Получается, что не нужно. Забудь и поезжай по делам. Бог с ней. Тонечка перестала рыться в сумке, пожала плечами, немного подумала, склонив голову. Потом спохватилась, нашарила в кудрях темные очки и водрузила их на нос. Вздохнула и посмотрела на него. – Я правда с приветом, – извинилась она. – Это всем известно. – Раньше я не знал. – Ну да, да. Он взял ее за руку выше локтя и повел за собой. Она с готовностью пошла. Герман довел ее до своей машины, цвет которой был «как Диккенс», и распахнул дверь. – Садитесь. Тонечка залезла в салон. – Планы изменились, – сказал он, и это была чистая правда. – Мы сейчас поедем к Василию, здесь не далеко, на «Соколе». А потом вернемся на работу и поговорим. – К… какому Василию? – не поняла Тонечка. – К режиссеру Филиппову. Секретарша не может ему дозвониться, он трубку не берет, а я не могу найти родителей Светы Дольчиковой. – Вы думаете, он знает ее родителей? – Ну, кто-то должен знать, – заметил Герман с некоторым раздражением. Впереди неслось многополосное Ленинградское шоссе. Они влились в поток. Поток подхватил их и понес. – Если он не знает, нужно бывшего мужа искать. А мне проще с Василием! Он меня слушается. – Вас все слушаются, – пробормотала Тонечка. В квартиру режиссера Василия Филиппова – псевдоним Ваня Сусанин – они ломились довольно долго. И безуспешно. – Никого нет, – в конце концов сказала Тонечка. И вдруг зачастила: – Послушайте, а если его убили? Помните, он говорил, что его могут убить! – Что вы несете! – Нет, правда! Нужно в отделение позвонить. Или тому нашему майору, у меня телефон есть! А давно Василий к телефону не подходит? – Все утро ему секретарша безрезультатно звонила… – Может, соседей спросить? Вдруг они знают, где он? – Это вы из сценария сейчас шпарите? В какой московской многоэтажке соседи знают соседей?! – По-всякому бывает. – Не бывает. – Тогда я звоню майору. В эту минуту в железной двери заскрежетало, дрогнуло, и она распахнулась. Василий Филиппов стоял на пороге, ухватившись неверной рукой за косяк. Он был то ли в лоскуты пьян, то ли «под кайфом», ноги держали его плохо. – Че надо? – с трудом выговорил он, повернулся, чуть не упал и ушел в квартиру. Герман от души выматерился и вошел следом. – Ты кто? – спросил Василий Германа. – Ты чего привез? Выпить? Тонечка огляделась. Квартира была большая, новая, следовательно, неуютная и вся словно запакощенная, зашарканная. Светлые деревянные полы в черных длинных полосах, добротные двери захватаны, в коричневых пятнах, медная ручка болтается на одном винте. Картины – неумелые изображения треугольников и квадратов – в пыльных рамах. Задернутые шторы провисали через неравные промежутки, как видно, крючки оборвались. Василий Филиппов повалился на диван с засаленной подушкой. Сам он тоже выглядел помятым и засаленным – во вчерашнем деловом костюме, под который была надета спортивная кофтенка на «молнии», а сверх кофтенки привязан галстук. – Вась, у тебя есть адрес Светкиных родителей? – будничным тоном спросил Герман. – Или телефон, все равно? Василий дрыгнул ногами, подтаскивая их к груди. – Вась, очнись. Тот разлепил глаза. – Ты кто? – А ты кто? – разозлился Герман. – Подождите, так нельзя, – вмешалась Тонечка. – Он же пьяный! С пьяными аккуратно надо. Она присела перед диваном на корточки и спросила тихонько, сочувственно: – Вася, плохо тебе? Василий закивал, не открывая глаз. – Водички дать? На журнальном столике перед диваном стояли ополовиненная бутылка вина, какой-то трудноопределимый коньяк, на самом донышке, «Мартини», примерно треть, остатки водки и какого-то ликера. – Ты из всех сразу бодяжишь? – спросил Герман, морщась. – Коктейль, – собравшись с силами, изрек режиссер. – Умру сейчас. – Если пока не помер, значит, еще продержишься. – Уйди отсюда! Я тебя не звал! Я Светку звал, а она не идет, зараза! Они все меня бросили, все! Жена бросила! Катька бросила! Людка тоже, Светка! До этого Леночка еще! А я умираю! – Нужно воды, аспирина и «Скорую», наверное, – решила Тонечка. – Мы сами не справимся. Если он все время пил «ерш»! – Слова всякие она знает, – пробормотал Герман. Он чувствовал брезгливость от того, что она так хорошо разбирается в алкоголиках. – Вася, где твой телефон? – Нету. – Где он, Вася? – Хрен знает! Выбросил! – Зачем? Василий заплакал. – Звонит то и дело. Я боюсь. Светку убили, ко мне подбираются. Тонечка зачем-то полезла в холодильник. Краем глаза Герман следил за ней. – Вася, где Светины родители живут? Соберись, ну!.. Тонечка вернулась с бутылкой воды, стаканом и полотенцем. Из бутылки она намочила полотенце, пристроила Василию на голову, налила воды в стакан и стала совать ко рту страдающего. – Попей, попей, – приговаривала она, – полегчает, точно тебе говорю. Василий крутил головой, морщился и мычал. Вода текла по щетинистой шее, проливалась на пиджак и олимпийку. – Я ей все отдал, – вдруг выкрикнул он, отталкивая Тонечкину руку. Вода из стакана широко плеснула, попала Герману на джинсы. – Все, что у меня было, все мое богатство! У меня же оно было, богатство! И я ей отдал! А ее убили! И я… умираю!.. – Саш, давайте правда «Скорую» вызовем?.. Герман полез в карман за телефоном. – У нее вся жизнь была в этих часиках, – продолжал бормотать Василий. Желтое лицо его покрылось потом. – Так она говорила. А мне передали, они пропали, и жизнь пропала, и моя пропала тоже. – Чья жизнь? В каких часиках, Вася? Так Света говорила, да? Про свои часы? Василий стал закатывать глаза. Тонечка быстро оглянулась на Германа, вид у нее был испуганный. – Песчаный проезд, дом тринадцать, квартира сто, – говорил тот в телефон. – Похоже на сердечный приступ. Лет сорок, точно не знаю. Василий Филиппов. Мой телефон?.. – Найди, – прохрипел Василий. – Она умерла, но ты найди. Хорошая девочка… жалко…