– Мы зашли в тупик. Он неожиданно протянул к Хильде руку, собираясь дотронуться до ее лица. Хульда отпрянула и в замешательстве уставилась на комиссара. Тот осторожно коснулся ее щеки. – У вас макияж потек, – тихо произнес он и поспешно отдернул руку, словно обжегшись. От удивления Хульда потеряла дар речи. Она дотронулась до лица, ощущая покалывание в том месте, которого касался комиссар. – Слезы и тушь несовместимы, – небрежно отмахнулась она. – Даже если это слезы смеха. Оглядевшись, она приметила трактир на углу. – Я схожу в дамскую комнату и разберусь с этим. – Неподалеку отсюда есть закусочная «Ашингер», – сказал комиссар. Он стоял и смотрел на Хульду, как будто чего-то ждал. Когда та не ответила, комиссар добавил: – Не хотите выпить со мной кофе? В животе веселым бесенком заметалась искра, но Хульда приказала себе не обращать на нее внимания. – Почему бы и нет? – отозвалась она, вытерла взмокшие ладони о темно-красную юбку и внезапно осознала, как плотно та облегает бедра. На негнущихся ногах она последовала за комиссаром. В закусочную они попытались зайти одновременно, отчего их локти соприкоснулись. Хульда вздрогнула. Оказавшись внутри, она с любопытством огляделась. «Ашингером» называлась местная сеть общественного питания. Ее точки находились по всему городу, но Хульда никогда не заходила ни в одну. Атмосфера заведения была пропитана духом типичного берлинского трактира: квадратные колонны, каменный пол, украшенный простой, но красивой мозаикой. С высокого потолка свисали люстры и золотые светильники. «Как здесь жарко», – подумала Хульда, расстегивая кардиган и верхние пуговицы блузки. Из-за множества человеческих тел с их испарениями, запаха супа и выпивки воздух был тяжелым и душным. Шум стоял оглушительный. Они с трудом отыскали место за стойкой. Недаром заведение называлось «стоячей пивной»: посетители группами стояли вокруг высоких столиков, пили пиво, закусывали маленькими берлинскими булочками. Исходящие паром миски с гороховым супом одни держали на весу, другие – поставив на подоконник, а то и на выступ колонны. Но на тарелках большинства посетителей можно было увидеть самую дешевую еду – макароны с сахарином. – Где здесь уборная? – спросила Хульда, и комиссар большим пальцем показал себе за спину, где в узком проходе толпилась длинная очередь. Видимо, добрая половина Берлина решила опорожнить здесь свой мочевой пузырь. Пожав плечами, Хульда осталась на месте, послюнявила палец и попыталась наугад вытереть лицо. Комиссар усмехнулся, перехватил ее запястье, вытащил из кармана застиранный носовой платок и с осторожностью, которую Хульда от него не ожидала, вытер ей щеку. А затем, как бы случайно, положил другую руку ей на талию. Вокруг толпились посетители, пихая их со всех сторон локтями, и комиссар притянул Хульду еще ближе, почти прижимая к себе. Хульда увидела, как в его зеленых глазах пляшут огоньки ламп. На мгновение все вокруг стихло, словно их накрыли стеклянным колпаком. Но потом колпак лопнул, и шум закусочной потоком хлынул в уши. Проходивший мимо официант толкнул Хульду в бок, и вся атмосфера бесследно испарилась. Хульда смущенно откашлялась, не зная, что сказать. Комиссар выпустил ее из своих объятий. Потом перегнулся через стойку и заказал кофе и два светлых пива, которое пили большинство посетителей. – Есть хотите? – громко спросил он, перекрикивая гул голосов. В груди было тепло, а в животе что-то странно трепетало, но Хульда не хотела признавать, что нервничает. «Хороший аппетит – признак уверенной в себе женщины», – сказала она себе и решительно кивнула. – Хорошо. Тогда я схожу за едой. С этими словами комиссар протиснулся через толпу и подошел к девушке в бело-голубом полосатом переднике, которая с улыбкой выложила ему на тарелку булочки и мясное ассорти. Потом комиссар вернулся и поставил все это великолепие перед Хульдой. При взгляде на сочную ветчину и пивную колбаску Хульда вдруг почувствовала голод. Она набросилась на еду. Некоторое время они с комиссаром молча жевали, поглядывая друг на друга с улыбкой и, как ей показалось, смущением. – Ну, рассказывайте, – велела Хульда и поднесла стакан к губам, делая большой глоток. Пиво приятной прохладой прокатилось по горлу, но на языке оставался соленый привкус колбаски. Хульда почувствовала, что расслабляется. Комиссар, напротив, выглядел настороженно. Он нервно постукивал ногой в такт музыки, льющейся из граммофона. – Мне нечего рассказывать, – произнес он. – Да ладно вам! Если расскажете, что выяснили, то я расскажу, что удалось выяснить мне. Комиссар мученически простонал: – Прошу, только не говорите, что продолжаете совать нос в чужие дела. – Для меня они не чужие, – запальчиво ответила Хульда. – Я живу прямо за углом, на Винтерфельдплац. Рита Шенбрунн жила в моем районе, и ее убили. Вы хоть представляете, в каких условиях находятся люди там, в Бюловбогене? – Конечно, – произнес комиссар. По нему было видно, что говорит он серьезно, и у Хульды промелькнула мысль, что Карл Норт хоть и казался образованным и деловитым, но не понаслышке знал о нищете, в которой живут многие берлинцы. – Ну вот, – примирительно отозвалась она, – тогда вы понимаете, что я имею в виду. Эти люди в полном праве ожидать того, чтобы убийство одного из них воспринималось серьезно. Чтобы кто-то сделал все возможное, чтобы его раскрыть. – И вы считаете, что лучше всех подходите на эту роль? Хульда почувствовала, что краснеет. «И правда, – подумала она. – Что я о себе возомнила?» Но как бы комиссар ни злился, забыть об этом деле Хульда уже не могла. – За прошедшие годы было пролито достаточно крови. В конце концов, все мы жаждем мира, – сказала она. – Я просто хочу помочь. – Наверное, это профессиональная болезнь. – Кто бы говорил. Они уставились друг на друга, и Хульда прочитала в заблестевших зеленых глазах отражение собственного гнева. – Иногда мне кажется, что вы вообще не хотите раскрывать это дело, – выпалила она и по выражению лица комиссара поняла, что попала в точку. – Чушь собачья! – Он пригубил пиво и отвел взгляд. – Конечно, хочу. Просто не все из нас мечутся как молнии! Вот мой помощник Фабрициус готов разобрать Бюловштрассе по кирпичику, чтобы раскрыть дело. – Что в этом плохого? – Ничего. Просто быстро не значит хорошо! Однако молодежь этого не понимает, у них на уме только карьера, они хотят ковать железо, пока оно горячо. – Значит, помощник хочет вас обойти? И это вас пугает? Хульда поняла, что снова попала в точку, но радости это ей не прибавило. Комиссара было жаль. Она осторожно накрыла его руку своей и попросила: – Позвольте мне вам помочь. Он глубоко вздохнул и наконец сказал: – Хорошо. Быть может, вы прирожденный детектив. Выкладывайте, что вам удалось разузнать? – Не так уж и много, – призналась Хульда. – Есть одна девушка, Лена. Бедняжка живет на улице. Она, как и многие, осталась после войны сиротой и, боюсь, работает проституткой. Она знала Риту. А еще она вызывает у меня странное чувство. – Какое? – Думаю, что эта Лена рассказывает не все, что знает. Может, она и не лжет, но определенно что-то скрывает. А еще у меня такое чувство, словно… – Хульда не стала заканчивать фразу, боясь, что комиссар сочтет ее излишне эмоциональной. – Да? – Наверное, это прозвучит странно, но у меня такое чувство, что она ищет моего общества. – С какой стати? – Не знаю. Быть может, я ошибаюсь. – На мгновение у Хульды возникло искушение рассказать комиссару о странном предостережении, которое напоследок сделала Лена. «Нет, не стоит лить воду на его мельницу», – решила Хульда и в последнюю секунду придержала язык. Предостережение Лены укрепило бы комиссара во мнении, что Хульда должна отказаться от расследования, потому что это слишком опасно. Ерунда, конечно – пока все кажется безобидным и спокойным, как кинофильм на дневном сеансе. Но как ему это втолковать? Покачав головой, Хульда посмотрела на свой стакан с сожалением обнаружила, что он пуст. Вокруг стало еще многолюднее и громче – люди переговаривались, склонившись над тарелками, и стучали приборами. Вечер пятницы, подумала Хульда. Этого следовало ожидать. Безумная рабочая неделя подходила к концу – к сожалению, не для Хульды, которой случалось работать и ночью, и даже в воскресенье. Но сегодня она могла побаловать себя и расслабиться. Хульда повернулась к мужчине за барной стойкой и заказала две порции коньяка. Через мгновение перед ними уже стояли две наполненные до краев стопки. Хульда осторожно пододвинула одну комиссару. Поколебавшись мгновение, он поднял стопку в ее сторону и залпом выпил. Последовав его примеру, Хульда почувствовала в груди теплое жжение и облизнула губы. – Рита Шенбрунн, – сказала она, возвращаясь к теме, – была своего рода крестной матерью всего района. Мало того, что она дружила с Лило Шмидт и выпивала с кастеляншей, так еще и присматривала за этой Леной. Девушка сказала, что даже заходила к ней в гости. Карл рассмеялся, но смех его прозвучал совсем безрадостно. – Тогда эта девица перед Ритой в долгу. Как-никак она отбивала у своей «крестной матери» клиентов. – Чепуха! – резко возразила Хульда. – Они не были конкурентками. Лена привлекает педофилов, а Рита – грустных типов, которым хотелось выплакаться у мамы на коленках. К слову… разве мама не научила вас пользоваться салфеткой? С этими словами Хульда наклонилась к комиссару и указала на желтое пятно от горчицы у него на брюках. – Меня мама ничему не научила. Ей не было дела до своего сына. Хульда удивленно подняла глаза. Наверное, это фраза должна была прозвучать непринужденно, но Хульда услышала в голосе комиссара неприкрытую горечь. – Звучит ужасно, – осторожно произнесла она. – Но почему вчера, во время нашей встречи на мосту, вы слушали, как я рассказываю о своей матушке, и даже не упомянули, что пережили нечто подобное? – Я бы не сказал, что пережил, – сказал комиссар, скривившись так, словно съел что-то кислое. – В этом-то мое несчастье. – Что вы имеете в виду? Поколебавшись, он посмотрел по сторонам, а потом наклонился к Хульде и сказал: – Я – ублюдок, от которого отказались после рождения. Я вырос в детском приюте. Слова комиссара прозвучали так мелодраматично, что Хульда чуть было не рассмеялась, но совладала с собой, чтобы не задеть его чувств. То, что одному человеку кажется глупым и нелепым, может накладывать глубокий отпечаток на жизнь другого. Хульда и сама не любила вспоминать о своем детстве, поэтому поспешила добавить: