– Да, – со вздохом кивнула Хульда. – Нужно хвататься за все возможности, которые подворачиваются под руку. Нам, одиноким девушкам, приходится непросто, верно? – О, я замужем, – сказала блондинка, демонстрируя правую руку с тонким кольцом на пальце, словно удостоверение личности. Щеки ее залил слабый румянец. – Но мой муж… – Румянец стал еще гуще и перекинулся на шею. – К сожалению, он мало зарабатывает. Блондинка выглядела до того смущенной, что Хульде стало ее жаль. Вместе с тем такая логика показалась ей глупой. Чем плохо твердо стоять на ногах, даже будучи замужем? – Каждая из нас хозяйка своей судьбы, – сказала Хульда и ободряюще улыбнулась. Девушки переглянулись и посмотрели на нее с презрением. Хульда мысленно вздохнула. Иногда ей казалось, что женщины сами виноваты в своем рабстве, раз считают финансовую независимость позором, а не преимуществом. – А вы? – спросила она двух других. – Тоже замужем? – Нет, – ответила брюнетка и выпрямилась, отчего платье у нее на груди натянулось. Под мышками у нее виднелись мокрые пятна. – Я хотела стать стенографисткой, сидеть в красивой конторе в шелковых чулках. Но я такая неумеха, слишком медленно печатаю под диктовку… А кушать всем хочется, верно? Я решила, почему бы не пойти медсестрой? – Конечно, – ответила Хульда, которой вдруг захотелось оказаться подальше отсюда. Она почувствовала на себе внимательный взгляд девушка с вьющимися волосами, а потом та сказала: – Отличная прическа. – Благодарю. – Хульда улыбнулась и машинально провела пальцами по волосам. – Я бы тоже хотела коротко подстричься, – смущенно объяснила девушка, касаясь своих рыжеватых кудрей. – Но мой жених против. Он говорит, что волосы у немецкой женщины должны быть длинные. Возможно, я подстригусь, не спрашивая его, – прибавила она с озорной улыбкой. У нее было приятное лицо с веснушками на носу. – А чем занимается ваш жених? – с нехорошим предчувствием спросила Хульда. – Политикой, – ответила девушка. – Он состоит в этой новой партии. Честно говоря, я не знаю, чем именно он там занимается и чего хотят его товарищи по партии. На своих собраниях они всегда громко кричат и много разглагольствуют – о левых предателях и, конечно же, о евреях. Хульда почувствовала, как у нее нервно дернулся глаз, но виду не подала. Девушка грустно посмотрела прямо перед собой и покачала головой. – Хотелось бы мне, чтобы он занялся чем-то достойным! Что ж, по крайней мере, он хоть чем-то занят. И его не волнует, что я хочу работать. – А вы хотите? – Конечно, – ответила девушка и улыбнулась. – Разве не здорово чувствовать себя нужной? – Здорово, – согласилась Хульда, которая прекрасно понимала, что собеседница имеет в виду. Она невольно подумала об угрюмом комиссаре. Интересно, как он относится к работающим женщинам? Боже правый! Какие только глупости не лезут в голову! А ведь она уже давно не девчонка, чтобы играть на ромашке в «любит-не-любит» и мечтать о свадебных колоколах! Не успела она ничего добавить, как одна из дверей в конце коридора распахнулась. Грозная дракониха с густыми бровями махнула им и спросила: – Кто первый? – Я, – отозвалась блондинка с косой вокруг головы, потому что сидела ближе всех к двери. Она встала, улыбнулась остальным и, скрестив за спиной пальцы, вошла в логово драконихи. Дверь захлопнулась. Хульда уставилась на противоположную стену. Идти на собеседование или не идти? Она чувствовала, что ничего не добьется от грубоватой медсестры. Скорее всего, та знала Риту, потому что была одной из местных старожил. Но как, во имя всего святого, ее разговорить? Даже Зигфрид, победитель дракона, не смог бы этого сделать, чего говорить об акушерке, которая пробралась сюда под ложным предлогом? Пока Хульда размышляла, с другого конца коридора подошли несколько мужчин. Один, с зачесанными назад редеющими волосами и в круглых очках, которые увеличивали его глаза, был в темном костюме и держал в руках блестящую черную шляпу-котелок. Другие тоже выглядели довольно элегантно, хоть и более провинциально. Хульда подумала, что руководит этой процессией мужчина с котелком, и вскоре ее подозрения подтвердились. – Господин директор, вы покажете нам палаты? – спросил молодой человек, который смотрел в свой блокнот так, словно пытался просверлить в нем дырку. Процессия остановилась неподалеку от девушек. – Конечно, доктор Шварц, – ответил мужчина с котелком. – Немного терпения. Сначала я расскажу о наших новых подходах к лечению алкогольной зависимости. Мы занимались исследованиями в этой области с тех пор, как я возглавил лечебницу. Позже вы сможете понаблюдать за воспитательной работой ваших коллег, которые расскажут бедным пациентам о губительном действии алкоголя на них и их потомство. Его слушатели одобрительно закивали. – После этого у нас будет возможность посетить некоторые отделения, в том числе для эпилептиков, а также детский приют. Вы увидите, господа, что наше учреждение отличается разнообразием, равных которому нет ни в одной другой лечебнице. У нас есть все – слабоумные, дебилы, психотики, невротики… – Невротики? – переспросил молодой человек и, высунув кончик языка от усердия, принялся что-то записывать себе в блокнот. – Да, это… особо прискорбный случай… – сказал директор, в голосе которого слышалось явное презрение. – Трусы, которые были на фронте и теперь возомнили, что у них травматический невроз и что они имеют право быть обузой для государства. Публика негромко рассмеялась, и у Хульды сжалось сердце. Директор, похоже, не испытывал к своим пациентам ни капли сострадания. Внезапно ей показалось, что из открытого окна доносятся крики, эхом разносящиеся по территории. Но, может, это нервы сыграли с ней злую шутку. Заговорил мужчина в двубортном костюме: – Вы не думаете, что стоит рассказать этим ипохондрикам о том, какой вред такое поведение наносит их возможному потомству, как вы делаете с алкоголиками? Директор улыбнулся: – Понимаете, по сути, такой проблемы перед ними не стоит, поскольку большинство этих субъектов просто не способны вступить в половой акт. Одни слишком заняты, выпрашивая очередную дозу морфина, у других – импотенция. А у тех, у кого ее нет… Ну, мы с коллегами обсуждаем возможность стерилизации. Однако дальше обсуждений дело пока не зашло. К тому же в наши дни все норовят пересмотреть подходы медицины. «Демократия» звучит, конечно, хорошо, но что бы с нами было, если бы психически больные люди имели такие же права, что и здоровые? Публика одобрительно загудела, а Хульде с каждой минутой становилось все больше не по себе. Что за атмосфера царит в этом Далльдорфе? Почему никто не жалеет несчастных больных? Хульда беспокойно заерзала на стуле. Другие девушки сидели на своих местах с бесстрастным выражением лица и явно не следили за разговором. «Рита Шенбрунн работала в жестких условиях», – решила Хульда. Интересно, что Рита думала о таком бесчеловечном отношении к больным? Может, она воспротивилась происходящему, потому что относилось к своей работе не так, как того хотело руководство? Может, она поссорилась с директором? Может, кто-то хотел, чтобы Риту уволили, или даже желал ее смерти? Но Хульда знала, что дальше предположений она не продвинется. Процессия во главе с директором лечебницы направилась дальше, прошла мимо ряда стульев и вышла в парк. Неужто сейчас начнется официальная экскурсия по территории лечебницы? Хульда с удовольствием бы присоединилась, вот только незаметно сделать это не получится… Внезапно дверь распахнулась, из нее выскочила заплаканная блондинка. Дракониха выглянула в коридор, указала на Хульду толстым пальцем и сказала: – Теперь вы. Хульда встала и, проходя мимо блондинки, сочувственно погладила ее по плечу. Девушка всхлипнула и побежала к выходу. Хульда глубоко вздохнула и вошла в логово драконихи. Было бы здорово, будь у нее с собой копье или меч, как у рыцаря… – Садитесь! – прорычала медсестра, указывая на неудобный на вид стул. – Спасибо, я лучше постою, – отозвалась Хульда. Пожилая медсестра ответила пронзительным, как удар ножа, взглядом, но Хульда только выпрямилась во весь рост. Медсестра помрачнела еще больше, но потом, похоже, поняла, что встретила достойного противника, пожала округлыми плечами и продолжила: – Имя? – Хульда… Шмидт. – Адрес? – Берлин, округ Шенеберг, улица Винтерфельдтштрассе. – Образование? – Я дипломированная медсестра. Хульда сама удивилась тому, с какой легкостью ложь слетает с языка. Видимо, ее вдохновляло желание узнать что-нибудь о Рите Шенбрунн. Она все больше и больше сочувствовала этой незнакомой ей женщине, о которой столько думала последние несколько дней. Как, наверное, трудно было работать здесь с людьми, которые давно потеряли человечность! С людьми, которые распоряжаются жизнями бедных, всеми забытых и всеми презираемых больных, оказавшихся на самом дне и не имевших другого дома, кроме этого. Во взгляде медсестры сквозило недоверие, поэтому Хульда прибавила: – Я прошла обучение в школе Святой Виктории. – Тоже ложь, но звучит хорошо. Выпускницы этой школы пользуются хорошей репутацией, их считают нещепетильными и хваткими. – Я умею работать с детьми, особенно с детьми из бедных семей. – А вот это было правдой. Впервые Хульде показалось, что она увидела искорку уважения в глазах собеседницы. Но слова ее были угрюмы, как и прежде: – Нам все равно, где вы учились, милочка. Здесь, в лечебнице для душевнобольных, дела делаются иначе, чем вы привыкли. Наши больные – больные не в общепринятом смысле слова. К ним следует относиться как к животным, которых нужно приручить. Надо отдать вам должные, госпожа Шмидт: выглядите вы крепкой. Не то что хрупкое создание до вас. Да ее же порыв ветра снесет! Нет, такие нам не нужны. Хульда и глазом моргнуть не успела, как медсестра принялась ощупывать ее руки, словно проверяя наличие мышц. Потом она хмыкнула – как Хульде показалось – одобрительно. – Для работы с девочками вы, может, и сгодитесь. Хульда улыбнулась, лихорадочно думая, как бы завести речь о Рите. – Медсестры обычно работают в одном отделении или в несколько? – неловко спросила она. – Как придется, – неопределенно ответила медсестра, отвернулась и что-то записала на листе бумаги, лежавшем на простом деревянном столе. – А что? – Просто любопытно. Одна моя знакомая раньше здесь работала. – Хульда глубоко вздохнула. «Закрой глаза и вперед», – подумала она. – Возможно, вы даже знакомы. Ее зовут Рита Шенбрунн.