы в этот буфет явились разом все ее подруги по ЗОЖу и йоге. И осудили бы ее! И заклеймили! И отняли бы бутерброд с сырокопченой колбасой и пирожное «картошка». Два. – Что это вы едите? – спросил присоединившийся с подозрением. – Теперь никто не ест и не пьет!.. – Ну как?.. – промямлила Тонечка и оглянулась по сторонам. Перейти действительно некуда, все занято. – Хочется есть, вот и ем. – А я, видите, пью! – он выставил на стол полный до краев стакан. Тонечка была уверена, что в стакане чай, – так много налито! – и только когда из стакана выплеснулось на стол, поняла: нет, не чай, виски. – Помянем? – предложил сосед и вытянул из кармана неровно обломанную шоколадку в изжеванной фольге. – Помянем Светку, несчастную мою девулю! Одним махом он влил в себя примерно половину стакана. Тонечка смотрела на него. Есть ей расхотелось. Звали его Василий Филиппов, творческий псевдоним Ваня Сусанин. Он был режиссером, лет двадцать назад довольно модным, снимал мрачное кино, экспериментировал со светом и звуком – черно-белая пленка «с зерном», весь фильм под игру на расческе. О нем много говорили и писали, он «подавал надежды», на фестивале в Квебеке получил приз. Потом куда-то пропал на несколько лет, вроде бы стал дауншифтером и собирал ракушку на кромке прибоя в Гоа, а потом появился вновь. Взял псевдоним Сусанин Ваня и принялся снимать «молодежные комедии». Комедии никуда не годились – на Тонечкин вкус. Иногда у него брали интервью, он говорил, что задача его поколения не отставать от молодых, а опережать их. В каких именно направлениях Василий собирается опередить молодых, оставалось неясным. – Убили Светку, – сказал режиссер и всхлипнул. – Девочку мою. Завистники и враги. И ты понимаешь, – тут он схватил Тонечку за запястье, ее рука описала в воздухе полукруг, кусок сардельки свалился с вилки и закатился под соседний стол, – они ведь меня убили! В меня стреляли и попали! Наповал!.. – Разве в Свету Дольчикову стреляли? – дергая руку, чтобы освободиться, тихо спросила Тонечка. – По-моему, все не так было… – Да что ты знаешь?! – загремел Василий. С соседних столиков на них оглянулись и из-за стойки выглянула буфетчица. – Убили нас обоих! Ее и меня!.. Какая у нас была любовь! Такой сейчас не бывает! А у нас была! Василий всхлипнул, глаза его налились слезами. Он допил виски, упал головой в локоть, плечи у него затряслись. – Прошу прощения, Антонина Федоровна, можно вас на минуточку?.. Тонечка подскочила на пластмассовом стуле, словно буфетчица по неловкости плеснула на нее кипятку!.. Телевизионный царь и бог, продюсер всех времен и народов Александр Герман, у которого только что «совещались» десятка два сценаристов, и Тонечка в их числе, протягивал ей руку, словно они были давно и хорошо знакомы, лицо любезное. За его плечом мыкался официант, Тонечка знать не знала, что в этом буфете существуют официанты. – Я хотел с вами кое-что дообсудить, – продолжал продюсер Герман даже более чем любезно. – Вы разрешите?.. Тонечка закивала. – Вася, – обратился Герман к рыдающему режиссеру, – мы отойдем, с твоего разрешения?.. – Выпей со мной, Саша! – попросил режиссер, подняв залитое слезами, мятое лицо. – Выпей за Светку, а?.. Хорошая же была девчонка! – Вот это все ваше? – негромко спросил продюсер у Тонечки и, повернувшись к официанту, произнес: – Забирайте! Василию Павловичу больше не наливайте. Я сейчас позвоню в свою приемную, чтоб его домой отвезли. Вася! Вась! – Сашка, какая девочка была! И ее убили! Злодеи, уроды! Любовь убили!.. И меня убьют!.. – Вася, езжай домой. Сейчас за тобой зайдут, и ты давай двигай потихонечку. – Давай выпьем, Сашка!.. Продюсер Герман потянул Тонечку в сторону. Они зашли за зеленую стену, состоявшую из сдвинутых вплотную фикусов и пальмочек в кадках. Здесь оказался еще один стол, о котором Тонечка тоже не подозревала, как и о существовании официантов. Стол и стулья были деревянные, настоящие. – Присаживайтесь! – продюсер Герман широким жестом указал на стул, официант проворно составил с подноса всю спасенную Тонечкину еду. – Я только позвоню, чтоб Васю домой отвезли, а то забузит, хлопот не оберемся. – И официанту: – Холодный кофе заберите, принесите горячий. И еще пепси-колы со льдом! – И в трубку: – Дина Евгеньевна! Отправьте кого-нибудь вниз, в буфет, пусть Филиппова домой отвезут. Да, здесь, и не в форме!.. И чтоб прямо до квартиры… Тонечка наблюдала. Продюсер говорил негромко и уверенно, видимо, даже не подозревая о том, что кто-то может его ослушаться или не выполнить указаний. Нужно особое умение, чтобы так говорить!.. Принесли кофе – над чашками поднимался пар, это указание выполнено, – и продюсер бросил телефон в рюкзак. У него был не портфель, а рюкзак. Должно быть, он тоже «опережал молодых». – Вы Васю извините, – сказал он, боком подсаживаясь к столу. – Пьет сильно и… не по делу. Тонечка пожала плечами. – Да ничего особенного, – промямлила она. – Мне кажется, я его другим никогда и не видела. Можно, я поем?.. Продюсер изумился и словно спохватился: – Конечно! Я, собственно, и решился подойти потому, что Вася вам есть не давал!.. …Ему на самом деле очень понравилось, как она ест! С таким восторгом и удовольствием. Нынче при еде принято жеманиться и кокетничать, как в давние времена перед кавалером, а эта просто с удовольствием ела!.. Он глотнул кофе, запил ледяной пепси-колой, быстро взглянул на соседку – она доедала сардельку, – и ему стало неловко. Да ладно, сказал себе продюсер Герман. – Я правда хотел еще раз с вами поговорить, – начал он, чтоб неловкость прошла. – Или сейчас не время? – Самое время! – возразила Тонечка и нацелилась на бутерброд. …Вот бы рассказать кому, что она обедает за фикусами в обществе самого знаменитого в России продюсера! И он еще с ней разговаривает! Но кому рассказать-то?.. Дочери нельзя. Матери бессмысленно – ее такие истории не интересуют. Тонечке в голову не приходило стесняться, «держать спину» или как-то «соответствовать»! Этот человек, сидевший напротив, настолько далек от нее, водораздел между ними настолько глубок и широк, что ей не может быть дела до того, что он о ней подумает! Да он и не думает о ней!.. – На совещании было много всего сказано, но мне важно, чтобы героиня – вот эта будущая – все же имела какой-то человеческий облик, понимаете?.. Тонечка закивала, принимаясь за бутерброд. Какая разница, что он там говорит, этот человек из параллельной вселенной?.. – Ну, чтобы у нее были недостатки, проблемы, но не киношные, а как у людей. Тонечка искоса на него взглянула. …Да неужели? Великий продюсер хочет, чтобы сценарист написал про людей так, чтобы они были похожи на людей? Вот новости!.. – Александр… – тут она напрочь забыла его отчество, позорище какое! – Называйте меня Сашей, – ни с того ни с сего брякнул продюсер. – А я вас стану называть Тонечкой. Вас редакторы так называют. Можно? Вот тут она удивилась. И посмотрела на него. И перестала жевать. – Можно, – сказала она осторожненько. …Что, вот прямо так – Саша и Тонечка?! Вот бы рассказать кому-нибудь!.. Только некому, а тем, кому можно рассказать, нельзя ничего рассказывать! Продюсер Александр Герман через пять, нет, через три минуты забудет о существовании сценариста Антонины Морозовой!