– Ты же не выпивал! – Ты же кусаешься! – Хочу и кусаюсь, – объявила Марина и опять укусила. И схватила его за другую коленку, сильно перегнувшись в сторону. Ей очень нравилось его хватать и кусать. Некоторое время она так и делала, потом поцеловала его в шею и спросила: – А зачем мы уехали? Нужно было у Тани с Валерой остаться! – Да мы уж приехали, – сказал Липницкий странным голосом. – Я давно стою. Марина страшно удивилась и посмотрела в лобовое стекло. Машина стояла перед деревянными воротами с перекладиной. Над воротами чугунной вязью было выведено какое-то слово, непонятное. – Я сейчас, – сказал Липницкий. – Подожди меня. Без него ей моментально стало скучно и как-то тоскливо. Зачем он ушел от нее? Она только-только его нашла, и так весело им было вместе, а он взял и куда-то делся! Впрочем, он быстро вернулся. Перекладина поднялась, ворота распахнулись, и они заехали. По обе стороны асфальтовой дорожки горели матовые шары, а за ними, в лесу, было совсем черно. – М-м-м, – удивилась Марина. – Уже ночь, да? – Еще не совсем. – А здесь есть волки? – Здесь полно волков. – Какой ужас, – сказала Марина. – Черьку нельзя выпускать. Весенние волки голодные и злые. Почему ты все время надо мной смеешься? – Что ты, что ты, – испугался Липницкий. – Как такое возможно! Возле домика с невысоким крылечком и двускатной крышей он за обе руки вытащил Марину из салона. Она моментально обняла его, пристроила голову на плечо и опять поцеловала в шею. – Маринка, – сказал Липницкий. – Угомонись. Мы с тобой старые люди!.. – Я не старая, а молодая, – объявила Марина Тимофеевна. – Что ты меня держишь, как будто я ходить не умею! – А ты умеешь? Марина ущипнула его за попу. Получилось не очень из-за плотных брезентовых штанов и свитера, попавшегося под руку. – Пойдем! Давай, давай!.. – А куда мы идем? – осведомилась она. – В дом, – сказал он, вставляя ключ в замок. – Пойдем лучше гулять. Я никогда не гуляла по ночам!.. Ни-ког-да! В доме было тепло и пахло как в бане – разогретым деревом, травами и чистотой. Свет с улицы длинными голубыми полосами лежал на досках пола. Марина наступила в такую полосу, как в воду, и зажмурилась – она была уверена, что лунная вода окажется студеной. Ничего не произошло, и она еще раз наступила. …Где я, подумала она. На луне? Или, может быть, это не я?.. Липницкий твердо прихватил ее под локоть, довел до кровати, поставил, сам сел на край и стал стягивать с нее штаны итальянской работы. – Тебе понравились мои новые штаны? – тут же спросила Марина. – Страшно, – признался Липницкий. – Повернись, мне так неудобно. Марина повернулась. Он кинул штаны в кресло и расстегнул молнию ее толстовки. – Ты неприлично себя ведешь, – заметила Марина. – Это точно. Она запрыгнула на кровать – ей казалось, что как пиренейская лань, а на самом деле довольно неуклюже, – обняла его за шею и повалила. – Теперь я тебя буду раздевать!.. – И стала тянуть с него свитер. Он морщился и кряхтел. – Что такое? – спросила Марина грозно. – Что ты рожи корчишь? Тут он вдруг захохотал, громко и свободно. Она посмотрела ему в лицо – хохочет-заливается! Ну, что это такое, а?.. У нее любовная сцена, а у него какая? – Ну и пожалуйста, – сказала она и улеглась. – Как хочешь. Он запустил обе руки ей в волосы, взял ее за голову и поцеловал. – Я хочу вот так, – сказал он серьезно. – И можно еще так. И опять поцеловал. Марина моментально забыла, из-за чего она только что на него рассердилась. Целоваться с ним было приятно, щекотно и радостно. Она поудобнее пристроила голову на непривычной подушке, обняла его обеими руками, прижалась, вздохнула. – Что ты вздыхаешь? – на этот раз спросил он. – Я не вздыхаю, – сказала Марина. Почему-то у нее не получалось раскопать его под одеждой. Кругом была одежда, а его не было, и это ее огорчало. Наконец она поняла, что нужно сделать, вывернулась, села на пятки и стала расстегивать на нем рубашку. Он лежал, зажмурившись и раскинув руки, и ничем ей не помогал. Она добралась до него, положила ладони на грудь и так немного посидела, привыкая. У него сильно билось сердце. Марина погладила его по тому месту, где полагалось быть сердцу. – Как хорошо, – сказал он. – Хорошо, – повторила Марина. Они обнялись, очень крепко, и немного полежали в объятиях друг друга, прислушиваясь к дыханию и току крови в ушах. – Я мечтал о тебе, – признался он. – О том, как ты мне отдашься. – Фу, как пошло. – Ничего не поделаешь, – сказал он. – Как есть, так и есть. – Ты странный, – сказала Марина и провела пальцем по его груди, от подбородка и ниже, ниже. – Я увидела тебя в первый раз и подумала: какой странный человек. – А я, – сказал он, – не помню, что подумал. – Должно быть, ты подумал: какая милая старушка, – выговорила Марина. – Давай еще поцелуемся немного. Они поцеловались. Потом она быстро и ловко раздела его, словно делала это сто раз, обняла, прижалась по-настоящему и серьезно посмотрела в лицо. – Ты мой хороший, – прошептала она. Он улыбнулся, радостно принимая все ее подарки, чувствуя ее и рядом, и словно вокруг себя. Кровать заскрипела, когда они стали на ней возиться. Они отвлеклись, но тут же забыли об этом. Им было важно обрести друг друга, здесь и сейчас, и никакая кровать, даже самая сварливая, не могла им в этом помешать.