Они ели бульон и разговаривали о детях. Колли лежала рядом с хозяином, наставив треугольные уши. Поговорив немного о детях, они выпили еще наливки и стали разговаривать о садоводстве. Липницкий считал, что садоводством имеет смысл заниматься вдумчиво и постоянно, и Марина с ним соглашалась. – Я все время на работе или в командировках, – рассказывал он, – конечно, есть человек, который смотрит за садом, и хорошо смотрит! Но я… как бы это сказать… – Ревнуете, – подсказала Марина. – Вот! – обрадовался Андрей Данилович. – Самое точное слово! Именно ревную! Когда у него все получается, у садовника, мне обидно, что это вырастил не я, а когда не получается, мне жалко сад. Привезли из Крыма розы, так они все погибли, представляете? Что-то мы просмотрели! – Крымские розы у нас не станут расти, – сказала Марина уверенно. – Сколько раз я пробовала, еще в молодости! Отец из Ботанического сада в Алуште и привозил, и выписывали мы! И ничего не получилось. – Я в прошлом году из Англии привез, из Оксфорда. Сорт называется «Мария Стюарт», кажется. Посадил и думаю теперь, приживется она или нет. Должно быть, я в прошлой жизни был английским садовником. Так мне нравятся у них сады, так я им завидую, англичанам! У нас культуры садов как-то вообще нет. – У нас климат другой, Андрей. – Ну, климат! Все же не за Полярным кругом живем. Дело не в климате, а в растениях. У нас растениеводства нет, исторически нет. И садовых культур нет. Ему очень нравился разговор. Как раз то, что нужно, чего хотелось!.. – Горячее пока не готово, – сказала Марина, когда доели бульон. – Когда ваш сын собирался привезти моих девиц, не знаете? Липницкий засмеялся. – По телефону сказал, что они едут. Стало быть, вот-вот. – Тогда нужно готовить. А вы можете погулять или посмотреть сад. – Тут она остановилась и сказала: – Нет, сад я вам сама потом покажу, чтоб было понятней. – Спасибо! – Он подошел к книжным полкам и вытащил из кармана очки. – Эти книги на самом деле написал ваш зять?.. Марина Тимофеевна серьезно посмотрела на него и ничего не ответила. – Можно посмотреть? – Ну, конечно. – Он умер? – Давно. – А из-за чего девочка так переживает? Марина опять посмотрела на него. – Ей кажется, мы недолюбливаем ее отца. Но это неправда. – Неправда? Она покачала головой. – Сейчас я его просто терпеть не могу, а при жизни, должно быть, ненавидела. Липницкий почесал голову, отчего сделался необыкновенно похож на своего сына. – И вот удивительно, – продолжала Марина Тимофеевна. – Все говорят, что время лечит! Что все проходит, раны заживают, обиды забываются! Почему у меня ничего не заживает и не забывается?.. Я бы и рада забыть, но не выходит ничего, я все равно помню! И помню самое ненужное, самое скверное! Как вы думаете, почему? – Может, забываются пустяковые обиды? И заживают легкие раны? – А тяжелые? – требовательно спросила Марина. – С ними нужно жить до конца? – Я не знаю, – сказал он. – Правда. Когда умерла моя жена, я был на нее очень обижен. Злился! Она умерла, а я остался с Данькой, и нужно было его растить, и я не знал, за что хвататься. Я был взрослый дядька, крепко за сорок! У нас долго не было детей, мы всякую надежду потеряли. Потом он родился, и мы так ликовали! А она взяла и заболела. И умерла. А мы остались. Марина не стала говорить, что жена его ни в чем перед ним не провинилась, что человек не сам решает, болеть ли ему, умирать ли. Она сказала: – Ужасно. – И я как-то очень быстро понял, что меня не спасут никакие общепринятые штуки – работа, ребенок, новая любовь!.. Какая, к черту, новая любовь! Я понял, меня спасет лихорадка, понимаете? – Нет, – сказала Марина. – Не понимаю. – Я стал метаться. В прямом смысле слова. Я не давал себе ни минуты на раздумья и, стало быть, на слабость. Я везде таскал за собой ребенка, по всем командировкам, именно потому, что это было очень неудобно и трудно. Мне нужно было, чтоб неудобно и трудно. Когда он подрос, мы стали носиться на корты, оттуда в бассейн, из бассейна на конюшню. Из школы он приезжал ко мне на работу, сидел в отдельной комнате и делал уроки, а я проверял между совещаниями и разной текучкой. – И все не отпускало? – спросила Марина. Она давно бросила котлеты, стояла и слушала его. И собака Черри слушала. – Нет, – отрезал Липницкий, – не отпускало. Мне кажется, я его тогда чуть не сгубил совсем. Ему было лет десять, когда я догадался перевезти к себе бабушку, мать моей жены. И она постепенно наладила нашу жизнь. Просто наладила!.. Но Данька разом все бросил – и лошадей, и бассейн, вообще все! Он сказал, что больше не может, и я не стал настаивать. В конце концов, он тут ни при чем. Он не виноват, что я таким образом… отвлекался. – И когда вам стало легче? – Не знаю, – сказал Липницкий. – По-моему, так и не стало. Мне шестьдесят три года, а я по-прежнему не могу оставаться дома один. Видите, к вам приехал!.. Излагаю вам свои проблемы! – Это нестрашно, – быстро сказала Марина. – Спасибо за чуткость. Они помолчали. Тикали часы, и собака Черри мелко и ровно дышала. – А я так надеялась, что пройдет время, и все забудется, – сказала Марина задумчиво. – Пройдет, но не забудется, Марина. Она взглянула в окно и заспешила: – Дети приехали, а у меня ничего не готово! – Я вам помогу. – Нет уж, спасибо! – Я прекрасно жарю котлеты. – Никаких сомнений! – Она засмеялась. – Вы мне лучше скажите, родители приезжей девочки нашлись? Вы им позвонили? Он покачал головой. – Мне кажется, девочка заморочила нам голову. Помощник по именам нашел номера и звонил, но отвечают совершенно другие люди с совершенно другими именами. – Господи, – проговорила Марина. – Только этого нам не хватало! Может, она и похищенную сумку выдумала? – Ба, это мы!.. Ба, ты слышишь?! Даня сказал, у наших ворот их машина!.. Ба-а!.. – Я прекрасно слышу – машина. Зайдите как следует и поздоровайтесь. Внучка влетела, швырнула в угол рюкзак, потянула носом, сказала, что котлет есть не станет, и тут увидела – сначала собаку. И мгновенно, как ребенок, просветлела лицом. – Это кто тут у нас? – Она подбежала к собаке и присела на корточки. – Ты кто? Черри немедленно подала лапу, Настя схватила и потрясла. – Ты здороваешься?! Ба, ты нашла собаку?! Она теперь наша?! Ба, мы же ее не отдадим, да?! – Добрый день, – громко сказал Даня Липницкий, заглядывая из прихожей, и страшно удивился. – Черри? Ты здесь? Черри вскочила и понеслась к нему, сбив от нетерпения Настю. Настя села на попу. – Черри, здорово, здорово, хорошая собака! Даня гладил Черри по голове, а она плясала вокруг него на задних лапах. Длинная морда улыбалась, раскидистый хвост метался из стороны в сторону. – Это что, твоя собака?! Липницкий, держа на весу книгу, посмотрел на нее поверх очков и засмеялся. – Здрасте, – оглянувшись на него, выговорила Настя. Данин папа ее не слишком интересовал, собака гораздо больше!.. Тут раздался такой визг, что Липницкий уронил книгу и очки на пол, а Марина Тимофеевна ложку в кастрюлю. Настя вскочила. Даня оступился и чуть не упал. Черри залаяла.