– Я не знал про часы-то, – сказал он, и вода полилась на старый темный паркет. Он спохватился и сунул носик лейки в цветок. – Светка этими часами всю плешь проела! Какие они необыкновенные, от бабушек-прабабушек, щуров и пращуров остались! – Ты знаком с Дольчиковой?! – Ясный хобот, – сказал парень. – Она старше меня всего лет на пять, мы вместе сто раз в спектаклях выходили! В сцене «Появляются лучники, стражники с алебардами и служанки». – Ты что, артист?! – поразилась Настя, а Даня засмеялся. – Артист погорелого театра, – согласился Аллилуев. – Нет, ну правда! – Если правда, то не артист, какой из меня артист. – Он приткнул лейку за шкаф, оперся обеими руками о стол, перегнулся к Насте и заглянул ей в лицо. – Мой романтический ореол померк в ваших глазах, прекрасная сильфида?.. Настя моргнула. – Ты здесь… учишься? – Выучился давно. Я спектакли ставлю с молодняком. Режиссер я! Меня Игорь Маркович попросил по старой памяти. Иногда на прослушиваниях сижу. Сейчас вот из лейки поливаю. – Но с Дольчиковой ты знаком? – Вот те крест, – парень размашисто перекрестился. – Выходили вместе в сцене «Вбегают крепостные, следом дворовые девки». Я крепостной, она девка. Следом. Вбегает. Даня опять засмеялся. – А ты на актерское поступала, да? – Да, – с вызовом сказала Настя. – А что? Аллилуев пожал плечами. – Да ничего. На следующий год придешь. Настя прищурилась. – Ты же сказал, что списков еще нет! Теперь засмеялся парень. – Списков-то нет, да на что мне списки, когда я слышал, как ты читаешь! Так нельзя читать, сильфида! Нужно по-другому читать! Это я тебе как режиссер говорю, точно!.. Тут вмешался Даня Липницкий и спас ее. – Ты сказал, что Дольчикова часами хвасталась, да? – Ну, она не то чтоб хвасталась… Хотя да! Хвасталась! Какая-то ее прабабка училась в Екатерининском институте, а может, в Смольном, и часы Светке от этой бабки достались. Я не знал даже, что они пропали!.. – Ты в тот день ее видел? Ну, когда все случилось? – Ясный хобот, видел! Да ее Герман привез! Я их обоих и видел. – На ней были часы, – вступила Настя. – А когда мы ее нашли, часов на ней не оказалось. – Сперли, – сказал парень. – И Светку укокошили, и часы сперли злодеи-махновцы. Слушайте, крепостные и дворовые, давайте на улицу выбираться, а? Мне бы тут запереть и домой двинуть. Сегодня еще три сцены разводить, а я цветы поливаю! Даня посмотрел на него с уважительным любопытством. – Что такое – разводить сцены? – А тебе зачем? – Аллилуев, гремя ключами, запер дверь «Посторонним В» и оглядел Даню с головы до ног. – Ты же… хм… историк, да? – Востоковед, – с удовольствием подтвердил Даня. – История Африки, суахили. А как ты догадался? Аллилуев потряс над головой ключами. – А я режиссер! Наблюдательность – мое второе имя. А твое второе имя какое? – Лень, – быстро сказал Даня. – И разгильдяйство. Аллилуев потряс ключами у него перед носом. – Над головой не могу, не достану. Прости, братан! – И повернулся к Насте: – А у тебя какое второе имя? Настя растерялась и сказала, что у нее нет второго имени. – Я так и знал, – сказал Аллилуев, и это прозвучало почему-то обидно. – Ну, нарекаю тебя красотой. Отныне твое второе имя – наша красота! И потряс у нее над головой своей дурацкой связкой. – Так зачем вам дались Светкины часы? – Мне кажется, – заговорила Настя, которой понравилось, что она «наша красота», – что ее убили из-за этих часов. – Да ну, – отмахнулся Аллилуев. – Чушь. – Почему? – Ну, ее же не на автобусной остановке убили в час ночи на трассе Кондопога – Кандалакша! А у нас в институте никто никого из-за часов убивать не станет. Из-за роли могут, легко. А часы – на фиг они кому нужны!.. Настя с Даней переглянулись. – Хотя они, конечно, приметные были, – продолжал Аллилуев. – И она над ними тряслась очень. Даже на репетициях не снимала, хотя я сто раз говорил – сними и положи! У нас Ростан, а ты в часах! Но она говорила, что они как браслетка или медальон, вполне мог такой медальон быть и у маркизы. – А ты когда в последний раз на ней их видел? Аллилуев присвистнул, придерживая перед Настей тяжелую входную дверь. – Понятия не имею! Ну, в тот день на ней они точно были! Мы даже про это поговорили. Ну, то есть я спросил, который час, а она сказала, что не знает, и я к ней прикопался, чтоб она на свои часы распрекрасные посмотрела. А она не стала смотреть. – Стойте, – вдруг сказал Даня. – Мы забыли Джессику! Настя ойкнула, а Даня бегом побежал обратно к институту. – Пардон муа, чего мы забыли? – Мою подругу Джессику, – стала объяснять Настя. – Она с нами приехала, мы ушли, а она осталась. – Джессика Кеннеди? – заинтересовался неуемный Аллилуев. – В девичестве Онассис?.. А у нее какое второе имя? Настя опять не нашлась что придумать, и тут они подбежали, Даня и Джессика. – Аллилуев, – представился Аллилуев. – А вы? – Джессика Костикова. – Как мило, – восхитился режиссер. – Ну, ваше второе имя Чухлома. – Мне не нравится, – быстро сказала Настя. – Какое такое второе имя? – не поняла Джессика. – Мне тоже не нравится, – согласился Даня. – Ну, раз никому не нравится, пусть будет роза, – решил Аллилуев. – Джессика-роза! Ну, пока, маркизы и баронеты. Двину я, пожалуй, мизансцены разводить. За меня-то никто не разведет! – Ты на метро? Или на машине? Мы тебя проводим! – заспешила Настя. – Я на быстроходной машине под названием самокат! Дивная штука. Вон он под деревцем притаранен! – Подожди, – попросила Настя, – не уезжай. Расскажи еще про Дольчикову. – А чего рассказать-то? Красавица неземная. Актриса Актрисовна. Все время в образе, а когда не в образе, то спит. В одном хорошем кино снялась, у большого режиссера. А это уже отлично, не всем так везет. Замужем была год, что ли, или два. Мы все на свадьбе у нее гуляли в Барвихе, а на полуостров Индостан, где они вторую часть свадьбы догуливали, нас уже не приглашали. – Полуостров Индоста-ан? – протянула Джессика завороженно. Она ловила каждое слово Аллилуева и не отводила от него глаз. – Я пошутил, роза моя, – сказал Аллилуев нежно. – Иносказание. Метафора. Она сначала замуж здесь выходила, в Москве, то есть в Барвихе, а потом еще раз где-то на островах, среди теплых юго-восточных морей, пальм, попугаев и макак.