В жизни по-другому. То есть в кино. Настя забралась в фургончик Милы, растолкала Джессику, которая посапывала на диване, и сказала, что сейчас будет съемка «с артистами», пойдем посмотрим! В комнате со столом и диваном была суета и беготня, на Настин взгляд, совершенно беспорядочная. Субтильная, словно тающая в воздухе девушка в легком платьице стояла в центре – единственная неподвижная. Вокруг нее хлопотали Лена и девица с кисточками и коробочками в руках. Девица то приближалась, то отступала, смотрела так и эдак, поправляла субтильной прическу. На диване сидел молодой человек и читал текст, шевелил губами. – Это что? – потрясенным шепотом спросила Джессика у Насти за спиной. – Это Кондрат Майданов, что ли?! На-асть! – Ну да. – Он та-акой маленький?! – Как маленький? – Ну, плюгавенький! Смотри, от горшка два вершка! Я думала, он высокий! – С дороги! – гаркнул на них мужик с алюминиевым чайником в руках. – Брысь! – Идите туда, – приказала Эмма Львовна, оглянувшись. – Туда, туда, где мониторы! Здесь нельзя. – Насть, почему Майданов такой маленький?! Он же всегда красавцев играет!.. На этот раз перед мониторами народу было значительно меньше. Аллилуев сидел перед центральным, смотрел не отрываясь, рацию держал у подбородка. – Ой, привет! – обрадовалась Джессика. – Я тебя и не видала! Ты давно приехал?! Аллилуев даже не оглянулся. – Все, хорош поправлять, уже нормально, – сказал он в рацию. – Проходим без камеры, как репетировали. Пробуем. Все из кадра! Тишина на площадке! – Тишина на площадке! – закричали в соседней комнате тоже. Как-то в одну секунду на экране монитора никого не осталось, кроме стоящей девушки и сидящего на диване парня. – Начали! – скомандовал Аллилуев. Настя непонятно отчего вся покрылась «гусиной кожей». Те двое после крохотной паузы стали говорить и двигаться. Девушка обошла вокруг стола, выдвинула стул с гнутой спинкой и уселась. Парень смотрел в сторону окна, хотя там не было никакого окна, а был человек со щитом из белого пенопласта. Она: Я так долго ехала, вы, оказывается, теперь здесь живете! Он: Уже давно. Она: Мне сказали в редакции, что интервью вы не даете. Он (язвительно): Уже давно. Она: И мне не дадите? Он: Не дам! Она: Я хороший журналист! Правда! И напишу хорошо! Вы не понимаете! Сейчас так мало интервью с писателями! Вот с такими, как вы, настоящими. Он: С чего вы взяли, что я настоящий писатель? Она: Как это? Он: Так это! Пауза. Девушка и парень смотрят друг на друга. Никто не двигается. Аллилуев в рацию: – Стоп! Решительно вылез из-за стола и через секунду появился на мониторе. – Значит, все нормально, – заговорил он, – нужно только немного усилить. Леночка, ты не просто просишь, ты немного ноешь, да? У тебя задание на спор – получить интервью у типа, который интервью не дает. Кондрат, а ты, наоборот, чуть поспокойней. Ты точно знаешь, что никакого интервью не будет, барышня тебя не интересует. – Да, – сказал парень. – Все, снимаем. Кадр моментально заполнился людьми, которые пометались и исчезли. Выскочила Мила с полосатой «хлопушкой». – Мотор идет! – «Странная история с призраком», сцена тридцать четыре, дубль один! – скороговоркой выпалила она и хлопнула перед камерой. Девушка обошла вокруг стола, вытащила стул с гнутой спинкой и уселась. Она: Я так долго ехала, вы, оказывается, теперь здесь живете! Он: Уже давно. Она: Мне сказали в редакции, что интервью вы не даете. Он (язвительно): Уже давно. Настя, не отрываясь, смотрела в мониторы и в затылки сидящих перед ними людей. Джессика сопела рядом. Было очень страшно. Те двое договорили до конца, и Аллилуев сказал в рацию: – Стоп, моторы. Это было. Сразу еще дубль, технический. И все сначала!.. – Вот это да, – то ли с восхищением, то ли с ужасом прошептала Джессика на ухо Насте. – Вот это работа!.. Потом переставляли камеры и снимали отдельно героя и отдельно героиню. Потом Аллилуев объявил, что следующей будет сниматься сцена тридцать восемь. «Перекостюма» нет. – Чего нет? – спросила Джессика у Насти. – Перекостюма, – пояснила на ходу Эмма Львовна, выбиравшаяся из-за монитора. – Это значит, герои не переодеваются. Джессика покатилась со смеху. Аллилуев на нее оглянулся. – Роза! – сказал он. – Привет. Как сама? И, не дожидаясь ответа, принялся распоряжаться. Так продолжалось до обеда. Настя совершенно изнемогла от переживаний. Джессике быстро все надоело, и она ушла в вагончик, успев еще посокрушаться, что Кондрат Майданов «не такой, как в кино». Обед раздавали под тем самым навесом, где утром были свалены мешки и коробки. Там организовали нечто вроде полевой кухни. На столах стопками стояли миски и кучами лежали ложки. К кухне моментально выстроилась очередь. – А ты что думала? – спросила у Насти веселая Мила. – Что нас в ресторан повезут? Настя сказала, что она ничего такого не думала, а просто странно. Полевая кухня с трубой, как на военных учениях или в походе! – Да это еще вариант люкс, – сказала Мила. – Бери ложку и миску, а то сейчас все разберут! Это потому, что есть где ее поставить, кухню. А когда в центре города снимаем или в доме, никакой тебе кухни. Привозят «кинокорм», еду в пластиковых коробках и чай из термоса, вот тебе и весь обед. Пойдем вон там сядем, где не дует. Настя с миской – в миске гречка с мясом и подливой – пробралась за Милой в самый угол. Вокруг сидели, жевали, хохотали, перекликались, гремели ложками и мисками «настоящие счастливые люди». Те, кто делает искусство. Те, кто снимает кино. – А где режиссер? – Вон он, с оператором, видишь? Артисты отдельно обедают, но тоже не всегда. Сейчас холодно, им обед в гримвагены отнесли. Гречневая каша с мясом оказалась так вкусна, что Настя моментально все съела и оглянулась на полевую кухню, к которой все еще стояла очередь. Попросить добавку было неловко. – И что? – спросила она у Милы. – Так всегда? – Что всегда? – не поняла та. – Ну, вот… все, – объяснила Настя. – Дубли, потом камеры переставить, потом этот самый «перекостюм», потом опять дубли!