– Ничего не слышно о трупе из канала? – Прощу прощения? – О, так вы не слышали? Из Ландвер-канала выловили мертвую женщину. Она некоторое время пролежала в воде. Наверное, не очень приятное зрелище. – Нет, я ничего об этом не знаю, – покачал головой Берт. – Она утонула? – Говорят, покончила с собой, – ответил незнакомец, пожимая плечами. – Бедная женщина. Мужчина не выглядел расстроенным, напротив – губы его искривила возбужденная улыбка. – Кто знает, вдруг в Берлине объявился маньяк, охотящийся на женщин? Нам не впервой. Да и простых преступников здесь хватает. Жажда крови, деньги, месть и все такое… из-за этого гибнет много людей. Особенно в этих кругах, знаете ли. – О чем вы? – Она была потаскушкой, – беспечно сказал мужчина, приподнял шляпу и был таков. Берт вздрогнул. Резкие слова незнакомца взлетели в голубое весеннее небо. Он окинул взглядом базарную площадь, впитывая в себя все вокруг, словно желая убедиться, что оно настоящее. Вот на прилавке лежат тюльпаны, гортензии, гвоздики и букеты ярких цветов. Вот играют дети, с улюлюканьем гоняя палками железные обручи по мостовой. Вот деревянный чан со сливочным сыром. Вот попрошайки – оборванные сопляки, которые ходят от одной лавки к другой, протягивая свои грязные ручонки. А вот, посреди всего этого, маячит красная шляпка Хульды, обладательница которой закончила болтать с булочником и теперь со свертком в руках мчится через площадь, распугивая голубей. У кафе Хульда остановилась. Берт видел, как она села за столик и подставила лицо солнцу. Видел, как вышел Феликс, на голове которого была кожаная кепка. Немного помедлив, он расправил плечи и подошел к Хульде. Берт не слышал ни слова, но видел улыбку Хульды, в которой, казалось, мелькнуло извинение, и натянутую улыбку Феликса. Юноша коротко кивнул, развернулся на каблуках и исчез в кафе, чтобы исполнить заказ. Вскоре он поставил перед Хульдой чашку кофе. Хульда схватила Феликса за руку, он нерешительно замер, но потом сбросил ее ладонь и ушел. «Сбежал», – подумал Берт, отвел взгляд, нацепил на нос очки и погрузился в один из рассказов Тухольского, которые читал, когда не было покупателей. История рассказывала о двух влюбленных из Райнсберга. История оказалась забавной, она была легко написана и быстро читалась, но за дурачествами Вольфганга и его возлюбленной проглядывала печаль. Берт снова вздохнул, удивляясь, почему сегодня, в этот погожий денек, его охватило такое меланхоличное настроение. Глава 2 Воскресенье, 28 мая 1922 года Хульда выругалась. Она и без того опаздывала, а теперь еще и колесо спустило… «Какая досада», – подумала она. Придется идти в Бюловбоген пешком. Это всего в десяти минутах ходьбы, но Хульда опять проспала, и юная Лило Шмидт, со страхом ожидающая родов, будет переживать, если ее акушерка не явится в назначенное время. Хульда ненавидела разочаровывать людей, которые в нее верили. Она словно наяву увидела лицо Лило с мягкими чертами, кукольные карие глаза, умоляющие о помощи, и тут же ощутила угрызения совести, острые, как зубная боль. А потом подумала, что ее не должны мучить угрызения совести, поскольку ей даже не платят за осмотр. Медицинские страховые компании не принимают счета за наблюдение за беременностью – только за роды. И за уход за новорожденным в первые несколько дней, чтобы акушерки помогали новоиспеченным матерям. Высокий уровень детской смертности тревожит государство, поскольку каждый умерший ребенок – удар по нему. Для того, чтобы улучшить положение, создавались консультационные центры, где матерям рассказывали, как ухаживать за ребенком. Но перед родами женщины остаются наедине со своими трудностями и страхами. Хульда по опыту знала, что роды проходят куда легче, когда участники процесса знакомы друг с другом, поэтому иногда посещала семьи по собственной инициативе, то есть бесплатно. Хульде казалось, что как акушерка она может на что-то повлиять. Так она чувствовала себя важной и полезной. Но житейские невзгоды слишком часто вставали у нее на пути, вот как сейчас – это спустившее колесо. Тяжко вздохнув, Хульда схватила кожаный саквояж с инструментами и толкнула велосипед к стене. Он упал на мусорный бак, и по округе прокатился оглушительный грохот. Хульда закусила губу и, не отводя взгляда от дома, торопливо подняла своего железного коня. Из открытого окна на втором этаже, выходящего в ухоженный двор Винтерфельдтштрассе, высунулась голова квартирной хозяйки, роскошные белые волосы которой были накручены на многочисленные бигуди. – Во имя всего святого! Хульда, что вы там расшумелись? Щеки у нее блестели, как наливные яблочки, а острый, словно флажок, нос подрагивал от негодования. Маргрет Вундерлих была не из тех, кто позволит шуметь до восьми утра в своем обожаемом доме. Хульда незаметно закатила глаза, а потом прокричала: – Прошу прощения, госпожа Вундерлих! У моего велосипеда спустило колесо! – Это не повод устраивать такой переполох. Да еще в воскресенье, – ответила хозяйка, запахивая халат на пышной груди. Ее брови были неодобрительно вскинуты, но через несколько секунд губы изогнулись в легкой улыбке. – На сей раз я прощу вас, Хульда, пусть даже вы напугали моего маленького Морхена. – Она указала на толстого черного кота, невозмутимо сидевшего на подоконнике. Хульде было ни капельки не жаль животное, постоянно таскавшее в дом дохлых крыс. Госпожа Вундерлих тем временем продолжала: – Как бы то ни было, дорогая Хульда, я обеспокоена акробатическими этюдами, которые вы проделываете на этом своем велосипеде. В мое время было немыслимо, чтобы женщины пользовались этим устройством. Сидеть на жестком сиденье, расставив ноги… С медицинской точки зрения это крайне вредно. Подумайте о будущем, когда… ну вы сами знаете. Хульда почувствовала, как в ней поднимается волна гнева. Можно подумать, ее квартирная хозяйка, которая всю жизнь только и делала, что жарила яичницу да меняла постельное белье, разбирается в медицине! Хульда с полным правом может называть себя специалистом по женскому здоровью, но в глазах госпожи Вундерлих она – незамужняя девушка с сомнительной работой. Да и бездетная к тому же. Проглотив колкость, Хульда просунула цепь велосипедного замка в колесо, затем – в железное кольцо на стене дома и провернула в замке ключ. Хульда прожила в комнате на мансарде почти четыре года, поэтому хорошо знала госпожу Вундерлих и понимала, что возражениями только раззадорит ее. А у Хульды не было времени на споры. Лило ждала ее. – Тогда вы будете рады услышать, что сегодня я пойду пешком, – сказала она, обезоруживающе улыбнулась вытянувшемуся от удивления лицу своей квартирной хозяйки, помахала ей и быстро выбежала со двора на улицу, куда голос госпожи Вундерлих не сможет за ней последовать. Хульда злилась, когда госпожи Вундерлих лезла в ее дела, но не могла не признать, что ценит заботу. Госпожа Вундерлих была единственным человеком в мире, за исключением разве что Берта, продавца газет, который заботился о ее благополучии. Хульда невольно улыбнулась, вспомнив теплые вечера, которые провела на кухне Маргрет Вундерлих, сидя у пузатой печки с горячим грогом в руках и слушая болтовню квартирной хозяйки. Но настроение Хульды оставляло желать лучшего, поэтому вскоре улыбка сползла с ее губ. Подержанный велосипед, который Хульде посчастливилось купить, был для нее воплощением свободы. Он нес ее по улицам, словно ветер, и обгонял даже автомобили, когда те, наперебой гудя клаксонами, стояли в пробке на Потсдамерштрассе. Он на короткие мгновения преодолевал законы времени и пространства – и пола, потому что девушек, ездивших на велосипеде, можно было по пальцам пересчитать. Обычно такую покупку могли позволить себе только работающие мужчины. Велосипед обошелся Хульде в кругленькую сумму, которую она копила несколько месяцев, но он того стоил. Теперь снова придется его чинить, а она ненавидела это занятие. Это Феликс показал Хульде, как накачивать колесо. Мысль о Феликсе отнюдь не улучшила ее настроение. Хульда ускорила шаг и пересекла Потсдамскую улицу, полную пивных и винокуренных лавочек, парикмахерских и магазинчиков с женской одеждой. Ловко уворачиваясь от автомобилей, конных повозок и двухэтажных желтых омнибусов, Хульда направилась вдоль Альвенслебенштрассе, ведущей к Денневицплац. Здесь в небо уходили высокие ряды доходных домов, поглощающих свет весеннего солнца. Слева от Хульды по железным, окрашенным в красно-серый цвет рельсам на эстакаде прогремел поезд, исчезая в доме 70 по Бюловштрассе. В том доме построили туннель для беспрепятственного железнодорожного сообщения через город. Рельсовое чудовище вонзалось в здание, словно металлический змей, завораживающий своим уродством. Хульда с усмешкой подумала, что только в Берлине могли продырявить дом, потому что он якобы мешал прогрессу. Перед популярном пабом «Академише Бирхалле» мужчины-работяги выгружали пивные бочки, доставленные из кройцбергкой пивоварни «Виктория», чтобы измученные жаждой берлинцы могли промочить здесь горло после работы. Мужчинам помогали дети-беспризорники, надеявшиеся подзаработать пфенниг-другой. Высокий светловолосый юноша с детскими чертами лица покачивался под тяжестью бочки, но сумел дотащить ее до входа, после чего смахнул с лица мокрые от пота волосы. «Для своего возраста он на удивление силен», – подумала Хульда. Выждав подходящий момент, маленькая лохматая девочка в лоснящейся от грязи одежде стащила из повозки сверток и с торжествующим ревом бросилась прочь, на бегу запихивая добычу себе в рот под неискренние возмущения работяг. Хульда была рада за малышку, хотя при виде голодных детских мордашек, напоминавших обезьянок в берлинском зоопарке, у нее всегда перехватывало горло. Она отвернулась и вошла в соседний дом, узкое здание с тремя заваленными мусором приямками, где сновали крысы. На стене белой краской было написано «Смерть евреям!» и «Прочь с немецкой земли!». Воняло древесным углем и нечистотами туалетов, находящихся на темных лестничных пролетах, общих на несколько квартир. Хульда знала, что болезни любят такие места и часто поражают бедняков, ютящихся в сырых продуваемых квартирах. Вдобавок ко всему люди частенько за небольшую плату сдавали свободный угол, потому что после войны в Берлине остро не хватало жилья. Хульда принялась взбираться по узеньким ступенькам бокового флигеля. Ей пришлось перешагнуть через храпящего рабочего, который спал на матрасе посреди лестничного пролета. Сверху послышался звук торопливо приближающихся шагов, и с Хульдой поравнялась худенькая девочка лет пятнадцати с заостренным лицом и песочно-рыжими косичками. Рваная одежда и небольшой сверток, который девочка прижимала груди, говорили о том, что она проскользнула вчера в дом, чтобы укрыться от прохладной весенней ночи на лестнице. На мгновение их взгляды встретились, и Хульда прочитала в глазах девочки страх и отчаяние загнанного в угол зверька. Хульда решительно схватила ее за руку, ощущая выступающие острые косточки – результат длительного недоедания. – Постой, – сказала она. – Есть хочешь? Девочка недоверчиво посмотрела на нее и осторожно кивнула. Хульда полезла в карман пальто, вытащила яблоко, которое торопливо сунула туда во время сборов, и протянула девочке. Смерив яблоко жадным взглядом, девочка спрятала его в недрах своей грязной одежды, молча прошмыгнула мимо Хульды и сбежала вниз. Хульда покачала головой. Город должен был помогать малоимущим, но ресурсов не хватало. Как же это злило! Страна все еще зализывала раны после войны, казна с трудом выплачивала репарации. Добавим сюда стремительно растущую инфляцию, которая съедала все деньги… С каждым днем Хульда видела на улицах все больше детей-беспризорников, и ей приходилось сдерживаться, чтобы не помогать всем. В первую очередь она должна заботиться о нерожденных детях, которые желают увидеть свет этого изменчивого мира. Быстро поднявшись наверх, Хульда постучала в квартиру Шмидтов. Краем глаза она заметила, что дверь напротив заклеена лентой. Полиция опечатала квартиру. Хульда пожала плечами и принялась ждать, когда же на пороге появится детское личико Лило, но вместо этого дверь открыл ее муж Вольфганг. Кожа молодого заводского рабочего была землистого цвета, на щеках и подбородке темнела щетина. – Госпожа Хульда! – сказал Вольфганг, и в его усталых глазах появилось облегчение. – Проходите скорее. Лило уже извелась, боялась, что вы не придете. – Прошу меня извинить. Утром я обнаружила, что у моего велосипеда спустило колесо. Мне пришлось идти пешком. – Прокол? Хульда пожала плечами: – Не знаю. – Прикатите велосипед сюда. Я только со смены и хочу ненадолго прилечь, но вечером могу быстренько починить его перед работой. Девушка отмахнулась: – Спасибо за предложение, но я и сама справлюсь. Вам нужно отдохнуть. Если у вас есть свободное время, то лучше проведите его со своей женой, а не чините велосипед повитухе. – Да не, я с удовольствием, – сказал Вольфганг, смущенно почесывая затылок. – Мы ведь не можем вам заплатить. Хульда подняла руку, показывая, что тема закрыта. Наверняка Вольфганг и правда был бы рад сбежать из тесной квартирки, вместо того чтобы стирать белье у низкой раковины и терпеть беспокойную болтовню Лило. «Но ему, как и всем будущим отцам, придется через это пройти», – подумала Хульда, сдерживая улыбку. Рождение ребенка касается не только матери, но и всей семьи, и Хульда взяла за привычку готовить мужчин к тому, что после появления младенца их жизнь изменится. – Что случилось с вашими соседями напротив? – поинтересовалась Хульда, чтобы сменить тему. Вольфганг с обеспокоенным видом приложил палец к губам и покачал головой. – Понятия не имею, но не упоминайте об этом при Лило, прошу. Она сейчас комок нервов. Лило последние дни не выходит из квартиры, поэтому пока ничего не знает. – Он провел пальцами по волосам. – Рита Шенбрунн – одинокая женщина. Потаскушка – извиняйте за грубое словечко, госпожа Хульда. Не такой компании я желаю для своей беременной жены. Мне давно следовало пресечь их общение, но Рита пришлась Лило по душе. Надеюсь, с ней все хорошо. В любом случае, Лило сейчас не следует беспокоиться. Хульда не могла не согласиться, даже если ей было противно от того, насколько покровительственно Вольфганг говорит о своей жене. Собственная независимость в очередной раз показалась Хульде благословением. Но Вольфганг был прав: волнение – яд для беременных. – От меня Лило ничего не узнает, – прошептала она. Вольфганг благодарно кивнул и провел ее через узенький коридор на кухню, рядом с которой находилась спальня. Других комнат в квартире Шмидтов не было. Пахло капустой и затхлым постельным бельем, но на кухонном столе стояла кружка с полевыми цветами, а чайник на плите блестел. Через все помещение тянулась бельевая веревка, на которой висели серовато-белые рубашки и кальсоны, которые, наверное, долго сохли в этой духоте. – Налить вам кофе? – вежливо спросил Вольфганг и, склонив голову, направился к плите. Но Хульда отмахнулась от него. – Я сама. А вы ложитесь-ка спать, – приказала она. Вольфганг снова благодарно кивнул, лег на узенькую скамейку у кухонного окна, завернулся в шерстяное одеяло и мгновенно заснул. Хульда поставила чайник, взяла свой саквояж и направилась в спальню. Лило все еще лежала в постели. Эта девушка, находившаяся на сносях, напоминала Хульде беспомощное животное, которое забилось в нору. Она не стала озвучивать свои мысли, только ободряюще улыбнулась и поприветствовала Лило: – Доброе утро, моя дорогая. Вы прекрасно выглядите. – Святая ложь была частью ее работы. Широкие карие глаза Лило блестели, словно она недавно плакала, волосы были спутаны и немыты. Но благодаря круглому лицу с нежной светлой кожей и розовой ночной рубашке Лило выглядела совсем юной и какой-то трогательной. Смутившись, девушка затеребила кружевную кайму на вырезе. – Вольфи смеется надо мной, мол, я слишком беспокоюсь об одежде. Но знаете, если уж жить в этой помойке, – Лило угрюмо обвела рукой комнатушку, почти полностью занятую двуспальной кроватью и ветхим комодом с отколотыми углами, – то надо постараться хотя бы выглядеть прилично. – Девушка понизила голос, словно собираясь поделиться сокровенной тайной, и продолжила: – В юности я мечтала стать швеей, но у родителей не было денег, чтобы отправить меня в школу. А уж отдать в подмастерья так тем более! Потом я вышла замуж, вот, жду ребеночка… Но в глубине души я мечтаю шить бальные платья и шикарные наряды для кинозвезд. Как в кино. Вы когда-нибудь были в кино, госпожа Хульда? Хульда кивнула. Она была частой гостьей кинотеатров, куда сбегала от реальности, но ей не хотелось хвастать этим перед юной девушкой. – Я с легкостью могу представить вас за швейной машинкой, Лизелотта. У вас талант, это видно по вашей ночной рубашке и вон той симпатичной шапочке.